«Голый, в коридоре…»
12 августа, 2017 8:35 дп
Ирина Неделяй
Однокурсница прислала сообщение о том, что умерла одна наша сокурсница.
Очень красивая была. Такая мощная красота. Русые волосы и голубые глаза, очень красивое лицо.
Несколько напористая была, ну, мне так казалось, но в целом очень яркая и самобытная.
А мы тогда, в Советском Союзе, если кто не знает, должны были все быть медсёстрами на случай войны. Все кто в институтах учился. Даже художники должны были быть готовы к обороне…
Ну вот нас и привели в больницу. Районная больница, рядовая.
Кровати стоят в коридоре, мест не хватает.
Люди лежат прямо в коридоре, и многие уже в плохой кондиции.
И вот среди прочих лежит один старик. Обнажённый и прикрытый серой простынёй.
По-моему осень была. Довольно холодно было. И он лежал, как на картинах эпохи Возрождения
лежал снятый с креста — Христос.
И меня обуял экзестенциальный ужас, а может и просто ужас, самый простой-близости смерти.
Я стою в оцепенении, и говорю:» Кошмар, кошмар, кошмар…Надо что-то сделать… Одеяло достать. Прикрыть его…» И вдруг я слышу твёрдый и спокойный, очень холодный, просто как сталь холодный голос этой однокурсницы:» Не переживай. Не надо одеяла. Дело видать- труба».
И так она это сказала страшно. Я взглянула на неё, и увидела её очень красивые глаза, которые смотрели мне в лицо прямо и смело, и очень холодно, такое ледяное лицо.
Я, помню, никак не могла осознать, что она имеет ввиду.
Мы ведь только пришли на практику.
Мы все художницы были.
А тут нас встречает- смерть.
Прозаическая и страшная. Человек умирает, без родных, без близких, голый, в коридоре.
Это сейчас бы я уж устроила разгон бы в больнице, а тогда мне восемнадцать было, и я как бы немного с ума сошла от ужаса.
Все мы пошли гуськом в ординаторскую слушать инструкции…
Я до сих пор этот приговор слышу… про трубу…
И вот мне пишут, что её нет. Это красивой и смелой женщины.
В полиции работала последнее время.
Какие странные поступки и реплики остаются в нашей памяти от некоторых людей.
Почему мы именно это запоминаем?
Мне не так и много лет, а однако подобные сообщения поступают мне всё чаще…
И вот уж вторые сутки я вспоминаю сибирские больницы, нашу практику, уколы эти проклятые, и людей в коридорах.. .Да и, как я сама в этих коридорах потом, с астмой валялась, тоже почти уже в начале «трубы».
Может сейчас уже какие-нибудь монастыри осуществляют заботу о больных людях в России, я не знаю. Но тогда я помню пожалела, что пропали «сёстры милосердия», а мы приходили только на несколько часов.
Всё-таки надо укрывать людей одеялами.
Не смотря ни на что, не смотря ни на какую «правду» и «трубу».
А однокурсницу жалко, и лицо её теперь всё время мне вспоминается.
Какое варварство иногда вспомнишь, аж оторопь берёт.
Как такое может быть в цивилизованной вроде стране, которая там чего-то в космос запускает?
Ведь запускала же в космос миллиарды! А на одеяло пожилому человеку не наскребли.
Грустно очень.
Ирина Неделяй
Однокурсница прислала сообщение о том, что умерла одна наша сокурсница.
Очень красивая была. Такая мощная красота. Русые волосы и голубые глаза, очень красивое лицо.
Несколько напористая была, ну, мне так казалось, но в целом очень яркая и самобытная.
А мы тогда, в Советском Союзе, если кто не знает, должны были все быть медсёстрами на случай войны. Все кто в институтах учился. Даже художники должны были быть готовы к обороне…
Ну вот нас и привели в больницу. Районная больница, рядовая.
Кровати стоят в коридоре, мест не хватает.
Люди лежат прямо в коридоре, и многие уже в плохой кондиции.
И вот среди прочих лежит один старик. Обнажённый и прикрытый серой простынёй.
По-моему осень была. Довольно холодно было. И он лежал, как на картинах эпохи Возрождения
лежал снятый с креста — Христос.
И меня обуял экзестенциальный ужас, а может и просто ужас, самый простой-близости смерти.
Я стою в оцепенении, и говорю:» Кошмар, кошмар, кошмар…Надо что-то сделать… Одеяло достать. Прикрыть его…» И вдруг я слышу твёрдый и спокойный, очень холодный, просто как сталь холодный голос этой однокурсницы:» Не переживай. Не надо одеяла. Дело видать- труба».
И так она это сказала страшно. Я взглянула на неё, и увидела её очень красивые глаза, которые смотрели мне в лицо прямо и смело, и очень холодно, такое ледяное лицо.
Я, помню, никак не могла осознать, что она имеет ввиду.
Мы ведь только пришли на практику.
Мы все художницы были.
А тут нас встречает- смерть.
Прозаическая и страшная. Человек умирает, без родных, без близких, голый, в коридоре.
Это сейчас бы я уж устроила разгон бы в больнице, а тогда мне восемнадцать было, и я как бы немного с ума сошла от ужаса.
Все мы пошли гуськом в ординаторскую слушать инструкции…
Я до сих пор этот приговор слышу… про трубу…
И вот мне пишут, что её нет. Это красивой и смелой женщины.
В полиции работала последнее время.
Какие странные поступки и реплики остаются в нашей памяти от некоторых людей.
Почему мы именно это запоминаем?
Мне не так и много лет, а однако подобные сообщения поступают мне всё чаще…
И вот уж вторые сутки я вспоминаю сибирские больницы, нашу практику, уколы эти проклятые, и людей в коридорах.. .Да и, как я сама в этих коридорах потом, с астмой валялась, тоже почти уже в начале «трубы».
Может сейчас уже какие-нибудь монастыри осуществляют заботу о больных людях в России, я не знаю. Но тогда я помню пожалела, что пропали «сёстры милосердия», а мы приходили только на несколько часов.
Всё-таки надо укрывать людей одеялами.
Не смотря ни на что, не смотря ни на какую «правду» и «трубу».
А однокурсницу жалко, и лицо её теперь всё время мне вспоминается.
Какое варварство иногда вспомнишь, аж оторопь берёт.
Как такое может быть в цивилизованной вроде стране, которая там чего-то в космос запускает?
Ведь запускала же в космос миллиарды! А на одеяло пожилому человеку не наскребли.
Грустно очень.