ДЕСЯТЬ МИНУТ ДО ВЗЛЁТА
23 июня, 2018 9:38 дп
PHIL SUZEMKA
Phil Suzemka:
Границу между Хорватией и Монтенегро я переходил ногами. Артур с Владом довезли меня до каких-то синих будок и высадили.
— Извини! — сказал Влад. — Тебя на той стороне ждут, а нам туда ехать — это целых четыре лишних печати.
— Паспорта-то не резиновые, — поддакнул Артур. — Я и так в своём потихоньку старые визы над чайником отпариваю, отрываю и выкидываю, чтоб чистых страниц прибавить. Так что — иди.
— Там под горочку, чемодан сам покатится, если что — до Черногории на нём и доедешь, — добавил Влад.
Они вытащили мои вещи из багажника, развернулись и уехали. А я накинул на плечо рюкзак, взял за ручку чемодан и, сильно хромая, покатил его к будкам. Вернее, поволок, потому, что пока идти было в горку.
…Вдоль одной будки медленно продвигался ряд легковых машин, у другой проверяли автобусы, а к третьей щемились магистральные грузовики. Больше будок не было. Повертев головой, я отправился туда, где стояли легковушки: занимать очередь за автобусами или грузовиками показалось мне ненужным проявлением мании величия и вообще — идиотизма. Правда, между «Тойотами» и «Фольксвагенами» я смотрелся тоже слегка диковато. Представьте себе очередь из машин, меж которых затесалось хромоногое чучело, которое медленно продвигается со своим чемоданом в общем ритме пограничного движения.
Сначала мне что-то весело кричали из автобусов. Потом подключились водители фур. В конце концов, из ползущих впереди легковушек стали высовываться разные дружелюбные морды, предлагая занять место впереди очереди. Но я решил до конца быть законопослушным европейцем и продолжал убого ковылять со своим чемоданом на пограничную горку.
…Офицер в окошке каждые две-три минуты заученным движением высовывал руку из своей будки. Причём, высовывал он её вниз, под сорок пять градусов, так, чтоб водителям было удобно вкладывать в эту руку документы. Заученность движения его и подвела. Да и меня, по факту.
Короче, когда я подошёл к окошку, хорват точно так же автоматически высунул руку из будки и пошевелил пальцами, но вместо ожидаемого паспорта схватился за не особо нужное ему, но по-прежнему отчего-то дорогое мне причинное моё место. От неожиданности заорали и подпрыгнули мы с ним оба: он внутри, я снаружи.
Из автобусов заулюлюкали, водители грузовиков одобрительно засвистели. Офицер, пытаясь понять, что же произошло, наполовину высунулся из окошка и потряс осквернённой рукой. Я благоразумно ничем перед ним трясти не стал.
— А где машина? — спросил ошарашенный хорват.
— Уехала, — сказал я, имея в виду Влада с Артуром.
— И ты дальше на чемодане? — не поверил он, разглядывая мой транспорт.
— Ну, вот… — развёл руками я.
— Да отпусти ты этого укуренного! — заорали из автобусов. Грузовики просто загудели.
Брезгливо отерев руку о мундир, офицер снова протянул её мне, стараясь случайно не коснуться. Я вложил в эту руку паспорт и погранец с отвращением влепил туда штамп со значком, обозначающим прощальное слово «izlaz». Потом он кивнул в сторону Монтенегро и я «излез» из Хорватии.
***
Дорога и вправду пошла вниз. Только почему-то нигде не было видно следующих будок с уже черногорскими пограничниками. В прошлом мае из Дубровника в Горную Шушань меня вёз Андрюха Потёмкин и я не запомнил, какое тут расстояние между двумя переходами. Оказалось, большое. Через километр путешествия по этой нейтральной (или ничейной) земли показались два мужика, сидящих на камушке.
— Далеко до границы? — спросил я.
— Километров пять, — сказали нейтрально-ничейные мужики, разглядывая меня и моё одеяние.
Смотреть было не на что. После двух недель в море и нескольких штормов выглядел я так себе. Вся одежда была в разводах соли, грязная и торчала колом. Я никак не напоминал ходока, пришедшего к президенту Джукановичу из Евросоюза. В лучшем случае, такие водятся на задворках Албании.
Впрочем, ещё в Мокошице на нас с Артуром смотрели с подозрением. Артур тоже умудрился где-то вымазаться и когда мы с ним, как два вампира, щурясь, выползли на солнечный свет и отправились в кафану пить эспрессо с пивом, выяснилось, что вид у нас настолько поганый, что официант, увидев, как мы направились к столикам, сразу же засомневался в нашей платёжеспособности.
— Не считаешь, что мы позорим великую Россию? — тихо спросил я.
Официант продолжал нас разглядывать с природным южным любопытством.
— Ты б хоть сказал бы ему чего-нибудь, — толкнул я Артура. — Или б деньги показал. Чего молчишь?
«Мы сами с Империи…», жалобно затянул Артур, издалека одной рукой как бы объясняя туземцу, с чего это мы так зачуханы, а другой высоко над головою показывая ему десять евро.
— Хвáла вáмо! — расцвёл официант. — Дóбро дóшли, госпóдинэ…
***
На окраине Igalo, в конобе Stara Herzegovina я ждал двух человек, ехавших за мною шестой час кряду. Как выяснилось позже, они не просто ехали, а время от времени останавливались, чтоб дегустировать каннабис не то свежего урожая, не то — первого холодного отжима: я не в курсе, как тут правильно добывать траву.
Связи в конобе не было. Мне дали пароль местной сети. WiFi показывал все деления, но служил, по-моему, исключительно для распугивания мух и мышей. Когда я спросил у конобара, в чём дело, тот сбегал к хозяину и, вернувшись, доложил:
— Газда конобы рекао WiFi има свој власник.
Я ничего не понял.
…Этот апрель я вспоминаю с благодарностью. Был переход от Франции до Хорватии, плавание, в котором меня сильно побило, но всё-таки не переломало. Опять повезло. И тогда, когда смело волной и приложило ко всему, что встретилось на траектории полёта, и тогда, когда мы с Максимом рухнули в воду с кринолина. Прошло уже два месяца с пятницы тринадцатого апреля.
А тут Макс вчера приехал и, осторожно выставляя на стол водку, сразу спросил:
— Как рёбра?
— Да, вроде, почти прошли.
— Два месяца, получается? А нога как?
— Тоже. Я, знаешь, первый раз в жизни понял, как хорошо, что у меня машина с автоматом. А то ж месяц на газ и тормоз левой нажимал. Правая вообще не работала.
— Подожди-подожди, чудовище левоногое! — замахал руками Максим. — я не про это, я про другое: пить-то уже можешь?
— Левой ногой точно могу, — кивнул я. — Наливай.
***
Тогда, на лодке, потом у Влада в Мокошице, ещё позже — на пятом этаже у Стефановича, и почти два месяца в Москве не мог нормально спать, с трудом дышал. Да и еле, блин, ходил! Но всё равно — апрель получился хорошим, несмотря на случайные передряги и неслучайные встречи, на синяки и ссадины, уже сошедшие с тела и вымытые из души, но не до конца стёртые из памяти.
…Я совсем не хотел улетать из Монтенегро. Сильнее всего запомнились последние десять грустных минут, остававшихся у меня перед тем, как идти на посадку в Тивате. Был столик открытого кафе, уже прозвучал last-call, передо мною стоял стакан, в котором оставалось немного виски и лежала обёртка от печенья, поданного к кофе.
Самое интересное, вспоминая те десять минут в кафешке аэропорта, я понимаю, что уже тогда, ухайдаканный, я снова хотел уйти в море. Или в Океан. Мне было всё равно куда, главное — подальше от земли.
PHIL SUZEMKA
Phil Suzemka:
Границу между Хорватией и Монтенегро я переходил ногами. Артур с Владом довезли меня до каких-то синих будок и высадили.
— Извини! — сказал Влад. — Тебя на той стороне ждут, а нам туда ехать — это целых четыре лишних печати.
— Паспорта-то не резиновые, — поддакнул Артур. — Я и так в своём потихоньку старые визы над чайником отпариваю, отрываю и выкидываю, чтоб чистых страниц прибавить. Так что — иди.
— Там под горочку, чемодан сам покатится, если что — до Черногории на нём и доедешь, — добавил Влад.
Они вытащили мои вещи из багажника, развернулись и уехали. А я накинул на плечо рюкзак, взял за ручку чемодан и, сильно хромая, покатил его к будкам. Вернее, поволок, потому, что пока идти было в горку.
…Вдоль одной будки медленно продвигался ряд легковых машин, у другой проверяли автобусы, а к третьей щемились магистральные грузовики. Больше будок не было. Повертев головой, я отправился туда, где стояли легковушки: занимать очередь за автобусами или грузовиками показалось мне ненужным проявлением мании величия и вообще — идиотизма. Правда, между «Тойотами» и «Фольксвагенами» я смотрелся тоже слегка диковато. Представьте себе очередь из машин, меж которых затесалось хромоногое чучело, которое медленно продвигается со своим чемоданом в общем ритме пограничного движения.
Сначала мне что-то весело кричали из автобусов. Потом подключились водители фур. В конце концов, из ползущих впереди легковушек стали высовываться разные дружелюбные морды, предлагая занять место впереди очереди. Но я решил до конца быть законопослушным европейцем и продолжал убого ковылять со своим чемоданом на пограничную горку.
…Офицер в окошке каждые две-три минуты заученным движением высовывал руку из своей будки. Причём, высовывал он её вниз, под сорок пять градусов, так, чтоб водителям было удобно вкладывать в эту руку документы. Заученность движения его и подвела. Да и меня, по факту.
Короче, когда я подошёл к окошку, хорват точно так же автоматически высунул руку из будки и пошевелил пальцами, но вместо ожидаемого паспорта схватился за не особо нужное ему, но по-прежнему отчего-то дорогое мне причинное моё место. От неожиданности заорали и подпрыгнули мы с ним оба: он внутри, я снаружи.
Из автобусов заулюлюкали, водители грузовиков одобрительно засвистели. Офицер, пытаясь понять, что же произошло, наполовину высунулся из окошка и потряс осквернённой рукой. Я благоразумно ничем перед ним трясти не стал.
— А где машина? — спросил ошарашенный хорват.
— Уехала, — сказал я, имея в виду Влада с Артуром.
— И ты дальше на чемодане? — не поверил он, разглядывая мой транспорт.
— Ну, вот… — развёл руками я.
— Да отпусти ты этого укуренного! — заорали из автобусов. Грузовики просто загудели.
Брезгливо отерев руку о мундир, офицер снова протянул её мне, стараясь случайно не коснуться. Я вложил в эту руку паспорт и погранец с отвращением влепил туда штамп со значком, обозначающим прощальное слово «izlaz». Потом он кивнул в сторону Монтенегро и я «излез» из Хорватии.
Дорога и вправду пошла вниз. Только почему-то нигде не было видно следующих будок с уже черногорскими пограничниками. В прошлом мае из Дубровника в Горную Шушань меня вёз Андрюха Потёмкин и я не запомнил, какое тут расстояние между двумя переходами. Оказалось, большое. Через километр путешествия по этой нейтральной (или ничейной) земли показались два мужика, сидящих на камушке.
— Далеко до границы? — спросил я.
— Километров пять, — сказали нейтрально-ничейные мужики, разглядывая меня и моё одеяние.
Смотреть было не на что. После двух недель в море и нескольких штормов выглядел я так себе. Вся одежда была в разводах соли, грязная и торчала колом. Я никак не напоминал ходока, пришедшего к президенту Джукановичу из Евросоюза. В лучшем случае, такие водятся на задворках Албании.
Впрочем, ещё в Мокошице на нас с Артуром смотрели с подозрением. Артур тоже умудрился где-то вымазаться и когда мы с ним, как два вампира, щурясь, выползли на солнечный свет и отправились в кафану пить эспрессо с пивом, выяснилось, что вид у нас настолько поганый, что официант, увидев, как мы направились к столикам, сразу же засомневался в нашей платёжеспособности.
— Не считаешь, что мы позорим великую Россию? — тихо спросил я.
Официант продолжал нас разглядывать с природным южным любопытством.
— Ты б хоть сказал бы ему чего-нибудь, — толкнул я Артура. — Или б деньги показал. Чего молчишь?
«Мы сами с Империи…», жалобно затянул Артур, издалека одной рукой как бы объясняя туземцу, с чего это мы так зачуханы, а другой высоко над головою показывая ему десять евро.
— Хвáла вáмо! — расцвёл официант. — Дóбро дóшли, госпóдинэ…
На окраине Igalo, в конобе Stara Herzegovina я ждал двух человек, ехавших за мною шестой час кряду. Как выяснилось позже, они не просто ехали, а время от времени останавливались, чтоб дегустировать каннабис не то свежего урожая, не то — первого холодного отжима: я не в курсе, как тут правильно добывать траву.
Связи в конобе не было. Мне дали пароль местной сети. WiFi показывал все деления, но служил, по-моему, исключительно для распугивания мух и мышей. Когда я спросил у конобара, в чём дело, тот сбегал к хозяину и, вернувшись, доложил:
— Газда конобы рекао WiFi има свој власник.
Я ничего не понял.
…Этот апрель я вспоминаю с благодарностью. Был переход от Франции до Хорватии, плавание, в котором меня сильно побило, но всё-таки не переломало. Опять повезло. И тогда, когда смело волной и приложило ко всему, что встретилось на траектории полёта, и тогда, когда мы с Максимом рухнули в воду с кринолина. Прошло уже два месяца с пятницы тринадцатого апреля.
А тут Макс вчера приехал и, осторожно выставляя на стол водку, сразу спросил:
— Как рёбра?
— Да, вроде, почти прошли.
— Два месяца, получается? А нога как?
— Тоже. Я, знаешь, первый раз в жизни понял, как хорошо, что у меня машина с автоматом. А то ж месяц на газ и тормоз левой нажимал. Правая вообще не работала.
— Подожди-подожди, чудовище левоногое! — замахал руками Максим. — я не про это, я про другое: пить-то уже можешь?
— Левой ногой точно могу, — кивнул я. — Наливай.
Тогда, на лодке, потом у Влада в Мокошице, ещё позже — на пятом этаже у Стефановича, и почти два месяца в Москве не мог нормально спать, с трудом дышал. Да и еле, блин, ходил! Но всё равно — апрель получился хорошим, несмотря на случайные передряги и неслучайные встречи, на синяки и ссадины, уже сошедшие с тела и вымытые из души, но не до конца стёртые из памяти.
…Я совсем не хотел улетать из Монтенегро. Сильнее всего запомнились последние десять грустных минут, остававшихся у меня перед тем, как идти на посадку в Тивате. Был столик открытого кафе, уже прозвучал last-call, передо мною стоял стакан, в котором оставалось немного виски и лежала обёртка от печенья, поданного к кофе.
Самое интересное, вспоминая те десять минут в кафешке аэропорта, я понимаю, что уже тогда, ухайдаканный, я снова хотел уйти в море. Или в Океан. Мне было всё равно куда, главное — подальше от земли.