«Дорогие товарищи индейки…»
6 ноября, 2021 11:08 дп
Seva Novgorodsev
Seva Novgorodsev:
С детства помню широкую привольную песню – «и сколько мною езжено, и сколько мною пройдено, и сколько мною видено – и все вокруг мое!». Действительно леса, поля и горы принадлежали всему советскому народу, и ходить можно было где угодно.
В Англии эти привычки пришлось менять. Есть, конечно, отличные парки и общественные леса, заповедники и прочее, но сельская местность, по большей своей части, поделена между частными владельцами и гулять по этим землям можно только по специально отведенным тропинкам. Дорожки эти помечены зелеными указателями с надписью foot path – пешеходная дорожка, в нашей семье они идут под именем «фуцпах», так короче и смешнее.
Постепенно мы обнаружили огромные роскошные районы в пределах Большого Лондона, внутри большой кольцевой, где «фуцпахи» пролегают по нехоженым зеленым долам, широким выпасам с овечками или фермерских хозяйств. Так однажды мы и вышли на птицеферму с индейками.
На открытом дворе, за невысокой калиткой, по площадке свободно гуляло сотни две-три птиц. Огромные, белоснежные, с налитыми красно-кровавыми гребешками, очень странные, по своему красивые создания.
Завидев нас, индейки стали двигаться и сгрудились у калитки большой толпой, глядя с интересом и надеждой. Понятно, что интерес у них был плотский – дал бы поесть чего, господин хороший. Еды у нас не было, но и уйти, просто так я тоже не мог. Я вспомнил своего командира роты, капитана второго ранга Суханова, и произнес речь в его стиле перед строем.
«Дорогие товарищи индейки, — сказал я, — осень наступает в полном порядке, неизбежно надвигается Рождество. Хочу предупредить, что перед Рождеством у вас могут быть большие неприятности, и что большинству из вас жить осталось совсем недолго. Товарищи индейки, еще не поздно задуматься, сменить, понимаете, сытое рабство на голодную свободу, хотя вам, рожденным в неволе, это понять очень трудно. Ваш друг, который каждый день приносит вам еду и есть ваш худший враг, он замышляет вас убить. К сожалению, я не вправе вмешиваться в вашу жизнь, не могу дарить вам свободу. К тому же я совсем не уверен, что вы этой свободой сможете правильно воспользоваться, поэтому хочу просто попрощаться и пожелать вам удачи. Имеющий уши да услышит!»
Толпа индеек стояла, как завороженная, мне казалось, что они что-то поняли. Эти круглые глаза, устремленные из под сморщенных, лиловых нависающих над клювом полипообразных гребней снились мне потом чуть не каждую ночь.
Недели через две открыл газету — сон в руку. Залетевший неизвестно откуда птичий грипп поразил индюшачьи фермы и строгие инспектора ветеринарной службы дали страшную команду – отправлять птиц в газовую камеру. Называли и цифру в 22 тысячи.
Среди этих тысяч и больных то, может, не было вовсе, но предосторожность важнее. Пусть погибнут, на всякий случай.
Впрочем, неважно, — в Рождество, все равно всем конец.
Seva Novgorodsev
Seva Novgorodsev:
С детства помню широкую привольную песню – «и сколько мною езжено, и сколько мною пройдено, и сколько мною видено – и все вокруг мое!». Действительно леса, поля и горы принадлежали всему советскому народу, и ходить можно было где угодно.
В Англии эти привычки пришлось менять. Есть, конечно, отличные парки и общественные леса, заповедники и прочее, но сельская местность, по большей своей части, поделена между частными владельцами и гулять по этим землям можно только по специально отведенным тропинкам. Дорожки эти помечены зелеными указателями с надписью foot path – пешеходная дорожка, в нашей семье они идут под именем «фуцпах», так короче и смешнее.
Постепенно мы обнаружили огромные роскошные районы в пределах Большого Лондона, внутри большой кольцевой, где «фуцпахи» пролегают по нехоженым зеленым долам, широким выпасам с овечками или фермерских хозяйств. Так однажды мы и вышли на птицеферму с индейками.
На открытом дворе, за невысокой калиткой, по площадке свободно гуляло сотни две-три птиц. Огромные, белоснежные, с налитыми красно-кровавыми гребешками, очень странные, по своему красивые создания.
Завидев нас, индейки стали двигаться и сгрудились у калитки большой толпой, глядя с интересом и надеждой. Понятно, что интерес у них был плотский – дал бы поесть чего, господин хороший. Еды у нас не было, но и уйти, просто так я тоже не мог. Я вспомнил своего командира роты, капитана второго ранга Суханова, и произнес речь в его стиле перед строем.
«Дорогие товарищи индейки, — сказал я, — осень наступает в полном порядке, неизбежно надвигается Рождество. Хочу предупредить, что перед Рождеством у вас могут быть большие неприятности, и что большинству из вас жить осталось совсем недолго. Товарищи индейки, еще не поздно задуматься, сменить, понимаете, сытое рабство на голодную свободу, хотя вам, рожденным в неволе, это понять очень трудно. Ваш друг, который каждый день приносит вам еду и есть ваш худший враг, он замышляет вас убить. К сожалению, я не вправе вмешиваться в вашу жизнь, не могу дарить вам свободу. К тому же я совсем не уверен, что вы этой свободой сможете правильно воспользоваться, поэтому хочу просто попрощаться и пожелать вам удачи. Имеющий уши да услышит!»
Толпа индеек стояла, как завороженная, мне казалось, что они что-то поняли. Эти круглые глаза, устремленные из под сморщенных, лиловых нависающих над клювом полипообразных гребней снились мне потом чуть не каждую ночь.
Недели через две открыл газету — сон в руку. Залетевший неизвестно откуда птичий грипп поразил индюшачьи фермы и строгие инспектора ветеринарной службы дали страшную команду – отправлять птиц в газовую камеру. Называли и цифру в 22 тысячи.
Среди этих тысяч и больных то, может, не было вовсе, но предосторожность важнее. Пусть погибнут, на всякий случай.
Впрочем, неважно, — в Рождество, все равно всем конец.