«Элиты начинали готовиться к смене власти заранее…»
5 июня, 2017 10:25 дп
Василий Гатов
Василий Гатов:
(из окопов, немного философское)
Изучая смены режимов в период холодной войны, натолкнулся вот на какую интересную параллельную историю (она особенно характерна для Латинской Америки, хотя и в Африке есть примеры). Мне кажется, что рассуждающему о послезавтра в России Александр Морозов будет полезна эта заметка.
* * *
Некоторые диктаторские режимы Холодной войны «засиживались» — 30 лет правил Трухильо в Доминиканской республике, семейство Сомоса в Никарагуа и того дольше, Батиста на Кубе, Мобуту Сесе Секко в Конго, Папа Док Дювалье и его Бэби Док — десятилетиями страны не знали другой «власти» кроме соответствующего диктатора, и его слегка сменяющегося окружения.
Да и в менее продолжительных диктатурах было «окружение» — зачастую совершенно гражданское, «рукопожатное», которое шло в услужение к диктаторам по причинам самым разным — от «нужно же что-то делать» до «очень хочется денег».
Например, будущий гражданский президент Доминиканы Балагуэр был вполне себе подручным Трухильо, разве что лично не казнил политических противников, но после периода нестабильности на острове стал президентом относительно демократической страны и просидел на этом посту сколько позволяла (а потом уже и не позволяла) Конституция.
Были и другие примеры — когда связанная с долгосрочной диктатурой элита бежала, как говорится, «вся целиком» — так было с Сомосой, например, или с Батистой.
Левые режимы, которые революционным путем сместили диктаторов, обычно не церемонились с его антуражем, и даже просто с теми, кто «был, видимо, причастен».
В Конго, после исторического завершения режима Мобуту, Лоран Кабила произвел политическую инновацию — «принял в своих» некоторое количество придворных предыдущего диктатора, но тех, кто не приполз к нему на коленях, порубил в капусту (ну, кто-то успел спастись в эмиграции).
* * *
Особую касту составляли военные, прежде всего, генералы и полковники. В переходных странах армия чаще всего была единственным «постоянным» институтом — парламенты избирали и распускали, президентов и диктаторов свергали, политические партии то были легальными, то наоборот. Америка и колониальные державы то были друзьями, то становились злейшими врагами.
Но армия — хоть босоногая, как в ироничном описании О.Генри, хоть, наоборот, вооруженная до зубов, как чилийская при Пиночете — оставалась неприкосновенным институтом.
Вплоть до того, что генералы, пытавшиеся совершить переворот, далеко не всегда даже несли наказание (хотя бы изгнанием) за «дурную голову»; их способность командовать солдатами и организовывать военные действия ценилась больше, чем политическая нейтральность и даже лояльность.
Причина такого отношения — часто удивительного — была в невероятной, для малых экономик этих стран, стоимости подготовки компетентного офицера любого уровня выше лейтенанта.
Уже капитан был драгоценностью, а про генерала даже и говорить нечего — особенно если это был настоящий генерал. Армия, кроме того, была в большинстве этих стран единственным карьерным выбором для молодых людей из неимущих классов; хотя погоны не предоставляли немедленных возможностей обогащения или приобретения собственности, теоретически, со временем, каждая следующая «звездочка» во что-то конвертировалась.
* * *
Режимы времён Холодной войны иногда «падали» сами, но чаще всего им помогали великие державы — либо военной интервенцией, либо угрозой такой интервенции, либо экономическими санкциями, либо — чаще всего — специальными операциями.
Падающие режимы крайне редко «падали» мгновенно — симптомы «начала конца» чувствовались, особенно местными элитами, задолго до того, как очередной диктатор эвакуировался, как Батиста, или погибал под пулями революционеров, как Трухильо, или сдавался на милость победителя, как Арбенс в Гватемале в 1954-м (он диктатором не был, но операция по его свержению — классический, незамутненный образец regime change).
Элиты начинали готовиться к смене власти заранее, хотя далеко не всегда угадывали, что именно следует делать.
* * *
За исключением Кубы (где бежали практически все), военные элиты почти всегда просто пере-присягали новой власти, вне зависимости от того, были они частью переворота или нет. «Была бы страна родная, и нет никаких забот», как поется в советской песне. Генералы и полковники сосредотачивались на своих основных обязанностях — тренировке солдат, планам обороны и наступления — и выжидали, куда подует ветер. А потом присоединялись к следующему мятежу, потому что денег им всегда было мало, власти — тем более, а «страна родная» вызывала у них, чаще всего, простое желание вурдалака — пострелять из чего-нибудь помощнее и поскорострельнее в «толпу».
* * *
Эпоха генералов-у-власти стала сама собой заканчиваться в 1990-х; вместе с ней стала заканчиваться и эпоха политизированных армий. В современном мире осталось совсем немного таких: Народно-освободительная армия Китая, вьетнамская армия, советская… тьфу… российская армия.
Василий Гатов
Василий Гатов:
(из окопов, немного философское)
Изучая смены режимов в период холодной войны, натолкнулся вот на какую интересную параллельную историю (она особенно характерна для Латинской Америки, хотя и в Африке есть примеры). Мне кажется, что рассуждающему о послезавтра в России Александр Морозов будет полезна эта заметка.
* * *
Некоторые диктаторские режимы Холодной войны «засиживались» — 30 лет правил Трухильо в Доминиканской республике, семейство Сомоса в Никарагуа и того дольше, Батиста на Кубе, Мобуту Сесе Секко в Конго, Папа Док Дювалье и его Бэби Док — десятилетиями страны не знали другой «власти» кроме соответствующего диктатора, и его слегка сменяющегося окружения.
Да и в менее продолжительных диктатурах было «окружение» — зачастую совершенно гражданское, «рукопожатное», которое шло в услужение к диктаторам по причинам самым разным — от «нужно же что-то делать» до «очень хочется денег».
Например, будущий гражданский президент Доминиканы Балагуэр был вполне себе подручным Трухильо, разве что лично не казнил политических противников, но после периода нестабильности на острове стал президентом относительно демократической страны и просидел на этом посту сколько позволяла (а потом уже и не позволяла) Конституция.
Были и другие примеры — когда связанная с долгосрочной диктатурой элита бежала, как говорится, «вся целиком» — так было с Сомосой, например, или с Батистой.
Левые режимы, которые революционным путем сместили диктаторов, обычно не церемонились с его антуражем, и даже просто с теми, кто «был, видимо, причастен».
В Конго, после исторического завершения режима Мобуту, Лоран Кабила произвел политическую инновацию — «принял в своих» некоторое количество придворных предыдущего диктатора, но тех, кто не приполз к нему на коленях, порубил в капусту (ну, кто-то успел спастись в эмиграции).
* * *
Особую касту составляли военные, прежде всего, генералы и полковники. В переходных странах армия чаще всего была единственным «постоянным» институтом — парламенты избирали и распускали, президентов и диктаторов свергали, политические партии то были легальными, то наоборот. Америка и колониальные державы то были друзьями, то становились злейшими врагами.
Но армия — хоть босоногая, как в ироничном описании О.Генри, хоть, наоборот, вооруженная до зубов, как чилийская при Пиночете — оставалась неприкосновенным институтом.
Вплоть до того, что генералы, пытавшиеся совершить переворот, далеко не всегда даже несли наказание (хотя бы изгнанием) за «дурную голову»; их способность командовать солдатами и организовывать военные действия ценилась больше, чем политическая нейтральность и даже лояльность.
Причина такого отношения — часто удивительного — была в невероятной, для малых экономик этих стран, стоимости подготовки компетентного офицера любого уровня выше лейтенанта.
Уже капитан был драгоценностью, а про генерала даже и говорить нечего — особенно если это был настоящий генерал. Армия, кроме того, была в большинстве этих стран единственным карьерным выбором для молодых людей из неимущих классов; хотя погоны не предоставляли немедленных возможностей обогащения или приобретения собственности, теоретически, со временем, каждая следующая «звездочка» во что-то конвертировалась.
* * *
Режимы времён Холодной войны иногда «падали» сами, но чаще всего им помогали великие державы — либо военной интервенцией, либо угрозой такой интервенции, либо экономическими санкциями, либо — чаще всего — специальными операциями.
Падающие режимы крайне редко «падали» мгновенно — симптомы «начала конца» чувствовались, особенно местными элитами, задолго до того, как очередной диктатор эвакуировался, как Батиста, или погибал под пулями революционеров, как Трухильо, или сдавался на милость победителя, как Арбенс в Гватемале в 1954-м (он диктатором не был, но операция по его свержению — классический, незамутненный образец regime change).
Элиты начинали готовиться к смене власти заранее, хотя далеко не всегда угадывали, что именно следует делать.
* * *
За исключением Кубы (где бежали практически все), военные элиты почти всегда просто пере-присягали новой власти, вне зависимости от того, были они частью переворота или нет. «Была бы страна родная, и нет никаких забот», как поется в советской песне. Генералы и полковники сосредотачивались на своих основных обязанностях — тренировке солдат, планам обороны и наступления — и выжидали, куда подует ветер. А потом присоединялись к следующему мятежу, потому что денег им всегда было мало, власти — тем более, а «страна родная» вызывала у них, чаще всего, простое желание вурдалака — пострелять из чего-нибудь помощнее и поскорострельнее в «толпу».
* * *
Эпоха генералов-у-власти стала сама собой заканчиваться в 1990-х; вместе с ней стала заканчиваться и эпоха политизированных армий. В современном мире осталось совсем немного таких: Народно-освободительная армия Китая, вьетнамская армия, советская… тьфу… российская армия.