«Что можно пить из розового бокала?..»
24 октября, 2025 10:39 дп
Евгения Лещинская
Евгения Лещинская:
— Отбросив стыд и дальние заботы, мы жили исключительно духовной жизнью. Я расширял им кругозор по мере сил, и им очень нравилось, когда я им его расширял, особенно во всем, что касается Израиля и арабов. Тут они были в совершенном восторге — восторге от Израиля, в восторге от арабов, и от Голанских высот в особенности. А Аббэ Эбан и Моше Даян с языка у них не сходили. Приходят они утром с блядок, например, а один у другого спрашивает: «Ну как? Нинка из 13-ой комнаты даян эбан? А тот отвечает с самодовольною усмешкою: «Куда ж она, падла, денется? Конечно, даян.»
Или это:
— Ну, и Николай Гоголь…
— Что Николай Гоголь?
— Он всегда, когда бывал у Панаевых, просил ставить ему на стол особый розовый бокал. И пил из розового бокала.
— А что пил?
— А кто его знает! Ну, что можно пить из розового бокала? Ну, конечно же, водку.
И еще вот это:
— Зато у моего народа какие глаза! Они постоянно навыкате, но никакого напряжения в них. Полное отсутствие всякого смысла, но зато какая мощь! (Какая духовная мощь!) Эти глаза не продадут. Ничего не продадут и ничего не купят. Чтобы не случилось с моей страной, во дни сомнений, во дни тягостных раздумий, в годину любых испытаний и бедствий — эти глаза не сморгнут. Им все божья роса…
Все это — Венедикт Ерофеев. Веничка. Чей день рождения 24 октября. Он умел складывать слова не в предложения, а в афоризмы. Легко и непринужденно. Я встретила его на премьере «Вальпургиевой ночи» на Малой Бронной. Приятель мой тогда работал там завлитом, он и познакомил. Венедикт Ерофеев, Веничка, был уже безнадежно болен, выглядел сильно уставшим, почти все время молчал — металлическая трубка в горле делала его голос потусторонним. Потом я узнала, что его отпустили из больницы только на пару часов. Но весь спектакль он хохотал глазами (иначе не мог) и, кажется, не было в зале человека счастливей его.
Позже я прочла в воспоминаниях Ольги Седаковой : “Его необыкновенно легко можно было рассмешить, и смеялся он до упаду, до слез, приговаривая: «Матушка Царица Небесная!» Кто-то заметил:
— Ты, Веничка, смеешься, как будто у тебя ни одного смертного греха за душой.
И Вадя Тихонов, «любимый первенец», нашелся:
— У него все грехи бессмертные.»
Евгения Лещинская
Евгения Лещинская:
— Отбросив стыд и дальние заботы, мы жили исключительно духовной жизнью. Я расширял им кругозор по мере сил, и им очень нравилось, когда я им его расширял, особенно во всем, что касается Израиля и арабов. Тут они были в совершенном восторге — восторге от Израиля, в восторге от арабов, и от Голанских высот в особенности. А Аббэ Эбан и Моше Даян с языка у них не сходили. Приходят они утром с блядок, например, а один у другого спрашивает: «Ну как? Нинка из 13-ой комнаты даян эбан? А тот отвечает с самодовольною усмешкою: «Куда ж она, падла, денется? Конечно, даян.»
Или это:
— Ну, и Николай Гоголь…
— Что Николай Гоголь?
— Он всегда, когда бывал у Панаевых, просил ставить ему на стол особый розовый бокал. И пил из розового бокала.
— А что пил?
— А кто его знает! Ну, что можно пить из розового бокала? Ну, конечно же, водку.
И еще вот это:
— Зато у моего народа какие глаза! Они постоянно навыкате, но никакого напряжения в них. Полное отсутствие всякого смысла, но зато какая мощь! (Какая духовная мощь!) Эти глаза не продадут. Ничего не продадут и ничего не купят. Чтобы не случилось с моей страной, во дни сомнений, во дни тягостных раздумий, в годину любых испытаний и бедствий — эти глаза не сморгнут. Им все божья роса…
Все это — Венедикт Ерофеев. Веничка. Чей день рождения 24 октября. Он умел складывать слова не в предложения, а в афоризмы. Легко и непринужденно. Я встретила его на премьере «Вальпургиевой ночи» на Малой Бронной. Приятель мой тогда работал там завлитом, он и познакомил. Венедикт Ерофеев, Веничка, был уже безнадежно болен, выглядел сильно уставшим, почти все время молчал — металлическая трубка в горле делала его голос потусторонним. Потом я узнала, что его отпустили из больницы только на пару часов. Но весь спектакль он хохотал глазами (иначе не мог) и, кажется, не было в зале человека счастливей его.
Позже я прочла в воспоминаниях Ольги Седаковой : “Его необыкновенно легко можно было рассмешить, и смеялся он до упаду, до слез, приговаривая: «Матушка Царица Небесная!» Кто-то заметил:
— Ты, Веничка, смеешься, как будто у тебя ни одного смертного греха за душой.
И Вадя Тихонов, «любимый первенец», нашелся:
— У него все грехи бессмертные.»