Ефим Шифрин и я
11 июня, 2019 9:10 пп
Лев Новожёнов
Лев Новожёнов:
————
Ефим разрешил рассказать мне эту историю. И я её рассказываю, отвечая на вопросы, был ли я когда-нибудь в вытрезвителе.
Время было в очередной раз мрачное. Девяностые. Год точно не помню: деменция, сами понимаете. Приблизительно середина, а, может, и нет.
Санкт-Петербург, или, может быть, даже Ленинград, точно не помню. Фестиваль сатиры и юмора «Золотой Остап», это я помню. Алкоголь льётся рекой; про наркотики тогда ничего не известно — во всяком случае, мне. И много знаменитых людей. В том числе и Ефим, он уже и тогда был очень популярный. И с боку припеку я. И пользуясь близким знакомством, я говорю: » Фима! Мы должны обязательно дойти до нашего Пушкина. До него, на Мойку, где он провёл последние минуты жизни.»
Я тогда очень любил Пушкина. А сейчас ещё больше. И я к Фиме обращаюсь как к человеку большой культуры, какой он и есть.. А вокруг эти мерзкие юмористы, что они понимают?.
И ещё зима. Зима в Петербурге. Как раз такое время, когда умер Пушкин.
И мы идём, идём, идём — никак не доходим. Вьюга бьёт в лицо и ветер возвращает нас обратно в гостиницу. Первый день идём, второй день, как всё равно полярники и, кажется, на четвёртый мы сказали себе, что должны дойти обязательно. Пушкин ведь. И мы идём по мрачному Петербургу, это ещё было до Путина, и, кажется, уже приближаемся к цели, и я вижу свет в подворотне и какие-то по всему видно доброжелательные люди призывно машут нам руками, явно пушкинисты, и мы идём к ним и видим большую яркую надпись «МЕДВЫТРЕЗВИТЕЛЬ».
Не забрали они нас. И всё благодаря моему другу Фиме: он уже и тогда был очень известный артист.
Не знаю, как закончить этот затянувшийся пассаж. Гражданское общество это хорошо. И Пушкин великий поэт. Без булды.
Лев Новожёнов
Лев Новожёнов:
————
Ефим разрешил рассказать мне эту историю. И я её рассказываю, отвечая на вопросы, был ли я когда-нибудь в вытрезвителе.
Время было в очередной раз мрачное. Девяностые. Год точно не помню: деменция, сами понимаете. Приблизительно середина, а, может, и нет.
Санкт-Петербург, или, может быть, даже Ленинград, точно не помню. Фестиваль сатиры и юмора «Золотой Остап», это я помню. Алкоголь льётся рекой; про наркотики тогда ничего не известно — во всяком случае, мне. И много знаменитых людей. В том числе и Ефим, он уже и тогда был очень популярный. И с боку припеку я. И пользуясь близким знакомством, я говорю: » Фима! Мы должны обязательно дойти до нашего Пушкина. До него, на Мойку, где он провёл последние минуты жизни.»
Я тогда очень любил Пушкина. А сейчас ещё больше. И я к Фиме обращаюсь как к человеку большой культуры, какой он и есть.. А вокруг эти мерзкие юмористы, что они понимают?.
И ещё зима. Зима в Петербурге. Как раз такое время, когда умер Пушкин.
И мы идём, идём, идём — никак не доходим. Вьюга бьёт в лицо и ветер возвращает нас обратно в гостиницу. Первый день идём, второй день, как всё равно полярники и, кажется, на четвёртый мы сказали себе, что должны дойти обязательно. Пушкин ведь. И мы идём по мрачному Петербургу, это ещё было до Путина, и, кажется, уже приближаемся к цели, и я вижу свет в подворотне и какие-то по всему видно доброжелательные люди призывно машут нам руками, явно пушкинисты, и мы идём к ним и видим большую яркую надпись «МЕДВЫТРЕЗВИТЕЛЬ».
Не забрали они нас. И всё благодаря моему другу Фиме: он уже и тогда был очень известный артист.
Не знаю, как закончить этот затянувшийся пассаж. Гражданское общество это хорошо. И Пушкин великий поэт. Без булды.