«Финские унитазы были по разнарядке только членам Политбюро…»
11 апреля, 2019 6:41 пп
Валерий Зеленогорский
Первый опыт.
В жизни народа очень много разговоров о певцах, артистах и прочих мастерах художественного свиста…
Нормальные, вполне состоявшиеся люди глупеют, когда за свои деньги нанимают звезду, платят ей, а потом сидят за одним столом и решают вопрос мироздания.
Я всегда удивлялся: почему жизнь какой-то Маши Кудлашкиной и ее сожителя интереснее собственной жизни?
Ни у кого не возникает желания после обеда пригласить официанта за стол и поговорить с ним за жизнь! Я понимаю выпить со своим врачом, юристом, но вот какого черта все, от уборщицы до олигарха, умирают как хотят знать, что чувствует Пугачева в день бракосочетания с Ф. Божественным!
Наверно, свет рампы ослепляет зрителя настолько, что человек, говорящий не своим голосом и представляющий выдуманную жизнь, так интересен окружающим.
Более нахального и мелкого люда, чем наши артисты в большинстве своем, я не знаю до сих пор.
Жизнь их тоже не сахар: сначала путь на олимп, где ты всем обязан, морально зависим, потом призрачный успех, месть тем, кто видел твое унижение, новое окружение, где твои фантазии некому проверить, потом закат и напоследок байки, как ты гремел, собирая стадионы и Дворцы спорта.
Ну поет человек, не Леонардо, не Рафаэль – чего же следить за его каждым вздохом или пуком? Ах, вчера он был в белом, а сегодня – в синем; был замечен на концерте у своего коллеги, на юбилее «20 лет вместе», и что? Вот так и ходят они друг к другу на перекрестное опыление.
Я совершенно случайно пришел в этот шоу-бизнес уже зрелым человеком около сорока лет. Рухнула система концертных организаций в конце девяностых годов, и любой человек мог организовать гастроль любимому артисту.
Мои друзья из города детства попросили меня пригласить каких-нибудь артистов на городской праздник, посвященный 1 Мая. Я работал в НИИ, руководил сектором, имел опыт проникновения в театры, а эстрада мне не очень нравилась, песни о далекой и светлой жизни как-то не входили в мой быт.
Песни нравились не совсем цензурные, а их люди в Кремлях не пели. Я в какой-то день посмотрел на афиши и решил, что надо бы пригласить Кобзона. Пришел я на служебный вход зала «Россия» – никаких секьюрити тогда и в помине не было, – прошел на сцену, где репетировал Иосиф Давыдович. Он стоял у рояля и пел. Дождавшись паузы, я изложил ему просьбу своих друзей. Он спокойно выслушал меня, никуда не послал и сказал, что гастролями занимается его директор.
Я не знал тогда, что у человека может быть директор; в бане, на заводе – это мне было понятно, но директор у человека – очень смешно! Кобзон показал мне на усталого, задерганного еврейского мужчину, который больше походил на доктора в районной поликлинике, чем на директора большого человека. Директор сказал, что у них все расписано: Кремль, Колонный зал, Барвиха – надо было раньше думать.
Я стал прощаться, но он задержал меня и посоветовал обратиться к директору Лещенко, дав мне его телефон. Мы вели долгие разговоры с этим директором, наконец все сладилось, я приехал в город детства, Лещенко спел, получил деньги, и я за два выходных заработал одну тысячу рублей при зарплате в месяц 180 руб.
После Лещенко были другие мастера жанра, и в конце сезона меня пригласил на постоянную работу администратора известный маэстро. Слава в тот момент у него зашкаливала. Зарплату мне дали 600 руб., и я сказал в НИИ, что иду работать в советско-швейцарское СП, и попрощался с народным хозяйством, которое вскоре развалилось.
На дворе был 1987 год, год перемен: «Перемен требуют наши сердца» – пел идол с раскосыми глазами.
Маэстро жил в центре, напротив Старой площади, в двухкомнатной квартире. Открыл он мне дверь в трусах. После легкого общения он спустил трусы и показал мне свой член на предмет исследования на наличие триппера. Я слегка о…ел, но опыт диагностики данного заболевания у меня был. Глаз не подвел, это был мнимый триппер, что подтвердил последующий анализ.
День начался нехило, пролог удался. Следующим пунктом была встреча с крупной партией валюты, которую маэстро желал приобрести для укрепления своих позиций. Я понял, что ст. 88, часть 2 УПК уже на горизонте. Я должен был сыграть роль покупателя.
Маэстро передал мне сверток в газете, полный красненьких пачек тысяч на двадцать. Менялы пришли через час, я показал им наличность (курс тогда был 3 к 1). Денег у них с собой не было – это была пристрелка. Много лет спустя на каком-то приеме я встретил этих двух банкиров, уже легальных, и они с почтением пожимали мне руку, подмигивая мне, как серьезному клиенту из благословенного прошлого.
Маэстро постоянно звонил кому-то, не переставая, по списку дел, которых было, по-моему, штук тридцать. Потом мы поехали в колбасный магазин, где директор одарил любимого артиста копченостями; мне также перепало микояновских деликатесов. Вечером планировался ужин в «Узбекистане» в кабинете, где маэстро принимал двух будущих министров обороны и одного президента Кавказского региона.
Я был за столом для расчета и разруливания экстремальных ситуаций. Маэстро тогда был в завязке, пил кока-колу, а я выполнял роль его горла. Пить в это время я еще не умел, а офицеры глушили в темпе скорострельной бортовой пушки.
Часам к десяти я держался только на чувстве долга, два раза бросал харч в местном туалете – организм боролся с интоксикацией. Разговоров я не помню, по-моему, обсуждалась проблема награды нашего артиста орденом.
Генералы после четырех литров на троих уехали в действующую армию, а я, артист и будущий президент поехали в ночной бар гостиницы «Россия», где зажигали люди под цыганские напевы. Все закончилось часов в пять; я доехал до дому и упал возле двери бездыханный.
Вот тебе маза фака шоу-бизнес! Ровно в семь утра мне позвонил маэстро и стал читать план на сегодняшний день и скомандовал прибыть через час на ул. Серова. Я прибыл – он был свеж и бодр, а я хотел умереть. Мне было торжественно заявлено, что я тест прошел.
Мне было поручено новое испытание – начать ремонт квартиры на Тверской, вырванной у Моссовета в результате большой и многовариантной борьбы. Маэстро мог купить, но получить в цэковском доме бесплатно – это было важнее звания Героя Социалистического Труда. Сделать ремонт при советской власти было делом архисложным: ничего не было, людей нанимать нельзя.
Была одна организация на всю Москву, называлась, кажется, «Ремстройтрест», которая делала ремонт в пределах выделенных фондов. Маэстро привел меня туда, поторговал лицом, и руководитель треста дал команду своим людям оказать содействие.
Деньги артист не жалел; финские унитазы были по разнарядке только членам Политбюро, но мы вырвали два унитаза у секретаря ЦК посредством интриг, подкупа и фальсификации акта о ДТП с грузовиком унитазов секретаря ЦК.
Плитка «розовая пена» тоже была добыта в результате хищения группой мошенников из фондов УПДК для ремонта квартиры посла Уганды. И так до последнего плинтуса.
Мебель тоже была сложной позицией. Сегодня проще получить «Майбах», чем тогда комплект кожаной финской мебели белого цвета. Давали вишневую, но хотелось белую!
Заказали и то и это – и в результате маэстро получил два комплекта: себе взял белую, а мне впарил вишневую за три номинала; жена моя была счастлива! Ремонт был сделан в рекордные сроки – на очереди был переезд родителей артиста в Москву, и я понял, что второго ремонта я не переживу.
Не хотелось терять квалификацию, и я попросился на гастроли, ближе к искусству, ближе к сцене. Мы поехали на несколько недель на Урал, где, переезжая каждый день из города в город, дарили свое творчество жаждущим.
После концерта был ужин с почитательницами таланта. Были города, где проституция еще была только в проекте, и тогда артист посылал нас в город на поиски. Когда не было девушек, он нервничал, злился, жаловался на судьбу, желал все бросить и уехать в Москву первым рейсом.
Человек он был неплохой, отходчивый, но капризный как ребенок, в общем, артист. В каком-то городе что-то не заладилось; воды горячей нет, дубленок на базе универмага не дали. В два часа ночи мне позвонил артист и сказал, что хочет апельсинов из Марокко. Мы находились в Челябинске зимой, и в Марокко о желаниях звезды никто не догадывался. Я вяло возразил, что в два часа ночи и яблоко не найду, но ответ был не принят.
Я начал работать по заданной теме: поднял полгорода, и где-то часа в четыре мне привезли две сетки по четыре апельсина. Я понес эту драгоценность, проклиная любителя экзотики. Он ждал, я положил на стол товар и собрался идти спать, но был остановлен замечанием, что апельсины какие-то вялые. Я забрал их со стола и пошел в ванную для санобработки; помыл их слегка, помочился на них и сложил их в блюдо на столе.
Больше я с артистом не работал, ушел на вольные хлеба и стал продюсером фестивалей. Работа на артиста, где он твой непосредственный начальник, – это не для меня. Потом было много всяких историй, но эта, начальная, стала хорошей базой для понимания этой сферы. Нельзя серьезно относиться к людям, изображающим чужую жизнь; их надо или сильно любить, или бежать от них как от чумы.
А в целом эта работа не хуже и не лучше других. Кайлом махать на заводе гораздо труднее!
Валерий Зеленогорский
Первый опыт.
В жизни народа очень много разговоров о певцах, артистах и прочих мастерах художественного свиста…
Нормальные, вполне состоявшиеся люди глупеют, когда за свои деньги нанимают звезду, платят ей, а потом сидят за одним столом и решают вопрос мироздания.
Я всегда удивлялся: почему жизнь какой-то Маши Кудлашкиной и ее сожителя интереснее собственной жизни?
Ни у кого не возникает желания после обеда пригласить официанта за стол и поговорить с ним за жизнь! Я понимаю выпить со своим врачом, юристом, но вот какого черта все, от уборщицы до олигарха, умирают как хотят знать, что чувствует Пугачева в день бракосочетания с Ф. Божественным!
Наверно, свет рампы ослепляет зрителя настолько, что человек, говорящий не своим голосом и представляющий выдуманную жизнь, так интересен окружающим.
Более нахального и мелкого люда, чем наши артисты в большинстве своем, я не знаю до сих пор.
Жизнь их тоже не сахар: сначала путь на олимп, где ты всем обязан, морально зависим, потом призрачный успех, месть тем, кто видел твое унижение, новое окружение, где твои фантазии некому проверить, потом закат и напоследок байки, как ты гремел, собирая стадионы и Дворцы спорта.
Ну поет человек, не Леонардо, не Рафаэль – чего же следить за его каждым вздохом или пуком? Ах, вчера он был в белом, а сегодня – в синем; был замечен на концерте у своего коллеги, на юбилее «20 лет вместе», и что? Вот так и ходят они друг к другу на перекрестное опыление.
Я совершенно случайно пришел в этот шоу-бизнес уже зрелым человеком около сорока лет. Рухнула система концертных организаций в конце девяностых годов, и любой человек мог организовать гастроль любимому артисту.
Мои друзья из города детства попросили меня пригласить каких-нибудь артистов на городской праздник, посвященный 1 Мая. Я работал в НИИ, руководил сектором, имел опыт проникновения в театры, а эстрада мне не очень нравилась, песни о далекой и светлой жизни как-то не входили в мой быт.
Песни нравились не совсем цензурные, а их люди в Кремлях не пели. Я в какой-то день посмотрел на афиши и решил, что надо бы пригласить Кобзона. Пришел я на служебный вход зала «Россия» – никаких секьюрити тогда и в помине не было, – прошел на сцену, где репетировал Иосиф Давыдович. Он стоял у рояля и пел. Дождавшись паузы, я изложил ему просьбу своих друзей. Он спокойно выслушал меня, никуда не послал и сказал, что гастролями занимается его директор.
Я не знал тогда, что у человека может быть директор; в бане, на заводе – это мне было понятно, но директор у человека – очень смешно! Кобзон показал мне на усталого, задерганного еврейского мужчину, который больше походил на доктора в районной поликлинике, чем на директора большого человека. Директор сказал, что у них все расписано: Кремль, Колонный зал, Барвиха – надо было раньше думать.
Я стал прощаться, но он задержал меня и посоветовал обратиться к директору Лещенко, дав мне его телефон. Мы вели долгие разговоры с этим директором, наконец все сладилось, я приехал в город детства, Лещенко спел, получил деньги, и я за два выходных заработал одну тысячу рублей при зарплате в месяц 180 руб.
После Лещенко были другие мастера жанра, и в конце сезона меня пригласил на постоянную работу администратора известный маэстро. Слава в тот момент у него зашкаливала. Зарплату мне дали 600 руб., и я сказал в НИИ, что иду работать в советско-швейцарское СП, и попрощался с народным хозяйством, которое вскоре развалилось.
На дворе был 1987 год, год перемен: «Перемен требуют наши сердца» – пел идол с раскосыми глазами.
Маэстро жил в центре, напротив Старой площади, в двухкомнатной квартире. Открыл он мне дверь в трусах. После легкого общения он спустил трусы и показал мне свой член на предмет исследования на наличие триппера. Я слегка о…ел, но опыт диагностики данного заболевания у меня был. Глаз не подвел, это был мнимый триппер, что подтвердил последующий анализ.
День начался нехило, пролог удался. Следующим пунктом была встреча с крупной партией валюты, которую маэстро желал приобрести для укрепления своих позиций. Я понял, что ст. 88, часть 2 УПК уже на горизонте. Я должен был сыграть роль покупателя.
Маэстро передал мне сверток в газете, полный красненьких пачек тысяч на двадцать. Менялы пришли через час, я показал им наличность (курс тогда был 3 к 1). Денег у них с собой не было – это была пристрелка. Много лет спустя на каком-то приеме я встретил этих двух банкиров, уже легальных, и они с почтением пожимали мне руку, подмигивая мне, как серьезному клиенту из благословенного прошлого.
Маэстро постоянно звонил кому-то, не переставая, по списку дел, которых было, по-моему, штук тридцать. Потом мы поехали в колбасный магазин, где директор одарил любимого артиста копченостями; мне также перепало микояновских деликатесов. Вечером планировался ужин в «Узбекистане» в кабинете, где маэстро принимал двух будущих министров обороны и одного президента Кавказского региона.
Я был за столом для расчета и разруливания экстремальных ситуаций. Маэстро тогда был в завязке, пил кока-колу, а я выполнял роль его горла. Пить в это время я еще не умел, а офицеры глушили в темпе скорострельной бортовой пушки.
Часам к десяти я держался только на чувстве долга, два раза бросал харч в местном туалете – организм боролся с интоксикацией. Разговоров я не помню, по-моему, обсуждалась проблема награды нашего артиста орденом.
Генералы после четырех литров на троих уехали в действующую армию, а я, артист и будущий президент поехали в ночной бар гостиницы «Россия», где зажигали люди под цыганские напевы. Все закончилось часов в пять; я доехал до дому и упал возле двери бездыханный.
Вот тебе маза фака шоу-бизнес! Ровно в семь утра мне позвонил маэстро и стал читать план на сегодняшний день и скомандовал прибыть через час на ул. Серова. Я прибыл – он был свеж и бодр, а я хотел умереть. Мне было торжественно заявлено, что я тест прошел.
Мне было поручено новое испытание – начать ремонт квартиры на Тверской, вырванной у Моссовета в результате большой и многовариантной борьбы. Маэстро мог купить, но получить в цэковском доме бесплатно – это было важнее звания Героя Социалистического Труда. Сделать ремонт при советской власти было делом архисложным: ничего не было, людей нанимать нельзя.
Была одна организация на всю Москву, называлась, кажется, «Ремстройтрест», которая делала ремонт в пределах выделенных фондов. Маэстро привел меня туда, поторговал лицом, и руководитель треста дал команду своим людям оказать содействие.
Деньги артист не жалел; финские унитазы были по разнарядке только членам Политбюро, но мы вырвали два унитаза у секретаря ЦК посредством интриг, подкупа и фальсификации акта о ДТП с грузовиком унитазов секретаря ЦК.
Плитка «розовая пена» тоже была добыта в результате хищения группой мошенников из фондов УПДК для ремонта квартиры посла Уганды. И так до последнего плинтуса.
Мебель тоже была сложной позицией. Сегодня проще получить «Майбах», чем тогда комплект кожаной финской мебели белого цвета. Давали вишневую, но хотелось белую!
Заказали и то и это – и в результате маэстро получил два комплекта: себе взял белую, а мне впарил вишневую за три номинала; жена моя была счастлива! Ремонт был сделан в рекордные сроки – на очереди был переезд родителей артиста в Москву, и я понял, что второго ремонта я не переживу.
Не хотелось терять квалификацию, и я попросился на гастроли, ближе к искусству, ближе к сцене. Мы поехали на несколько недель на Урал, где, переезжая каждый день из города в город, дарили свое творчество жаждущим.
После концерта был ужин с почитательницами таланта. Были города, где проституция еще была только в проекте, и тогда артист посылал нас в город на поиски. Когда не было девушек, он нервничал, злился, жаловался на судьбу, желал все бросить и уехать в Москву первым рейсом.
Человек он был неплохой, отходчивый, но капризный как ребенок, в общем, артист. В каком-то городе что-то не заладилось; воды горячей нет, дубленок на базе универмага не дали. В два часа ночи мне позвонил артист и сказал, что хочет апельсинов из Марокко. Мы находились в Челябинске зимой, и в Марокко о желаниях звезды никто не догадывался. Я вяло возразил, что в два часа ночи и яблоко не найду, но ответ был не принят.
Я начал работать по заданной теме: поднял полгорода, и где-то часа в четыре мне привезли две сетки по четыре апельсина. Я понес эту драгоценность, проклиная любителя экзотики. Он ждал, я положил на стол товар и собрался идти спать, но был остановлен замечанием, что апельсины какие-то вялые. Я забрал их со стола и пошел в ванную для санобработки; помыл их слегка, помочился на них и сложил их в блюдо на столе.
Больше я с артистом не работал, ушел на вольные хлеба и стал продюсером фестивалей. Работа на артиста, где он твой непосредственный начальник, – это не для меня. Потом было много всяких историй, но эта, начальная, стала хорошей базой для понимания этой сферы. Нельзя серьезно относиться к людям, изображающим чужую жизнь; их надо или сильно любить, или бежать от них как от чумы.
А в целом эта работа не хуже и не лучше других. Кайлом махать на заводе гораздо труднее!