«Это Булгаков или нет?..»

Помню предвыборный ролик еще советских времен: «На участке созданы все условия для исполнения гражданского долга». Ровно тот случай: большой экран, vip-зал, мягкий диван, напитки (включая спиртные) и еда. То есть как кинозритель я ничего не упустил.

И главное, в чем я убедился, это вот что: принимаясь за экранизацию или инсценировку культового литературного произведения, сценарист, режиссер и продюсер имеют дело не просто с текстом, а с огромным смысловым облаком вокруг него. Это облако вобрало в себя и сам текст со всеми его редакциями и вариантами, и историческую эпоху, и биографию автора, и легенды с мифами, и споры текстологов, и все предыдущие режиссерские решения, и все прошлые актерские работы. Чем ярче культ, тем больше и плотнее это облако. Игнорировать его невозможно. И каждая новая киноверсия непременно оказывается под перекрестным допросом всех предыдущих. Выстоять трудно.

Кантор и Локшин, принявшись за «Мастера», постарались ничего важного не упустить, связать все романные линии, подобрали прекрасных актеров, художников, композитора. В общем, у них получилось. Но кое-что пунктирно. Зрители, не читавшие романа, некоторых вещей, думаю, просто не поймут. Но вряд ли авторы брали в расчет таких зрителей.

Имеют ли авторы фильма право на отсебятину. Смешной вопрос — конечно! Но только не в случае с «Мастером и Маргаритой». Фанатики романа цепляются и к сюжету по-крупному, и к мелочам. У меня в отношении к отсебятине критерий один: это Булгаков или нет?

Вот по лестнице из ада поднимаются трое НКВДэшников и отдают честь Маргарите: «Мы в восхищении!» Это Булгаков? Никаких сомнений! В следующей экранизации романа мне этой бравой тройки будет не хватать.

Распятия во внутреннем дворике Лубянки — это Булгаков? Ну, пожалуй. Хотя метафора лобовая, он работал тоньше.

«Патриаршие пруды имени Карла Маркса» — Булгаков? Думаю, да. К 30-м годам советские топонимические новации уже воспринимались населением как эстетически и этические терпимые. И название «Ленинградский ордена Ленина метрополитен имени Ленина» не вызывало иронической усмешки. Тем, кто над такой тройной страховкой лояльности смеялся, уже было как-то не до смеха. Сегодня это опять смешно. Так что думаю, что к Патрикам имя Маркса прилипло намертво.

Естественно, опять возникло много разговоров вокруг самого романа. Наталья Иванова Наталья Иванова удивилась, что с первой страницы романа пропал «небывало жаркий закат». Куда он подевался? Булгаковеды объясняют Наталье Борисовне, откуда он взялся и куда делся. Шесть лет назад, когда «Время» готовило к изданию «Мастера и Маргариту» в серии мировой и русской классики, мы были точно в таком же недоумении. В моей книге, купленной когда-то за 60 рублей на черном рынке («Художественная литература», 1973), «небывало жаркий закат» присутствует. В верстке нового издания, которое мы взяли за образец в 2017 году, два гражданина появились на Патриарших прудах «в час жаркого весеннего заката». Без небывалого.

Вступительную статью к нашему изданию написала Мариэтта Чудакова. Естественно, я кинулся звонить ей. Но на всякий случай пробежался по другим знаковым фразам. «В белом плаще с кровавым подбоем», «котам нельзя, с котами нельзя», «ненавидимый прокуратором город» и прочее. Все вроде бы на месте. Мариэтта Омаровна рассказала мне о трениях в текстологии, о вопросах к «последней прижизненной редакции» романа и посоветовала не вникать: «Различия есть, но в основном они не принципиальны». — «А если мы вернем только одной этой фразе привычный вид?» — «Давайте я этого не замечу», — усмехнулась Мариэтта Омаровна. Так мы и поступили, простите нас, дорогие текстологи.

Вообще, эта проблема шире, чем кажется.

В этой же серии мы издавали «Гордость и предубеждение» Джейн Остин. В переводе Ирины Гуровой она называется «Гордость и гордыня». Возможно, это по смыслу ближе к оригиналу. Но всякий раз при беседах с книготорговлей нам проходилось объяснять, что это все та же «Гордость и предубеждение». Александр Николаевич Островский (недавно издали летопись его жизни) перевел пьесу Шекспира и назвал ее «Укрощение злой жены». Потом в какой-то момент в очередном переводе возникла «строптивая». И осталась навсегда. Все новые переводы уже названий не меняли.

Нельзя ли законодательно установить отношение к привычным, каноническим, хрестоматийным фразам как к памятникам культуры? Пусть закат на Патриарших останется небывало жарким. Инициирую законопроект.

Рецензии на фильм, как все уже поняли, я писать не собираюсь. Их уже столько написано, причем, глубоких, интересных, содержательных, что я воздержусь. К тому же зритель я неважный, к авторам пристаю с вопросами «а про что это?», «что это значит?», «а это зачем?». То есть фильм для меня — прежде всего внятное высказывание на важную тему. Так было и с «Мастером и Маргаритой».

Так вот: посмотрев кино, на все свои вопросы я получил вполне внятные ответы. Фильм антитоталитарный, антисоветский. Я не разделяю точки зрения Воланда на то, что людей в Москве испортил лишь квартирный вопрос. Их много чего испортило: многолетний страх за свою жизнь и жизнь близких, рабская покорность коммунистической доктрине — у тех, кто в нее поверил, поощряемый властью моральный релятивизм, готовность огромного числа сограждан к немедленному предательству ради собственной безопасности или шкурной выгоды… Но если в причинах «испорченности» мы с Воландом расходимся, то в методах исправления положения я (под эстетическим воздействием фильма, конечно) с дьяволом солидарен и готов построенную авторами фильма утопическую счастливую Москву сжечь.

Реальную пока не готов. Кстати, наш сеанс далеко от Москвы завершался в тишине, без аплодисментов.