Эта вечно врущая поросячья рожа и есть воплощение смерти
20 июня, 2022 9:29 дп
Альфред Кох
Альфред Кох:
Сто шестнадцатый день войны не изменил линию фронта. Исключение составило неожиданное движение ВСУ в сторону Мелитополя. Это новость, которая может сильно поменять планы российского командования и потребовать от него переброски войск на это направление. А так все по прежнему: в Донбассе горячо, и если россияне давят на Харьков, то ВСУ — на Херсон.
Настроение у меня паршивое. (Можно я немного о себе? Кому неинтересно — не читайте). Неожиданно умер мой старый и старший товарищ Гена Бурбулис.
Я ничего не знаю. Поехал на какую-то конференцию в Баку, был в порядке (насколько можно быть в порядке в 76 лет), и вдруг взял — и помер. Гена. Помер. Еще пару недель назад я с ним разговаривал, обсуждал очередную главу своей «Живой книги о Ельцине» и на тебе.
Что это? Как это понять? Я ничего не понимаю. Какой-то IX Глобальный Бакинский форум. Наверное я невежда и это большое событие, раз Гена на него поехал… Не берусь судить.
17 июня он выступил там на тему «Южный Кавказ: примирение, сотрудничество и интеграция». Наверное, что-то в этом соображал… Я всегда поражался широте его интересов.
Также пишут, что он дал интервью изданию Haqqin, и на вопрос журналиста о «попытках современной России возродить СССР», он ответил: «Это бред и утопия. Восстановить СССР невозможно». Ну, тут я не сомневался в нем. По-другому он и не мог ответить. Тем более, что это действительно бред и утопия.
Два года назад у него был инсульт. Но вроде он оклемался. Я его после этого не видел, но много с ним разговаривал по телефону. Он был в прекрасной интеллектуальной форме, живо реагировал на мои шутки и подъепки, все было ок. Ничего, как говорится, не предвещало.
И ведь не скажешь, что безвременно умер, как Гайдар… И не погиб от пули как Немцов. Пришла костлявая не поздно и не рано… Раз — и нет человека. «О сколько их упало в эту бездну… Разверстую вдали. Настанет день, когда и я исчезну с поверхности земли».
Хочешь — не хочешь, а в такие минуты невольно и на себя любимого примеряешь: как это — помереть? Вот Гена. Такой мне приятный и знакомый, но противный и чужой для других, со своим скрипучим голосом и упрямством, со своей снисходительностью и мудростью, со своим азартом футболиста и оптимизмом юноши… Взял — и помер. На полуслове. В Баку, в дороге, что-то кому-то доказывая и с кем-то, как обычно, споря…
Теперь «застынет все, что пело и боролось, сияло и рвалось…» И не скажешь про него как Цветаева «И зелень глаз моих, и нежный голос, и золото волос». Голос совсем не нежный. И волос уже почти не осталось… Но глаза — да. У Гены были хорошие глаза. Колючие, как у сокола. И очень умные.
Правильные были глаза у Гены. Мужские.
Теперь такие не носят. Вышли из моды такие глаза. Сейчас все больше в моде бегающие глазки на заплывшей от ботокса, самодовольной харе.
А у Гены было строгое лицо аскета. Он не молодился. Он был на самом деле молод. До самого конца… Ай да что я вам рассказываю… Все равно вы ничего не поймете… Прощай, Гена. Я тебя люблю. И не смотря ни на что, ты не зря прожил свою жизнь. Ты хотя бы попробовал.
Помните я писал про солдата, который погиб и не знает: победила ли его армия? Так вот это про Гену. Он свой бой провел достойно и нигде не побежал. Погиб в том же окопе, в котором он начал свой бой. Снимем шапки. Помолчим немного. Тут лежит погибший солдат. Вечная ему память.
Теперь от нас зависит: зря была эта смерть или нет. Мы-то еще живы. И мы должны победить. Или хотя бы тоже не побежать из своего окопа. И выполнить до конца свой долг. Как его выполнил Гена. Не прогнуться, не продаться, не покривить душой. Хорошо бы так прожить… А?
Вы, наверное, хотите что-то про Украину услышать? А вот вам и про Украину. Сегодня сорок дней как умер мой дорогой друг и соавтор Игорь Свинаренко. Свин, Хохол, Игореша…
Родившийся в Мариуполе макеевский пацан. Он был невероятно одарен. С фантастическим чувством слова. С невероятным умением выстроить диалог. Это непросто: перенести диалог с диктофона на страницу. Это только кажется что нужно просто расшифровать запись. Нет, тут все непросто…
Игорь был моим учителем в литературе и товарищем в жизни. До моего отъезда мы с ним много времени проводили вместе. А потом виделись только три раза… Два раза в Берлине и еще раз он ко мне в Баварию приезжал.
Мы с ним ездили по Америке с нашей книжкой, слонялись по Баварским Альпам, ходили в караване с верблюдами по израильской пустыне, гонялись на джипах по монгольским степям, ну и, конечно, выпивали в московских кабаках. Он был мне… Хотел написать — как брат. А потом подумал: а откуда я знаю: как это — брат? У меня ведь нет родного брата.
Значит надо написать: он был мне как Игорь Свинаренко. Это я знаю как. Это значит, что можно быть самим собой, не ждать никакого подвоха или подлянки и знать, что с тобой тот, кто всегда за тебя. Всегда. Прав ты или нет. Он прикроет тебе спину, никогда не будет говорить про тебя гадости за глаза, но всегда будет готов тебя жестоко обстебать и подколоть.
Он был в этом вируозен и остроумен. Иногда он говорил мне какую-то фразу, и лишь придя домой до меня доходило, что это он меня так подъе…нул. Я видел его смеющиеся глаза, но смысл сказанного мне становился понятен не сразу. Из дома я ему тут же звонил и говорил одно слово: «Сволочь!» И он удовлетворенно смеялся в трубку: «Дошло, наконец…»
Он долго и мужественно боролся со своей болезнью. Никогда не жаловался и всегда находил силы для нормального разговора. У меня с ним было все по-честному. Мы открыто и спокойно обсуждали, что у него рак и все идет к тому, что он помрет. Он не паниковал и не хорохорился. Он просто бился за каждый день. И протянул еще 14 лет со дня, когда ему поставили страшный диагноз.
Эта война его добила. Этого он уже не мог выдержать. Россия напала на его родину. Напала уже давно, восемь лет назад. А теперь уже решила полностью закрыть вопрос. А он в этой России жил. Один Бог знает, каково было ему.
А я не мог приехать. Не мог подержать его за руку в последние его минуты. Поцеловать его в лоб. Бросить горсть земли на его могилу. Не мог по-человечески попрощаться с моим дорогим Игорьком.
Что теперь? Теперь как по писанному: «И будет жизнь, с ее насущным хлебом, с забывчивостью дня. И будет все — как будто бы под небом и не было меня…»
Нет! Без Игоря не будет так как с ним. Теперь подняв трубку я не услышу: «Над чем работаем?». А позвонив, я не получу в ответ: «Слушаю, дежурный». В конце никакого письма уже не будет стоять «Уранессать». И я больше никогда не увижу его небритой, хитрой физиономии с густыми брежневскими бровями…
Он так хотел победы над Путиным. И тоже ее не дождался. Он, так же как и Гена, погиб в своем окопе. Но тоже не отступил ни на шаг. И в моем маленьком, очень субъективном мире Игорь — это собирательный образ украинца. И через него я полюбил Украину. И во многом из-за него я так переживаю за нее.
Вот такие две смерти я оплакиваю сегодня. Это мои меленькие потери. В моей маленькой войне. Не обращайте внимания. Просто захотелось написать про это. Даже не знаю зачем и почему. Наверное, чтобы знали, что вот умерли два хороших человека, Игорь и Гена. Да, впрочем, вам-то какая разница? Кто вам они? Короче, не обращайте внимания.
Но в моем сознании все так причудливо теперь переплелось, что вот мне кажется, что теперь-то уж точно надо победить этот морок. Это как-то связано с моими умершими друзьями. Не только с ними, но и с ними — тоже.
Надо выиграть в эту орлянку со смертью. И вот эта вечно врущая поросячья рожа, с ее рассказами про суверенитет и «полное соответствие международному праву» — она и есть воплощение смерти.
Сейчас на полях Украины идет война жизни со смертью. И мой выбор очевиден: я — за жизнь. А жизнь всегда права. Особенно в борьбе со смертью.
И значит наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами.
Слава Украине!🇺🇦
П.С. Уранессать!
Альфред Кох
Альфред Кох:
Сто шестнадцатый день войны не изменил линию фронта. Исключение составило неожиданное движение ВСУ в сторону Мелитополя. Это новость, которая может сильно поменять планы российского командования и потребовать от него переброски войск на это направление. А так все по прежнему: в Донбассе горячо, и если россияне давят на Харьков, то ВСУ — на Херсон.
Настроение у меня паршивое. (Можно я немного о себе? Кому неинтересно — не читайте). Неожиданно умер мой старый и старший товарищ Гена Бурбулис.
Я ничего не знаю. Поехал на какую-то конференцию в Баку, был в порядке (насколько можно быть в порядке в 76 лет), и вдруг взял — и помер. Гена. Помер. Еще пару недель назад я с ним разговаривал, обсуждал очередную главу своей «Живой книги о Ельцине» и на тебе.
Что это? Как это понять? Я ничего не понимаю. Какой-то IX Глобальный Бакинский форум. Наверное я невежда и это большое событие, раз Гена на него поехал… Не берусь судить.
17 июня он выступил там на тему «Южный Кавказ: примирение, сотрудничество и интеграция». Наверное, что-то в этом соображал… Я всегда поражался широте его интересов.
Также пишут, что он дал интервью изданию Haqqin, и на вопрос журналиста о «попытках современной России возродить СССР», он ответил: «Это бред и утопия. Восстановить СССР невозможно». Ну, тут я не сомневался в нем. По-другому он и не мог ответить. Тем более, что это действительно бред и утопия.
Два года назад у него был инсульт. Но вроде он оклемался. Я его после этого не видел, но много с ним разговаривал по телефону. Он был в прекрасной интеллектуальной форме, живо реагировал на мои шутки и подъепки, все было ок. Ничего, как говорится, не предвещало.
И ведь не скажешь, что безвременно умер, как Гайдар… И не погиб от пули как Немцов. Пришла костлявая не поздно и не рано… Раз — и нет человека. «О сколько их упало в эту бездну… Разверстую вдали. Настанет день, когда и я исчезну с поверхности земли».
Хочешь — не хочешь, а в такие минуты невольно и на себя любимого примеряешь: как это — помереть? Вот Гена. Такой мне приятный и знакомый, но противный и чужой для других, со своим скрипучим голосом и упрямством, со своей снисходительностью и мудростью, со своим азартом футболиста и оптимизмом юноши… Взял — и помер. На полуслове. В Баку, в дороге, что-то кому-то доказывая и с кем-то, как обычно, споря…
Теперь «застынет все, что пело и боролось, сияло и рвалось…» И не скажешь про него как Цветаева «И зелень глаз моих, и нежный голос, и золото волос». Голос совсем не нежный. И волос уже почти не осталось… Но глаза — да. У Гены были хорошие глаза. Колючие, как у сокола. И очень умные.
Правильные были глаза у Гены. Мужские.
Теперь такие не носят. Вышли из моды такие глаза. Сейчас все больше в моде бегающие глазки на заплывшей от ботокса, самодовольной харе.
А у Гены было строгое лицо аскета. Он не молодился. Он был на самом деле молод. До самого конца… Ай да что я вам рассказываю… Все равно вы ничего не поймете… Прощай, Гена. Я тебя люблю. И не смотря ни на что, ты не зря прожил свою жизнь. Ты хотя бы попробовал.
Помните я писал про солдата, который погиб и не знает: победила ли его армия? Так вот это про Гену. Он свой бой провел достойно и нигде не побежал. Погиб в том же окопе, в котором он начал свой бой. Снимем шапки. Помолчим немного. Тут лежит погибший солдат. Вечная ему память.
Теперь от нас зависит: зря была эта смерть или нет. Мы-то еще живы. И мы должны победить. Или хотя бы тоже не побежать из своего окопа. И выполнить до конца свой долг. Как его выполнил Гена. Не прогнуться, не продаться, не покривить душой. Хорошо бы так прожить… А?
Вы, наверное, хотите что-то про Украину услышать? А вот вам и про Украину. Сегодня сорок дней как умер мой дорогой друг и соавтор Игорь Свинаренко. Свин, Хохол, Игореша…
Родившийся в Мариуполе макеевский пацан. Он был невероятно одарен. С фантастическим чувством слова. С невероятным умением выстроить диалог. Это непросто: перенести диалог с диктофона на страницу. Это только кажется что нужно просто расшифровать запись. Нет, тут все непросто…
Игорь был моим учителем в литературе и товарищем в жизни. До моего отъезда мы с ним много времени проводили вместе. А потом виделись только три раза… Два раза в Берлине и еще раз он ко мне в Баварию приезжал.
Мы с ним ездили по Америке с нашей книжкой, слонялись по Баварским Альпам, ходили в караване с верблюдами по израильской пустыне, гонялись на джипах по монгольским степям, ну и, конечно, выпивали в московских кабаках. Он был мне… Хотел написать — как брат. А потом подумал: а откуда я знаю: как это — брат? У меня ведь нет родного брата.
Значит надо написать: он был мне как Игорь Свинаренко. Это я знаю как. Это значит, что можно быть самим собой, не ждать никакого подвоха или подлянки и знать, что с тобой тот, кто всегда за тебя. Всегда. Прав ты или нет. Он прикроет тебе спину, никогда не будет говорить про тебя гадости за глаза, но всегда будет готов тебя жестоко обстебать и подколоть.
Он был в этом вируозен и остроумен. Иногда он говорил мне какую-то фразу, и лишь придя домой до меня доходило, что это он меня так подъе…нул. Я видел его смеющиеся глаза, но смысл сказанного мне становился понятен не сразу. Из дома я ему тут же звонил и говорил одно слово: «Сволочь!» И он удовлетворенно смеялся в трубку: «Дошло, наконец…»
Он долго и мужественно боролся со своей болезнью. Никогда не жаловался и всегда находил силы для нормального разговора. У меня с ним было все по-честному. Мы открыто и спокойно обсуждали, что у него рак и все идет к тому, что он помрет. Он не паниковал и не хорохорился. Он просто бился за каждый день. И протянул еще 14 лет со дня, когда ему поставили страшный диагноз.
Эта война его добила. Этого он уже не мог выдержать. Россия напала на его родину. Напала уже давно, восемь лет назад. А теперь уже решила полностью закрыть вопрос. А он в этой России жил. Один Бог знает, каково было ему.
А я не мог приехать. Не мог подержать его за руку в последние его минуты. Поцеловать его в лоб. Бросить горсть земли на его могилу. Не мог по-человечески попрощаться с моим дорогим Игорьком.
Что теперь? Теперь как по писанному: «И будет жизнь, с ее насущным хлебом, с забывчивостью дня. И будет все — как будто бы под небом и не было меня…»
Нет! Без Игоря не будет так как с ним. Теперь подняв трубку я не услышу: «Над чем работаем?». А позвонив, я не получу в ответ: «Слушаю, дежурный». В конце никакого письма уже не будет стоять «Уранессать». И я больше никогда не увижу его небритой, хитрой физиономии с густыми брежневскими бровями…
Он так хотел победы над Путиным. И тоже ее не дождался. Он, так же как и Гена, погиб в своем окопе. Но тоже не отступил ни на шаг. И в моем маленьком, очень субъективном мире Игорь — это собирательный образ украинца. И через него я полюбил Украину. И во многом из-за него я так переживаю за нее.
Вот такие две смерти я оплакиваю сегодня. Это мои меленькие потери. В моей маленькой войне. Не обращайте внимания. Просто захотелось написать про это. Даже не знаю зачем и почему. Наверное, чтобы знали, что вот умерли два хороших человека, Игорь и Гена. Да, впрочем, вам-то какая разница? Кто вам они? Короче, не обращайте внимания.
Но в моем сознании все так причудливо теперь переплелось, что вот мне кажется, что теперь-то уж точно надо победить этот морок. Это как-то связано с моими умершими друзьями. Не только с ними, но и с ними — тоже.
Надо выиграть в эту орлянку со смертью. И вот эта вечно врущая поросячья рожа, с ее рассказами про суверенитет и «полное соответствие международному праву» — она и есть воплощение смерти.
Сейчас на полях Украины идет война жизни со смертью. И мой выбор очевиден: я — за жизнь. А жизнь всегда права. Особенно в борьбе со смертью.
И значит наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами.
Слава Украине!🇺🇦
П.С. Уранессать!