«Экий вы охальник, Понтяша…»
31 октября, 2020 4:50 пп
Валерий Зеленогорский
Игорь Бродский поделился
Валерий Зеленогорский:
Будни культуры.
В плаще, с кровавым подбоем, в спальню вошел Егорыч, одной рукой он прикрывал седую грудь, вторая рука уверенно держала стакан. Голая Верка из винного, стояла на лунной дорожке, падающей из окна, и вяло играла Маргариту, ее слегка смущал след резинки от трусов, которые она надела впопыхах, встреча оказалась спонтанной..
— Мастера вызывали?- глумливо крикнул Егорыч и без паузы бросился на все готовую Верку..
— Экий вы охальник, Понтяша, — в образе выдохнула Маргарита, пока Егорыч стрекотал на ней вдоль и поперек.
— Умеете вы женщину взять замысловато
Потом все стихло. Егорыч курил у окна,
— Проклятый город, как болит голова от этих реагентов,- он
посмотрел на Верку, как на фальшивый камень и коротко бросил -Иди! Приберись!
Верка пошла за метлой, кое-как пошаркала и улетела, обеденный перерыв закончился.
До вечера он спал, потом два часа играл сам с собой в пинг-понг. Егорыч, выиграл 4:1. Посмотрел без звука КВН и Познера, понял, умных людей не осталось, съел завтрашние макароны, посмотрел свой альбом выпускного курса института Гнесиных, отметил крестиком кого ипал, вышло 7.8%. Думал позвонить Верке, но не стал, до утра потом не выгонишь, а ему еще нужно было гимн закончить для «Спецмонтажстроя» и сорочку погладить. Ближе к трем он окончательно заснул, но сном дело не кончилось, был звонок от орлицы, так он называл свою пассию Марину. Инфернальным мудаком назвала ночью музыковед Марина творца Егорыча, он не единожды отвергал ее как женщину, намекая на ее когтистость и остроклювие, он даже брезговал ее рекомендациями при написании ноктюрна «Автокомбинату школьного питания», но сегодня он заплатил за все, Марина была экспертом на его презентации гимна «Спецмонтажстрою» и указала заказчику, что припев гимна спиз…ен у группы «Квин» из песни «Мы – чемпионы», так абсолютный слух Марины похоронил его надежды на гонорар.
Когда он, поверженным Прометеем, выходил из офиса, Марина сардонически улыбалась и на глазах Егорыча, превратилась в хищную птицу, а потом вспорхнула и улетела на левой «Газели» к себе на Воздвиженку копить желчь, сразу заболела печень.
У Телеграфа, погруженный в печаль Егорыч заметил балетного критика Вымя, он ходко двигался к Театральной площади, в руках его была бутылка воды, у Егорыча пересохло во рту, и он потянул руку к источнику, Вымя прикрыл бутылку грузным телом и сказал, что там кислота, а потом выпалил вдохновенно, что идет опустить эту суку Пряхину из журнала «Русский балет», причину Егорыч знал, Пряхина сделала его другу обратный каминг- аут и назвала его натуральным козлом, поедающим робкие стебли православного балета.
Надо срочно залить пожар бездуховности, решил Егорыч и толкнул дверь в подвальчик на улице Белинского….. У дверей его встретил охранник и сразу предложил айфон за две тысячи рублей, у которого был поцарапан экран ножом и запекшаяся кровь на крышке, Егорыч отверг награбленное и вошел в зал, где уже употребляли первая валторна и второй фагот Большого камерного, он присел к ребятам, он с ними однажды был на гастролях в Самаре, и они за один день разгромили номер, а ранним утром, на вылете, в аэропорту, запуганные директором, наблевали в свои футляры, так как выхода другого не было.
Встреча была теплой и слегка меланхолической, говорили о бабах и рыбалке, Егорыч вспомнил Элеонору из Минской филармонии, эту крупную стерлядь даже подсекать было не надо, она упала на горячую грудь Егорыча, как на пылающую сковородку, и неделю гастролей он раз разом жарил эту крупную рыбу. Валторнист с теплотой вспоминал жирного карася из мужской группы Академического хора на гастролях в Мозамбике на «Днях России в Африке», а валторнист молчал, он жил с народной артисткой в три раза старше себя и ничего не ловил, он жил в ее аквариуме на
Садовом кольце, она его звала ихтиандр и держала за жабры и яйца мертвой хваткой рыбы-меч.
После встречи с рыбаками Егорыч зашел в соседний Дом композиторов, там у него была встреча с флейтистом — лауреатом премии в Коломбо, единственная премия, которую смог купить его папа, крупный трейдер носовых платков. У Егорыча давно лежал концерт для флейты с мусорным баком, он всегда числился в авангардистах, но сейчас время корпоративных гимнов и джинглов для парикмахерских. Хорошо, что Шостакович и Шнитке не дожили до этих подлых времен, он толкнул дверь и сразу узнал в гардеробщице Нину из ансамбля Моисеева, он сразу узнал ее, она на месте не стояла, ходила ходуном, она когда-то сбила
чечеткой менструальный цикл, детей не родила, звание не получила, так и доживает в гардеробе, ну хоть здесь, а не кассиром в подземелье метрополитена.
Дом композиторов уже не тот, нет ресторана «Балалайка», нет Нины в буфете, которая давала в долг «Вазисубани», нет Вали и Танечки, фантастических официанток, знавших всех композиторов не только в лицо, нет Адика, торговавшего в зале носками и икрой, нет Сони со второго этажа, она уехала в Лос-Анжелес и теперь там варит кофе, никого нет, все умерли, остались непонятные хари, не знающие ни одной ноты, путающие нотный стан с прокатным.
Флейтист застрял в пробке и прислал смс: «Я ипал эту Москву, я ипал этого Собянина, я в рот всех ипал, я уеду в Коломбо!»
А я останусь, решил Егорыч, потому что я ипал Коломбо, я даже не знаю, где этот ваш Коломбо находится.
Он поехал спать, вечером его ждали в Воронцовских банях.
Валерий Зеленогорский
Игорь Бродский поделился
Валерий Зеленогорский:
Будни культуры.
В плаще, с кровавым подбоем, в спальню вошел Егорыч, одной рукой он прикрывал седую грудь, вторая рука уверенно держала стакан. Голая Верка из винного, стояла на лунной дорожке, падающей из окна, и вяло играла Маргариту, ее слегка смущал след резинки от трусов, которые она надела впопыхах, встреча оказалась спонтанной..
— Мастера вызывали?- глумливо крикнул Егорыч и без паузы бросился на все готовую Верку..
— Экий вы охальник, Понтяша, — в образе выдохнула Маргарита, пока Егорыч стрекотал на ней вдоль и поперек.
— Умеете вы женщину взять замысловато
Потом все стихло. Егорыч курил у окна,
— Проклятый город, как болит голова от этих реагентов,- он
посмотрел на Верку, как на фальшивый камень и коротко бросил -Иди! Приберись!
Верка пошла за метлой, кое-как пошаркала и улетела, обеденный перерыв закончился.
До вечера он спал, потом два часа играл сам с собой в пинг-понг. Егорыч, выиграл 4:1. Посмотрел без звука КВН и Познера, понял, умных людей не осталось, съел завтрашние макароны, посмотрел свой альбом выпускного курса института Гнесиных, отметил крестиком кого ипал, вышло 7.8%. Думал позвонить Верке, но не стал, до утра потом не выгонишь, а ему еще нужно было гимн закончить для «Спецмонтажстроя» и сорочку погладить. Ближе к трем он окончательно заснул, но сном дело не кончилось, был звонок от орлицы, так он называл свою пассию Марину. Инфернальным мудаком назвала ночью музыковед Марина творца Егорыча, он не единожды отвергал ее как женщину, намекая на ее когтистость и остроклювие, он даже брезговал ее рекомендациями при написании ноктюрна «Автокомбинату школьного питания», но сегодня он заплатил за все, Марина была экспертом на его презентации гимна «Спецмонтажстрою» и указала заказчику, что припев гимна спиз…ен у группы «Квин» из песни «Мы – чемпионы», так абсолютный слух Марины похоронил его надежды на гонорар.
Когда он, поверженным Прометеем, выходил из офиса, Марина сардонически улыбалась и на глазах Егорыча, превратилась в хищную птицу, а потом вспорхнула и улетела на левой «Газели» к себе на Воздвиженку копить желчь, сразу заболела печень.
У Телеграфа, погруженный в печаль Егорыч заметил балетного критика Вымя, он ходко двигался к Театральной площади, в руках его была бутылка воды, у Егорыча пересохло во рту, и он потянул руку к источнику, Вымя прикрыл бутылку грузным телом и сказал, что там кислота, а потом выпалил вдохновенно, что идет опустить эту суку Пряхину из журнала «Русский балет», причину Егорыч знал, Пряхина сделала его другу обратный каминг- аут и назвала его натуральным козлом, поедающим робкие стебли православного балета.
Надо срочно залить пожар бездуховности, решил Егорыч и толкнул дверь в подвальчик на улице Белинского….. У дверей его встретил охранник и сразу предложил айфон за две тысячи рублей, у которого был поцарапан экран ножом и запекшаяся кровь на крышке, Егорыч отверг награбленное и вошел в зал, где уже употребляли первая валторна и второй фагот Большого камерного, он присел к ребятам, он с ними однажды был на гастролях в Самаре, и они за один день разгромили номер, а ранним утром, на вылете, в аэропорту, запуганные директором, наблевали в свои футляры, так как выхода другого не было.
Встреча была теплой и слегка меланхолической, говорили о бабах и рыбалке, Егорыч вспомнил Элеонору из Минской филармонии, эту крупную стерлядь даже подсекать было не надо, она упала на горячую грудь Егорыча, как на пылающую сковородку, и неделю гастролей он раз разом жарил эту крупную рыбу. Валторнист с теплотой вспоминал жирного карася из мужской группы Академического хора на гастролях в Мозамбике на «Днях России в Африке», а валторнист молчал, он жил с народной артисткой в три раза старше себя и ничего не ловил, он жил в ее аквариуме на
Садовом кольце, она его звала ихтиандр и держала за жабры и яйца мертвой хваткой рыбы-меч.
После встречи с рыбаками Егорыч зашел в соседний Дом композиторов, там у него была встреча с флейтистом — лауреатом премии в Коломбо, единственная премия, которую смог купить его папа, крупный трейдер носовых платков. У Егорыча давно лежал концерт для флейты с мусорным баком, он всегда числился в авангардистах, но сейчас время корпоративных гимнов и джинглов для парикмахерских. Хорошо, что Шостакович и Шнитке не дожили до этих подлых времен, он толкнул дверь и сразу узнал в гардеробщице Нину из ансамбля Моисеева, он сразу узнал ее, она на месте не стояла, ходила ходуном, она когда-то сбила
чечеткой менструальный цикл, детей не родила, звание не получила, так и доживает в гардеробе, ну хоть здесь, а не кассиром в подземелье метрополитена.
Дом композиторов уже не тот, нет ресторана «Балалайка», нет Нины в буфете, которая давала в долг «Вазисубани», нет Вали и Танечки, фантастических официанток, знавших всех композиторов не только в лицо, нет Адика, торговавшего в зале носками и икрой, нет Сони со второго этажа, она уехала в Лос-Анжелес и теперь там варит кофе, никого нет, все умерли, остались непонятные хари, не знающие ни одной ноты, путающие нотный стан с прокатным.
Флейтист застрял в пробке и прислал смс: «Я ипал эту Москву, я ипал этого Собянина, я в рот всех ипал, я уеду в Коломбо!»
А я останусь, решил Егорыч, потому что я ипал Коломбо, я даже не знаю, где этот ваш Коломбо находится.
Он поехал спать, вечером его ждали в Воронцовских банях.