«Ему, например, удалось заполучить на свою передачу Пола Маккартни…»

В 1977 году поп-программу вел Сэм Джонс, англоговорящий русский Сёма Йоссман. Он был родом из Вильнюса, уехал в Израиль, отслужил там в армии в танковых войсках и по набору попал на Би-би-си.

Сэм был геройским парнем, мы называли его «Шоссе энтузиастов». В ответ Сёма называл меня «Многоёбцев». «В коридоре вдруг запахло дорогим лосьоном для бритья, — написал я в своей заметке в «Самодуре», — и действительно, через пять минут появился Сэм Джонс».

Сэм одевался модно, чисто и немного франтовато, два раза в одном и том же не появлялся. Глядя на Сэма, мы невольно вспоминали бессмертные слова Никиты Сергеевича Хрущева о том, что «настанет время, когда у каждого советского человека будет по костюму, а может даже и не по одному».

Писать какие-то тексты Сэм считал ниже своего достоинства, он шел на запись совершенно неподготовленным, но уверенным в том, что нужные слова появятся в нужный момент. От нервного напряжения у Сэма учащался пульс, в крови гулял адреналин, согласные звуки удваивались, речь становилась рваной, энергичной, с приблатеннными интонациями, лицо покрывлось пятнами, как административная карта Европы. Сэм был настоящий первый русский диск-жокей.

Я вел себя скромно, корректно, мнений своих не высказывал. Примерно через месяц или полтора Мэри Ситон-Уотсон предложила поделить поп-программу пополам — одну неделю ее ведет Сэм, другую я. 10 июня 1977 года в эфире Би-би-си появился Сева Новгородцев со своей «программой поп-музыки из Лондона».

Мы с Сэмом жили дружно, он уважал мое профессиональное прошлое, я по-музыкантски ценил его природный талант. Так прошел год. Летом 1978, по предложению Сэма, мы совместно сделали две программы «25 лет рок-н-ролла». Однако из бесшабашного весельчака Сэм стал постепенно превращаться в подавленную личность, видимо, в нем что-то надломилось.

Он начал ругать Би-би-си, говорить что не собирается влачить жалкое существование за нищенскую зарплату, что у него есть дядя, риэлтор в Калифорнии, он поедет к нему торговать недвижимостью и делать «свой первый миллион».

По контракту Корпорации ему нужно было подать заявление об уходе и ждать положенные три месяца, но Сэм был человеком не только слова, но и дела. В конце сентября 1978 года все сотрудники, включая руководство, получили приглашение на вечеринку у него дома. Гости собрались, но Сэма не было. Вдруг эффектно распахнулись двери и появился Сэм Джонс в футболке, изготовленной по спецзаказу. Через всю грудь на ней шла размашистая надпись крупными буквами

«I am in a breach of contract» — «Я нарушаю контракт». На следующий день он отбыл в Соединенные Штаты.

Примерно год о нем не было слышно, потом Сэм вернулся — притихший, несчастный, рассказал, что в Израиле погибла его девушка. «А как же Америка, — спросили мы его, — твой первый миллион?» «А! — отмахнулся Сэм, — так называемой «недвижимостью» оказались трущобные квартирки, которые надо был вшивать нищим мексиканцам». «А как дядя?» — «А дядя и вся его семья, хоть и живут в Штатах всю свою жизнь, по-английски говорят хуже меня. Я больше них слов знаю».

Сэма помурыжили немного, напоминая, что он нарушил контракт, но потом, в конце концов, приняли на работу. Он вскоре пришел в себя, опять налился энтузиазмом, и пробил у начальства новую программу «Бабушкин сундук» о раннем периоде рок-н-ролла, который он обожал.

Сэм любил первым добывать сенсационные новости, что по-английски называется scoop. Мы Сэма так и звали — scoopschik. Ему, например, удалось заполучить на свою передачу Пола Маккартни.

Студийный стиль Сэма за эти годы мало изменился, по его словам, вместо написанного сценария он брал в студию только банку пива и сигареты. Сэм доводил себя до состояния петергофского фонтана, когда от большого внутреннего давления вверх бьет высокая творческая струя.

Осенью 1988 года не выдержало сердце, Сэм свалился под стол прямо в студии, и на два месяца выбыл из строя с инфарктом.

Через некоторое время я встретил его в кантине, Сэм снова готовился к поездке в Штаты, на этот раз от Би-би-си. Ему выдали переносной магнитофон «Nagra-E», считавшийся тогда эталонным по качеству. Сэм ехал записывать песни русских эмигрантов, музыку, которая звучала в ресторанах на Брайтон-бич.

Он вернулся через месяц и привез большую коллекцию песен и интервью Вилли Токарева, Михаила Шуфутинского, Любы Успенской, Бубы Касторского, Михаила Гулько. Из этих лент он еженедельно собирал свою передачу «Перекати-поле». Сэм был мастером броских названий.

Сэм Джонс возвращал стране то, что она экспортировала вместе с потоком эмигрантов — кабацкий разгул, поднятый на новый культурный уровень. Страна жадно пила эту сладкую отраву, а из передачи «Перекати-поле» вырос новый музыкальный сорняк, который, думаю, уже не умрет никогда, поэтому Сэма Джонса я смело записываю в отцы-основатели жанра, который получил в Отечестве название «русский шансон».

Придумал это французское название все тот же неугомонный Сэм.