«Этот медляк идёт почти шесть минут и за это время с женщиной можно сделать всё…»
3 марта, 2023 2:03 пп
Валерий Зеленогорский
Igor Brodsky поделился
Валерий Зеленогорский:
Из чужого романа.
И всё, что им нужно, это только любовь… (продолжение)
Чистовымытый Николай чувствовал себя бесформенным куском горячего металла, как-будто его заклинило между молотом и наковальней, непростое прошлое разрывало его центростремительно. Он собрал себя в кулак, но в дверь постучали, видимо, ногой. Так и было, в мастерскую ввалились Гена с гитарой и Боря с водкой. Мизансцена стала привычной для гоп-компании, сперва выпили, а потом, как у Михалкова «Гена пел, Борис молчал, Николай ногой качал».
До встречи оставался один академический час, пока не выпили всё, гости не уходили, но Николай понял, что в этот раз, он не пропустит свое время «Че» и выгнал незваных. И пошли они по траве некошеной к скульптуру Иванченко, импотенту и деграданту.
Николай быстро собрался, надел чёрный плащ, как у Нео в «Матрице» и прыгнул в маршрутку…
У выхода метро «Чертановская» Николай заметил Полину — срубленной веткой сирени она стояла, притулившись к стенке ларька «Интим-Ломбард». В руках её был пакет с портретом Хулио Иглесиаса. Николай оторопел, он всегда и во всём искал знаки. Он немножко гадал по руке, баловался астрологией, этот дар открылся в нем на перевале Дятлова, там, в этом месте Силы, его пробило на эзотерику, он даже ездил в Непал, тщетно искал Шамбалу, побросало мужика, что и говорить.
Через распахнутое пальто Полины он узрел шафрановую бабочку и успокоился, понял, что она — наш человек, достойный просветления.
Пока они шли в лояльный Николаю ресторан «У Тамаза», он успел рассказать взбудораженной Полине, как встретил в одном ашраме второго секретаря Сокольнического райкома комсомола, тот был с лысым черепом и в шафрановым одеянии, просветлялся после геополитической катастрофы развала СССР.
Полина смотрела на кузнеца завороженно, таких у неё ещё не было, у неё и других-то было всего два: завкафедры патанатомии в Первом меде, она не смогла два раза сдать «кости», и он предложил ей спасти свою честь комсомолки и спортсменки необременительным сексом прямо в анатомичке в окружении скелетов и других наглядных пособий, она до сих пор помнит гипертрофированную печень на которой лежала её голова, многие годы спустя, эта печень не давала ей покоя, а вторым был сожитель в ведомственном доме за воротами пансионата, он был электриком и киномехаником, сильно искрил и любил в рефракторном периоде пересказывать сюжеты советских фильмов о светлом чувстве, вот и весь её список, так бывает.
Николай привёл ее за руку в ресторан, тут его знали и даже не спросили, резервировал ли он, а хули было бронировать, если в нём было пусто, как в барабане «Поля чудес».
Ресторан был в стиле «азербайджанский ампир», много золота и пластиковой зелени, но еда была хороша, это знали все на раёне. Подбежал халдей, с пластикой Саши Коэна, кузнец вальяжно крутанул рукой и сказал: «Принеси всё вкусное» и добавил многозначительно: «Возможны чаевые».
Не прошло и пяти минут, как из кухни выполз сам шеф-повар и два поварёнка, они мигом накрыли поляну, на ней было всё — равнинное и горное, жареное и пареное, всё булькало, шкворчало и пенилось, всё было разом, как на картинах малых и больших голландцев с лёгкой подливой Пиросмани.
Полина оторопела, она боялась поднять глаза, она вспомнила, что уволена, а денег в кошельке две тысячи, а на карточке жирный минус, если кавалер бросит её сейчас, то она будет отрабатывать этот стол года полтора, аппетит у нее пропал, она не была готова к такому повороту событий.
Николай же, напротив, оживился и стал работать челюстями, как снегоуборочная машина в стихию, он мёл все подряд, обильно запивая водочкой из огромного штофа, она даже загляделась на его былинный аппетит и даже забыла, какую прорву денег стоит всё это великолепие. Она выпила бокальчик красненького, поклевала веточку зелени и малюсенький кусочек сулугуни, кавалер попросил не стесняться, но у неё поперёк горла встало.
В перерывах на перемену блюд, он рассказывал ей истории из жизни, про своё нелепое детство с отчимом в Копейске, про мамочку, сгоревшую на работе в коррекционной школе с дураками, про художественное училище, где его учили лепить свистульки и и дуть из стекла куколок-доярок, свинарок и шахтёров.
А она сидела, глазки в пол, и отказывалась от вина, намекая исполину, что она уже достаточно пьяная для него, и он не пожалеет, что глаз на неё положил.
В ресторане уже никого не было, как в фильме «Однажды в Америке», только за колонной, в пластмассовых кущах притаился Петухов из вчерашнего поста, оскорблённый в Энергосбыте по национальному признаку, он был пьян вусмерть и его присутствие можно было считать оптическим обманом.
Атмосфера межличностных отношений накалилась, Николай почувствовал нерв происходящего и хлопнул в ладоши.
К нему рысью со сцены метнулся певец и на дуде игрец Эрик, местный король интертеймента, они пошептались с Колей и солист исполнил сразу два хита: «Дом восходящего солнца» группы Энималс и «Эти глаза напротив» Валерия Ободзинского.
Полине понравилось, репертуар был с намёком, она была согласна на всё.
А потом зазвучала хит «Отель Калифорния», она уже знала, что лидер группы недавно умер и сердце её защемило.
Николай встал церемонно и пригласил её на белый танец, это было немножко не по правилам, но она уступила и поплыла в его сильных руках, этот медляк идёт почти шесть минут и за это время с женщиной можно сделать всё…
Валерий Зеленогорский
Igor Brodsky поделился
Валерий Зеленогорский:
Из чужого романа.
И всё, что им нужно, это только любовь… (продолжение)
Чистовымытый Николай чувствовал себя бесформенным куском горячего металла, как-будто его заклинило между молотом и наковальней, непростое прошлое разрывало его центростремительно. Он собрал себя в кулак, но в дверь постучали, видимо, ногой. Так и было, в мастерскую ввалились Гена с гитарой и Боря с водкой. Мизансцена стала привычной для гоп-компании, сперва выпили, а потом, как у Михалкова «Гена пел, Борис молчал, Николай ногой качал».
До встречи оставался один академический час, пока не выпили всё, гости не уходили, но Николай понял, что в этот раз, он не пропустит свое время «Че» и выгнал незваных. И пошли они по траве некошеной к скульптуру Иванченко, импотенту и деграданту.
Николай быстро собрался, надел чёрный плащ, как у Нео в «Матрице» и прыгнул в маршрутку…
У выхода метро «Чертановская» Николай заметил Полину — срубленной веткой сирени она стояла, притулившись к стенке ларька «Интим-Ломбард». В руках её был пакет с портретом Хулио Иглесиаса. Николай оторопел, он всегда и во всём искал знаки. Он немножко гадал по руке, баловался астрологией, этот дар открылся в нем на перевале Дятлова, там, в этом месте Силы, его пробило на эзотерику, он даже ездил в Непал, тщетно искал Шамбалу, побросало мужика, что и говорить.
Через распахнутое пальто Полины он узрел шафрановую бабочку и успокоился, понял, что она — наш человек, достойный просветления.
Пока они шли в лояльный Николаю ресторан «У Тамаза», он успел рассказать взбудораженной Полине, как встретил в одном ашраме второго секретаря Сокольнического райкома комсомола, тот был с лысым черепом и в шафрановым одеянии, просветлялся после геополитической катастрофы развала СССР.
Полина смотрела на кузнеца завороженно, таких у неё ещё не было, у неё и других-то было всего два: завкафедры патанатомии в Первом меде, она не смогла два раза сдать «кости», и он предложил ей спасти свою честь комсомолки и спортсменки необременительным сексом прямо в анатомичке в окружении скелетов и других наглядных пособий, она до сих пор помнит гипертрофированную печень на которой лежала её голова, многие годы спустя, эта печень не давала ей покоя, а вторым был сожитель в ведомственном доме за воротами пансионата, он был электриком и киномехаником, сильно искрил и любил в рефракторном периоде пересказывать сюжеты советских фильмов о светлом чувстве, вот и весь её список, так бывает.
Николай привёл ее за руку в ресторан, тут его знали и даже не спросили, резервировал ли он, а хули было бронировать, если в нём было пусто, как в барабане «Поля чудес».
Ресторан был в стиле «азербайджанский ампир», много золота и пластиковой зелени, но еда была хороша, это знали все на раёне. Подбежал халдей, с пластикой Саши Коэна, кузнец вальяжно крутанул рукой и сказал: «Принеси всё вкусное» и добавил многозначительно: «Возможны чаевые».
Не прошло и пяти минут, как из кухни выполз сам шеф-повар и два поварёнка, они мигом накрыли поляну, на ней было всё — равнинное и горное, жареное и пареное, всё булькало, шкворчало и пенилось, всё было разом, как на картинах малых и больших голландцев с лёгкой подливой Пиросмани.
Полина оторопела, она боялась поднять глаза, она вспомнила, что уволена, а денег в кошельке две тысячи, а на карточке жирный минус, если кавалер бросит её сейчас, то она будет отрабатывать этот стол года полтора, аппетит у нее пропал, она не была готова к такому повороту событий.
Николай же, напротив, оживился и стал работать челюстями, как снегоуборочная машина в стихию, он мёл все подряд, обильно запивая водочкой из огромного штофа, она даже загляделась на его былинный аппетит и даже забыла, какую прорву денег стоит всё это великолепие. Она выпила бокальчик красненького, поклевала веточку зелени и малюсенький кусочек сулугуни, кавалер попросил не стесняться, но у неё поперёк горла встало.
В перерывах на перемену блюд, он рассказывал ей истории из жизни, про своё нелепое детство с отчимом в Копейске, про мамочку, сгоревшую на работе в коррекционной школе с дураками, про художественное училище, где его учили лепить свистульки и и дуть из стекла куколок-доярок, свинарок и шахтёров.
А она сидела, глазки в пол, и отказывалась от вина, намекая исполину, что она уже достаточно пьяная для него, и он не пожалеет, что глаз на неё положил.
В ресторане уже никого не было, как в фильме «Однажды в Америке», только за колонной, в пластмассовых кущах притаился Петухов из вчерашнего поста, оскорблённый в Энергосбыте по национальному признаку, он был пьян вусмерть и его присутствие можно было считать оптическим обманом.
Атмосфера межличностных отношений накалилась, Николай почувствовал нерв происходящего и хлопнул в ладоши.
К нему рысью со сцены метнулся певец и на дуде игрец Эрик, местный король интертеймента, они пошептались с Колей и солист исполнил сразу два хита: «Дом восходящего солнца» группы Энималс и «Эти глаза напротив» Валерия Ободзинского.
Полине понравилось, репертуар был с намёком, она была согласна на всё.
А потом зазвучала хит «Отель Калифорния», она уже знала, что лидер группы недавно умер и сердце её защемило.
Николай встал церемонно и пригласил её на белый танец, это было немножко не по правилам, но она уступила и поплыла в его сильных руках, этот медляк идёт почти шесть минут и за это время с женщиной можно сделать всё…