ГРАМУЛЕЧКА. Часть Вторая, Последняя.
9 сентября, 2021 8:23 дп
PHIL SUZEMKA
Phil Suzemka:
…В жизни не помню другого такого начала мая! — косой снег с дождём, ветер треплет крыши, а мы с Вовкой сидим за столом у него дома, со страхом глядя за окно и понимая, что нам сегодня надо достать со дна речки машину. Потому, что иначе, как правильно заметил Вовка, «она вся мокрая будет».
— По грамулечке и поедем мужиков собирать, — сказал Вовка, кладя телефонную трубку на рычаг. — Я договорился. Хотишь, вместе на «Днепре» поедем, хотишь — я на «Днепре», а ты на «ЧеЗете». Не разучился на мотоцикле ещё?
— Не разучился, — ответил я, — но пускай лучше «ЧеЗет» в гараже стоит. Оно мне надо по такой погоде?
— Тогда ещё разок за Паску и поехали, шоб засветло управиться, — предложил Вовка, разливая.
…В тот год Пасха (по-нашему, по-местному, — Паска) пришлась на самый конец апреля. Потом само собой наступило 1 мая. Обычно хоть какой-то перерыв бывает, а тут получалось, что самогонные аппараты даже не выключал никто. Смысла не было.
Мы выпили и поехали на тот край за краном. Крановщик, держась за сердце, лежал у себя в хате, бессильно повторяя одно и то же:
— О то ж я глумной! Ну, оно мене надо ж было так пить?! Шо ж за идиотство-то! Да шоб эту водку уже черти побрали!
Слушая его слова, по хате с весёлым оскалом носилась бабка в рваном халате, разгребавшая остатки двухдневного праздника.
— Так табе и надо, ирода кусок! — удовлетворённо гавкала она в сторону страдальца. — Вот подохнешь со своей водки, нихто об тебе и не поплачет! А я — дак и обрадуюсь даже…
— Не нуди! — крикнул крановщик. — И так помираю через эту Паску, хто её токо выдумал, падлу!
— Христос Воскрес! — сказали мы с Вовкой, вытирая у порога ноги.
Крановщик с бабкой разом замолкли и уставились на нас.
— Дак это.., — сказала наконец бабка, — здоровьте, хлопцы! Садитеся пока, я щас соберу быстро…
Она вернула на стол самогон, который только что убрала оттуда, и начала расставлять миски с холодцом, салом и солёными огурцами.
— Иди вже выпей с хлопцами грамулечку! — крикнула она крановщику. — Шоб руки за рулём не дёргалися! Как лекарство иди выпей…
Мы сели за стол и разлили лекарство по стаканам.
— По грамулечке, Володь, — сказал крановщик. — А то шо-то в себя никак не приду…
Через двадцать минут и четыре подхода к грамулечке он, наконец, превратился в самого в себя — весёлого и радостного, а Вовка встал из-за стола:
— Мы до Петьки, а ты тада заводи давай и подъезжай.
…Водитель грузовика «Урал-375» Петька сидел у себя в кабине и грыз огурец. На сиденье рядом с ним валялся похоронный венок.
— Кинь его в кузов и садись на его место, — сказал мне Петька.
— А чё ты его возишь? — спросил я.
— Дак мне ж, вроде как на похороны надо было, — объяснил Петька, — а тут Вовчик позвонил, я и отказался. Нехай без меня схоронют. Надо Вовчику помогти.
— Что за похороны? — спросил я, забираясь на место венка.
— Дак это… Тоже, знаешь, глупяки якись-то, честное слово! — взялись под Паску кабана смолить. А лампа у их самодельная. Короче, пыхнуло, сгорел кабан, хата и четыре человека людей. Во так-то во! Будешь грамулечку?
Он открыл бардачок и выволок оттуда бутылку со стаканом. Мы выпили.
— Хорошая, — крякнул Петька, отряхивая стакан. — Тёща у меня вообще золотые руки. Там шо-то лимон, трава якась-то, кора дубовая… Говорю ж, золотая женщина, если б не башка её дурная да не харахтер проклятый. Сука, еле нашел, де прятала. Понемногу отливаю, а то заметит. А как хозяйка — очень прямо, знаешь, радуюсь. Нá табе огурец. Тоже она солила. Если б вот не хозяйка, удавил бы, ей-богу…
Вовка снаружи открыл дверь кабины и озабоченно спросил:
— Аквалангист не приходил?
Я подумал, что ослышался.
— Не, но обещался придтить, — ответил Петька, — кажут, ласты шукает.
Я подумал, что на этот раз я точно ослышался.
— Ну давай пока сначала твоей, потом моей, — предложил Вовка, забираясь к нам и выкладывая бутылку на сиденье. — Чего она там мне завернула, я и не глядел ещё… Сало… огурчики… Яйца будете? Лук… Соль забыла, поди? Глянь, точно забыла! Вот хоть что ты с ей делай, а мозгов не прибавишь.
— Соль ёсть, — Петька выволок из бардачка спичечный коробок с солью и уже початую нами бутылку.
Он повернулся ко мне:
— Держи, я налью.
Мы опять по очереди выпили и Петька опять отряхнул стакан.
— Твоя крепше, — сказал Петька. — На калгане твоя?
— Обе хорошие, — покладисто отозвался Вовка. — Моя на золотом корне.
— Я ж чую — полезная, — сказал Петька, грызя лук.
В дверь постучали. Я посмотрел в стекло и решил, что окончательно допился: в луже возле машины стоял аквалангист и дружелюбно моргал на меня через маску.
…Сознайтесь, вы когда-нибудь видели живого аквалангиста? Настоящего: в гидрокостюме, с баллонами за спиной, в этой их стрёмной жилетке, куда они распихивают свои свинцовые чушки и другую непонятные надводному обывателю фигню? В настоящей маске и с загубником, в ластах и с подводным ружьем в руке? Ведь точно видели! Сто процентов, он вам где-то попадался.
Но видели ли вы его так, как видел его я: в луже, возле грузовика, в снег с дождём, стоящего с куском колбасы в руке? Доводилось ли вам видеть, как следы от ласт, отпечатавшись в грязи, уходят за ржавый трактор и потом окончательно теряются за ларьком с надписью «Пиво и Шиномонтаж»?
Не будь самого аквалангиста, никто б при взгляде на эти следы не удержал бы меня от мысли, что это моя личная жаба приходила за мною, наследила и смылась.
Но, в отличие от меня, Вовка аквалангисту не удивился, а обрадовался.
— А, пришёл? Молодец! — сказал ему Вовка.
— Космонавт не придёт? — на всякий случай спросил я, но Вовка уже выпрыгнул из кабины.
Я вылез за ним.
— Холод собачий! — пожаловался аквалангист, по-гриппозному хлюпая обглоданным загубником. — Давайте мы, хлопцы, это… по грамулечке для разгона, не?
Он повернулся и я увидел, что меж двух баллонов с воздухом у него резинкой была закреплена на спине бутыль с самогоном.
— Сымайте её, — сказал аквалангист. — Засовывать я научился, а доставать, сука, неудобно.
Мы выпили, он повернулся, опять сунул бутылку за спину, поднял маску, откусил колбасу и снова опустил маску на лицо.
— Лезь у кабину, — сказал Вовка, — помёрзнешь.
— Не, я у кузов, — жуя под маской колбасу, сказал аквалангист.
— Дак дождь же ж у морду!
— Дак а я у маске, — сказал аквалангист и полез в кузов, скребя ластами по борту грузовика.
Первый раз в жизни я видел аквалангиста-бомжа. Гидрокостюм на нём был драный и свисал клочьями. Воздушные трубки были обмотаны изолентой, а маска — треснувшая.
Ласты, понятно, были грязными и он их обтёр об колесо «Урала», как обтирают сапоги о вбитую у порога скобу. Но всё равно ласты оставили на борту грузовика свои странные жабьи следы. «Кикимора, а не аквалангист, — подумалось мне, — таким в болоте самое место».
— Воздух он набивать ездиит у Брянск, — объяснял Володька, — токо у его там шо-то травит и если два дня не нырять, надо обратно до Брянска ехать. А тут холодина такая, куда ты нырнёшь? Хорошо ещё мы машину утопили, дак ему хоть повод воздух использовать. Праздник, считай, у человека.
За нашими спинами, в кузове, даже сквозь шум «ураловского» двигателя был слышен дробный стук. Я обернулся и посмотрел в заднее окошко. Аквалангист сидел на борту, вцепившись в него синими руками.
Ветер топотал ластами по настилу кузова так, будто это игрушечному зайцу поменяли в барабане Energizer. Ветер и ветки лупили аквалангиста по маске. Ему было по фигу. Перед ним валялось подводное ружьё с торчащей стрелой.
— А ружьё зачем? — спросил я. — Рыбу бьёт?
— Не! — ответил Володька. — Какая рыба! Для такого ружья рыба крупная должна быть, а у нас одни караси.
— Говорят, он с того ружья лося один раз убил… — обмолвился Петька.
— Да ладно тебе, — лося! — отмахнулся Вовка. — В ластах лося не догонишь.
— Ну да, — пробормотал я. — Лось, поди, от разрыва сердца помер. Если б я аквалангиста в лесу встретил, то и я б на месте подох, не то что лось.
— Да хорош уже! — прервал нас Петька. — Володь, дотянись до бардачка, давайте по грамулечке, пока при памяти…
***
…Грузовик и кран остановились у обрыва. Мутная, не до конца просветлевшая после паводков Нерусса несла воду через затопленные коряги и прибрежные кусты.
— Ничего не понимаю, — удивился Володька, глядя с обрыва в воду. — Вот тут же упал! Куда она делась-то?
«Москвича» действительно не было видно.
— Надо лезть! — решительно сказал аквалангист. — Петь! Привязывай меня к фаркопу! Володь, давай по грамулечке: у меня этот год первое погружение.
Мы выпили, Петька привязал аквалангиста веревкой к грузовику и тот полез в воду.
— Ружьё оставь! — сказал Петька. — Там лосей нема!
Из леса вышел какой-то дед и направился к нам. Петька держал верёвку. По речке пошли пузыри. Вовка пытался вынуть руку из трехлитровой банки с огурцами, но рука не вынималась.
— Разбей об бампер! — присоветовал Петька.
— Огурцов жалко, — сказал Вовка, продолжая стряхивать с руки банку.
— Здоровьте, хлопцы! — сказал подошедший дед, пожимая нам руки. Вовкину руку он пожал чуть выше банки. — Шо вы тут шукаете?
— Машину утопили, — признались мы.
— Давно?
— Вчера.
— А упала де?
— А во тут во прямо.
— Ну, ладно, — спокойно сказал дед и уселся на бревно. — Нема её тама, шоб вы знали.
Из речки выполз аквалангист.
— Яма — восемь метров оказалась, — сказал он, снимая маску. — А машины нема.
Мы повернулись к деду.
— Я и кажу, нема, — повторил дед. — Снесло.
— А де она? — спросил Вовка, оставив банку в покое.
— Грамулечку нальйешь? — прищурился дед.
— Петь, наливай! — сказал Вовка.
Мы выпили и дед попробовал снять с Вовкиной руки банку.
— Огурец выпусти, — потребовал он.
Володька послушно разжал руку, огурец плюхнулся в рассол и банка слезла с руки. Дед наколол огурец на веточку и выволок его из банки.
— С огурцом никада не сымай, — заметил он. — Всегда без огурца именно…
— Батя, а машина-то чего?
Потом он встал на обрыв и минуты три изучал речку, грызя помятый Володькой огурец.
— Тама! — наконец протянул он руку к тому берегу.
— С откудова она там? — удивились мы.
— Речка такая, — пожал плечами дед. — Я на ейных берегах всю жись прожил.
— Значит, пока при памяти и пока воздух не кончился, надо быстро выпить и обратно лезть, — сказал аквалангист, а Петька снова по разу налил всем, включая деда.
…Дед Потап, как он сам сказал, прожил на Неруссе всю жизнь. Уезжал он из дома, по его же словам, только один раз — в сорок втором. Поездка была долгой, но не сильно далёкой. За что-то обидевшись сначала на наших, а потом на немцев, Потап переплыл Неруссу, выкопал на том берегу землянку и жил в ней, пока не вернулась Красная Армия.
— Партизанил? — спросил я.
— Можно сказать и так, — кивнул дед. — То кабана подстрелю, то корову чью-нибудь, то гусю шею сверну. Рыбу гранатами ловил. Хорошо жил. Медаль во недавно дали. В военкомате казали, — как народному мстителю. Я ж тут многим тогда отомстил. Грех жаловаться. Нальйешь ещё?
…Из трёх разных омутов мы вытащили отдельно «Москвич», отдельно — запасное колесо, и ещё отдельно — мой рюкзак с культурным набором сельского интеллигента.
Все точки указал дед Потап, каждый раз настраивая глаз грамулечкой и поправляя огурцом. Паспорт, лежавший в рюкзаке, речку выдержал. Салу с вареньем и самогону тоже ничего не сделалось. Убилась только фотокамера. А из военного билета смыло присягу. Начисто. Как и не было её там.
***
Вечером, перед тем ехать на вокзал, Вовка сказал:
— А вот теперь, чую, имеем право не по грамулечке выпить, а по стакану. Шо думаешь?
— Такой день! — согласился я.
— Тем более, день-рожденье у меня еще два дня продолжаться будет, — привел Вовка дополнительный аргумент.
— Главное, к вагону меня прислоните, — попросил я, — а дальше сам как-нибудь…
— Лучше проводнику отдадим, — сказал Вовка, — не переживай, я так часто в Москву шо-нибудь передаю, если не сильно ценное.
***
…Луна светила над станцией. Луна и фонари. С неба в громкоговоритель что-то гавкали. Что именно, я не понимал. Я и трезвый-то никогда не понимаю, что они друг другу говорят, но от этого сразу начинают гудеть и двигаться тепловозы.
Я стоял, держась за столб.
— Да отпусти ты его, — говорил мне Володька. — Неудобно. Люди скажут, мы меры не знаем. Некрасиво.
Из темноты выплыла бесформенная неуверенная фигура с сумками.
— Уезжаешь, Люся? — нетвёрдо спросил я.
— Билет мне прислал, — сказал Люся, показывая на сумки.
— Ну, дай вам бог… — привычно кивнул я.
***
…Прошло много лет. Много чего случилось. Вовка, например, перестал ездить на «Москвичах». Теперь он ездит на «Лексусах» потому, что они в речки не падают. Он развелся с той женой и женился на этой. Эта лучше. Лично мне она родила крестника. Поэтому Вовка теперь мне — кум. Ну, и я ему кум получаюсь. И крестник, пока не выучил слово «крёстный», тоже звал меня словом «кум». Так ему короче было и «рэ» выговаривать не приходилось.
В общем, всё как надо. Вот только Люся, кажется, померла. Не видно её чего-то на станции. Оно, правда, и возраст уже тоже, но всё равно жалко. Получается, так и не уехала она к своему лейтенанту…
PHIL SUZEMKA
Phil Suzemka:
…В жизни не помню другого такого начала мая! — косой снег с дождём, ветер треплет крыши, а мы с Вовкой сидим за столом у него дома, со страхом глядя за окно и понимая, что нам сегодня надо достать со дна речки машину. Потому, что иначе, как правильно заметил Вовка, «она вся мокрая будет».
— По грамулечке и поедем мужиков собирать, — сказал Вовка, кладя телефонную трубку на рычаг. — Я договорился. Хотишь, вместе на «Днепре» поедем, хотишь — я на «Днепре», а ты на «ЧеЗете». Не разучился на мотоцикле ещё?
— Не разучился, — ответил я, — но пускай лучше «ЧеЗет» в гараже стоит. Оно мне надо по такой погоде?
— Тогда ещё разок за Паску и поехали, шоб засветло управиться, — предложил Вовка, разливая.
…В тот год Пасха (по-нашему, по-местному, — Паска) пришлась на самый конец апреля. Потом само собой наступило 1 мая. Обычно хоть какой-то перерыв бывает, а тут получалось, что самогонные аппараты даже не выключал никто. Смысла не было.
Мы выпили и поехали на тот край за краном. Крановщик, держась за сердце, лежал у себя в хате, бессильно повторяя одно и то же:
— О то ж я глумной! Ну, оно мене надо ж было так пить?! Шо ж за идиотство-то! Да шоб эту водку уже черти побрали!
Слушая его слова, по хате с весёлым оскалом носилась бабка в рваном халате, разгребавшая остатки двухдневного праздника.
— Так табе и надо, ирода кусок! — удовлетворённо гавкала она в сторону страдальца. — Вот подохнешь со своей водки, нихто об тебе и не поплачет! А я — дак и обрадуюсь даже…
— Не нуди! — крикнул крановщик. — И так помираю через эту Паску, хто её токо выдумал, падлу!
— Христос Воскрес! — сказали мы с Вовкой, вытирая у порога ноги.
Крановщик с бабкой разом замолкли и уставились на нас.
— Дак это.., — сказала наконец бабка, — здоровьте, хлопцы! Садитеся пока, я щас соберу быстро…
Она вернула на стол самогон, который только что убрала оттуда, и начала расставлять миски с холодцом, салом и солёными огурцами.
— Иди вже выпей с хлопцами грамулечку! — крикнула она крановщику. — Шоб руки за рулём не дёргалися! Как лекарство иди выпей…
Мы сели за стол и разлили лекарство по стаканам.
— По грамулечке, Володь, — сказал крановщик. — А то шо-то в себя никак не приду…
Через двадцать минут и четыре подхода к грамулечке он, наконец, превратился в самого в себя — весёлого и радостного, а Вовка встал из-за стола:
— Мы до Петьки, а ты тада заводи давай и подъезжай.
…Водитель грузовика «Урал-375» Петька сидел у себя в кабине и грыз огурец. На сиденье рядом с ним валялся похоронный венок.
— Кинь его в кузов и садись на его место, — сказал мне Петька.
— А чё ты его возишь? — спросил я.
— Дак мне ж, вроде как на похороны надо было, — объяснил Петька, — а тут Вовчик позвонил, я и отказался. Нехай без меня схоронют. Надо Вовчику помогти.
— Что за похороны? — спросил я, забираясь на место венка.
— Дак это… Тоже, знаешь, глупяки якись-то, честное слово! — взялись под Паску кабана смолить. А лампа у их самодельная. Короче, пыхнуло, сгорел кабан, хата и четыре человека людей. Во так-то во! Будешь грамулечку?
Он открыл бардачок и выволок оттуда бутылку со стаканом. Мы выпили.
— Хорошая, — крякнул Петька, отряхивая стакан. — Тёща у меня вообще золотые руки. Там шо-то лимон, трава якась-то, кора дубовая… Говорю ж, золотая женщина, если б не башка её дурная да не харахтер проклятый. Сука, еле нашел, де прятала. Понемногу отливаю, а то заметит. А как хозяйка — очень прямо, знаешь, радуюсь. Нá табе огурец. Тоже она солила. Если б вот не хозяйка, удавил бы, ей-богу…
Вовка снаружи открыл дверь кабины и озабоченно спросил:
— Аквалангист не приходил?
Я подумал, что ослышался.
— Не, но обещался придтить, — ответил Петька, — кажут, ласты шукает.
Я подумал, что на этот раз я точно ослышался.
— Ну давай пока сначала твоей, потом моей, — предложил Вовка, забираясь к нам и выкладывая бутылку на сиденье. — Чего она там мне завернула, я и не глядел ещё… Сало… огурчики… Яйца будете? Лук… Соль забыла, поди? Глянь, точно забыла! Вот хоть что ты с ей делай, а мозгов не прибавишь.
— Соль ёсть, — Петька выволок из бардачка спичечный коробок с солью и уже початую нами бутылку.
Он повернулся ко мне:
— Держи, я налью.
Мы опять по очереди выпили и Петька опять отряхнул стакан.
— Твоя крепше, — сказал Петька. — На калгане твоя?
— Обе хорошие, — покладисто отозвался Вовка. — Моя на золотом корне.
— Я ж чую — полезная, — сказал Петька, грызя лук.
В дверь постучали. Я посмотрел в стекло и решил, что окончательно допился: в луже возле машины стоял аквалангист и дружелюбно моргал на меня через маску.
…Сознайтесь, вы когда-нибудь видели живого аквалангиста? Настоящего: в гидрокостюме, с баллонами за спиной, в этой их стрёмной жилетке, куда они распихивают свои свинцовые чушки и другую непонятные надводному обывателю фигню? В настоящей маске и с загубником, в ластах и с подводным ружьем в руке? Ведь точно видели! Сто процентов, он вам где-то попадался.
Но видели ли вы его так, как видел его я: в луже, возле грузовика, в снег с дождём, стоящего с куском колбасы в руке? Доводилось ли вам видеть, как следы от ласт, отпечатавшись в грязи, уходят за ржавый трактор и потом окончательно теряются за ларьком с надписью «Пиво и Шиномонтаж»?
Не будь самого аквалангиста, никто б при взгляде на эти следы не удержал бы меня от мысли, что это моя личная жаба приходила за мною, наследила и смылась.
Но, в отличие от меня, Вовка аквалангисту не удивился, а обрадовался.
— А, пришёл? Молодец! — сказал ему Вовка.
— Космонавт не придёт? — на всякий случай спросил я, но Вовка уже выпрыгнул из кабины.
Я вылез за ним.
— Холод собачий! — пожаловался аквалангист, по-гриппозному хлюпая обглоданным загубником. — Давайте мы, хлопцы, это… по грамулечке для разгона, не?
Он повернулся и я увидел, что меж двух баллонов с воздухом у него резинкой была закреплена на спине бутыль с самогоном.
— Сымайте её, — сказал аквалангист. — Засовывать я научился, а доставать, сука, неудобно.
Мы выпили, он повернулся, опять сунул бутылку за спину, поднял маску, откусил колбасу и снова опустил маску на лицо.
— Лезь у кабину, — сказал Вовка, — помёрзнешь.
— Не, я у кузов, — жуя под маской колбасу, сказал аквалангист.
— Дак дождь же ж у морду!
— Дак а я у маске, — сказал аквалангист и полез в кузов, скребя ластами по борту грузовика.
Первый раз в жизни я видел аквалангиста-бомжа. Гидрокостюм на нём был драный и свисал клочьями. Воздушные трубки были обмотаны изолентой, а маска — треснувшая.
Ласты, понятно, были грязными и он их обтёр об колесо «Урала», как обтирают сапоги о вбитую у порога скобу. Но всё равно ласты оставили на борту грузовика свои странные жабьи следы. «Кикимора, а не аквалангист, — подумалось мне, — таким в болоте самое место».
— Воздух он набивать ездиит у Брянск, — объяснял Володька, — токо у его там шо-то травит и если два дня не нырять, надо обратно до Брянска ехать. А тут холодина такая, куда ты нырнёшь? Хорошо ещё мы машину утопили, дак ему хоть повод воздух использовать. Праздник, считай, у человека.
За нашими спинами, в кузове, даже сквозь шум «ураловского» двигателя был слышен дробный стук. Я обернулся и посмотрел в заднее окошко. Аквалангист сидел на борту, вцепившись в него синими руками.
Ветер топотал ластами по настилу кузова так, будто это игрушечному зайцу поменяли в барабане Energizer. Ветер и ветки лупили аквалангиста по маске. Ему было по фигу. Перед ним валялось подводное ружьё с торчащей стрелой.
— А ружьё зачем? — спросил я. — Рыбу бьёт?
— Не! — ответил Володька. — Какая рыба! Для такого ружья рыба крупная должна быть, а у нас одни караси.
— Говорят, он с того ружья лося один раз убил… — обмолвился Петька.
— Да ладно тебе, — лося! — отмахнулся Вовка. — В ластах лося не догонишь.
— Ну да, — пробормотал я. — Лось, поди, от разрыва сердца помер. Если б я аквалангиста в лесу встретил, то и я б на месте подох, не то что лось.
— Да хорош уже! — прервал нас Петька. — Володь, дотянись до бардачка, давайте по грамулечке, пока при памяти…
***
…Грузовик и кран остановились у обрыва. Мутная, не до конца просветлевшая после паводков Нерусса несла воду через затопленные коряги и прибрежные кусты.
— Ничего не понимаю, — удивился Володька, глядя с обрыва в воду. — Вот тут же упал! Куда она делась-то?
«Москвича» действительно не было видно.
— Надо лезть! — решительно сказал аквалангист. — Петь! Привязывай меня к фаркопу! Володь, давай по грамулечке: у меня этот год первое погружение.
Мы выпили, Петька привязал аквалангиста веревкой к грузовику и тот полез в воду.
— Ружьё оставь! — сказал Петька. — Там лосей нема!
Из леса вышел какой-то дед и направился к нам. Петька держал верёвку. По речке пошли пузыри. Вовка пытался вынуть руку из трехлитровой банки с огурцами, но рука не вынималась.
— Разбей об бампер! — присоветовал Петька.
— Огурцов жалко, — сказал Вовка, продолжая стряхивать с руки банку.
— Здоровьте, хлопцы! — сказал подошедший дед, пожимая нам руки. Вовкину руку он пожал чуть выше банки. — Шо вы тут шукаете?
— Машину утопили, — признались мы.
— Давно?
— Вчера.
— А упала де?
— А во тут во прямо.
— Ну, ладно, — спокойно сказал дед и уселся на бревно. — Нема её тама, шоб вы знали.
Из речки выполз аквалангист.
— Яма — восемь метров оказалась, — сказал он, снимая маску. — А машины нема.
Мы повернулись к деду.
— Я и кажу, нема, — повторил дед. — Снесло.
— А де она? — спросил Вовка, оставив банку в покое.
— Грамулечку нальйешь? — прищурился дед.
— Петь, наливай! — сказал Вовка.
Мы выпили и дед попробовал снять с Вовкиной руки банку.
— Огурец выпусти, — потребовал он.
Володька послушно разжал руку, огурец плюхнулся в рассол и банка слезла с руки. Дед наколол огурец на веточку и выволок его из банки.
— С огурцом никада не сымай, — заметил он. — Всегда без огурца именно…
— Батя, а машина-то чего?
Потом он встал на обрыв и минуты три изучал речку, грызя помятый Володькой огурец.
— Тама! — наконец протянул он руку к тому берегу.
— С откудова она там? — удивились мы.
— Речка такая, — пожал плечами дед. — Я на ейных берегах всю жись прожил.
— Значит, пока при памяти и пока воздух не кончился, надо быстро выпить и обратно лезть, — сказал аквалангист, а Петька снова по разу налил всем, включая деда.
…Дед Потап, как он сам сказал, прожил на Неруссе всю жизнь. Уезжал он из дома, по его же словам, только один раз — в сорок втором. Поездка была долгой, но не сильно далёкой. За что-то обидевшись сначала на наших, а потом на немцев, Потап переплыл Неруссу, выкопал на том берегу землянку и жил в ней, пока не вернулась Красная Армия.
— Партизанил? — спросил я.
— Можно сказать и так, — кивнул дед. — То кабана подстрелю, то корову чью-нибудь, то гусю шею сверну. Рыбу гранатами ловил. Хорошо жил. Медаль во недавно дали. В военкомате казали, — как народному мстителю. Я ж тут многим тогда отомстил. Грех жаловаться. Нальйешь ещё?
…Из трёх разных омутов мы вытащили отдельно «Москвич», отдельно — запасное колесо, и ещё отдельно — мой рюкзак с культурным набором сельского интеллигента.
Все точки указал дед Потап, каждый раз настраивая глаз грамулечкой и поправляя огурцом. Паспорт, лежавший в рюкзаке, речку выдержал. Салу с вареньем и самогону тоже ничего не сделалось. Убилась только фотокамера. А из военного билета смыло присягу. Начисто. Как и не было её там.
***
Вечером, перед тем ехать на вокзал, Вовка сказал:
— А вот теперь, чую, имеем право не по грамулечке выпить, а по стакану. Шо думаешь?
— Такой день! — согласился я.
— Тем более, день-рожденье у меня еще два дня продолжаться будет, — привел Вовка дополнительный аргумент.
— Главное, к вагону меня прислоните, — попросил я, — а дальше сам как-нибудь…
— Лучше проводнику отдадим, — сказал Вовка, — не переживай, я так часто в Москву шо-нибудь передаю, если не сильно ценное.
***
…Луна светила над станцией. Луна и фонари. С неба в громкоговоритель что-то гавкали. Что именно, я не понимал. Я и трезвый-то никогда не понимаю, что они друг другу говорят, но от этого сразу начинают гудеть и двигаться тепловозы.
Я стоял, держась за столб.
— Да отпусти ты его, — говорил мне Володька. — Неудобно. Люди скажут, мы меры не знаем. Некрасиво.
Из темноты выплыла бесформенная неуверенная фигура с сумками.
— Уезжаешь, Люся? — нетвёрдо спросил я.
— Билет мне прислал, — сказал Люся, показывая на сумки.
— Ну, дай вам бог… — привычно кивнул я.
***
…Прошло много лет. Много чего случилось. Вовка, например, перестал ездить на «Москвичах». Теперь он ездит на «Лексусах» потому, что они в речки не падают. Он развелся с той женой и женился на этой. Эта лучше. Лично мне она родила крестника. Поэтому Вовка теперь мне — кум. Ну, и я ему кум получаюсь. И крестник, пока не выучил слово «крёстный», тоже звал меня словом «кум». Так ему короче было и «рэ» выговаривать не приходилось.
В общем, всё как надо. Вот только Люся, кажется, померла. Не видно её чего-то на станции. Оно, правда, и возраст уже тоже, но всё равно жалко. Получается, так и не уехала она к своему лейтенанту…