Чем жил и за что воевал российский солдат, погибший во время вторжения в Украину

«В 18 лет Пашу забрали в армию. После службы он решил там остаться: стал контрактником. Он не видел перспектив у себя в небольшом городке. А какие перспективы? Средняя зарплата 15–20 тысяч рублей, люди в основном работают за 15 тысяч,

все парни сдают металлолом, принимают наркотики

, как-то пытаются выживать. Пашу это, конечно, не устраивало. Армия давала гарантии: квартиру, зарплату тысяч 60, что для нашего города очень много.

Большинство одноклассников Паши спились. В городе негде работать, нечего делать. Либо можно устроиться на полставки грузчиком и таскать на складе мешки, по вечерам выпивать, чтобы забыться, а утром просыпаться и снова идти на работу. Русская глубинка! Наверное, это так везде. Хорошо живет никто.

Когда Паша пошел в армию, он очень изменился. Ему как будто там промыли мозги. Он «раскачался», стал крупнее. В армии он выбрал путь «настоящего мужчины», который защищает и служит родине. Там же у него проявились консервативные взгляды. При этом он не поддерживал президента, не считал его лучшим, но и против ничего не имел — это ведь тот президент, который дал ему работу, жилье, ту самую «стабильность».

Помню, мы обсуждали митинги, связанные с Навальным, которые были по всей России. Паша не был на стороне митингующих, но не был и на стороне государства. Он тогда сказал: «Если президент отдаст армии приказ стрелять по мирному населению, этого никогда не будет.

Военные никогда не пойдут на мирных граждан». Видимо, это касалось только российских граждан.

Мы сильно с ним разошлись после того, как он вернулся из армии. Пашу стало сложно понимать. У нас осталось очень мало точек соприкосновения, мы могли обсуждать только семейные дела. С младшим братом то же самое: у Паши интересы — армия и война, у Сережи — кафе, рестораны, прогулки, он поехал учиться в другой город. Хотя до армии были не разлей вода: два брата — два лучших друга. Паша даже обвинял младшего брата, что тот уехал в Петербург, живет там спокойно, учится, такой гуманист и миротворец, а сам он остался в родном городе помогать родителям. Он ведь поэтому и пошел в армию: деньги не на машины тратил, не на свои мечты, а на то, чтобы помогать маме с папой. Потом у него появилась и своя семья.

Лет десять Паша по России ездил, его перебрасывали по разным частям, в учениях участвовал.

Он расхваливал страну, показывал фотографии невероятной красоты: какие-то пещеры, тайга, степи. Туда, где они были на учениях, тяжело попасть — они-то на вертолете туда летели, он все фотографировал с высоты птичьего полета. Он был доволен страной, был патриотом и правда любил Россию.

Девять месяцев в году он находился на учениях, а там запрещено пользоваться телефонами — только кнопочным. И все это время я не знаю, что им командиры наговаривали, — я потом как будто общался с другим человеком. Паша говорил что НАТО и американцы все против нас. Я не верил, что мой родной человек может так думать. Я так понимаю, на время учений начальники оставались единственным источником информации для них.

Дважды Паша был на учениях в Сирии. И буквально год назад он там был. Говорил, что не стрелял, — что-то, вроде бы, с разведкой связано было. Смеялся, как они американцев отслеживали по айфонам. Веселился очень. Но мы с его родителями уже тогда боялись: мы знали, что там война и это не очень безопасно. А он был доволен — радовался фруктам, которых там в избытке.

Паша ни разу не был за границей — кроме Сирии. Он не видел, как в мире бывает. Его жена очень хотела путешествовать, но получалось только по России. Раз в год государство давало им билеты в отпуск: в Москву, Калининград, Ростов. Ему нельзя было за границу, он же военный, невыездной. Он как вошел в этот военный вакуум, так и решил там остаться. Ему было там комфортно. Это стало его домом.

Правда, после второй поездки в Сирию Паша начал разочаровываться в государстве и все меньше верил в то, что говорят командиры. Он там получил травму колена, его должны были отправить на операцию в Москву. Он даже хотел совсем уйти из армии, но ему сказали, что у него контракт, — если он уйдет, то сразу в тюрьму на двадцать лет. Так что, когда началась «спецоперация», его убедили съездить на «учения», а после них уже делать операцию.

Он продолжал общаться с семьей, даже с теми, с кем уже не было общих тем. Знаю, что он прилетал к брату в Петербург. Петербург ему очень нравился. Он туда этим летом хотел приехать с женой и сыном. В модных местах, куда его водил Сережа, ему было некомфортно. Но в пивнушках с разливным пивом и «кириешками» ему было хорошо.

Последний раз Паша звонил своей маме 18 февраля. Сказал, что их везут в Беларусь на учения, говорил: «Мам, у нас так много оружия, мы сейчас раскладываем оружие, так много! Такого никогда не было, кажется, война будет». Он уже тогда подозревал, что будет нападение на Украину. Больше он с родителями не говорил.

Сослуживец Паши звонил его маме еще и 24 февраля, сказал, что ее сын жив, что все хорошо… Ну как все хорошо: сухпаек у них был просроченный, один на двое суток, что делать, непонятно, все демотивированы — а больше ничего не мог рассказать, потому что нельзя. Единственное, упомянул, что в тот момент они были возле Чернобыльской АЭС — охраняли.

А когда Павел в последний раз созванивался с женой, то скинул ей телеграм-каналы с украинскими новостями и попросил верить только им. Сказал, что их там как пушечное мясо используют, а по новостям российским все врут.

Мама Паши до последнего не верила, что эти «учения» — что-то серьезное. Она всегда телевизор смотрит, верит всему там. А его отец был в шоке: ругался матерился, проклинал Ельцина, Горбачева, Путина — он как раз понимает, что происходит и к чему ведут все эти события. К тому же отец Паши был на связи со своими родственниками из Мариуполя, которые ему постоянно твердили, что русские наступают, что Путин чего-то хочет. Когда он узнал, что его сын в Украине, он был очень зол и раздосадован.

У меня нет слов, как это возможно. Я был уверен, что есть семь заповедей, одна из них «не убий», а тут брат убивает брата. Русские идут на Украину — сам факт этого мне непонятен.

Как будто Путин целенаправленно годами грабил страну, чтобы люди в регионах нищали, чтобы ими было легче управлять, чтобы им мозги запудривать. У меня до сих пор не укладывается в голове, как Паша мог пойти воевать, когда его родственники сидели в подвале — и не ждали спасения от него.

Теперь сказали, что Павла будут хоронить как героя России — торжественно и с почестями. Уже орден дали. Семье выдадут около 12 миллионов рублей, жене пенсию дадут и ипотеку закроют.

Я поначалу думал, что, если бы на похороны пришли Пашины начальники, я бы плюнул им в рожу. А может, отвернулся бы, не подал бы руки. Но я не знаю наверняка, как буду вести себя на похоронах, смогу ли я там говорить. У меня не было такого опыта. Мне сгоряча казалось, что я и ему бы плюнул в лицо, если бы он остался жив. Но теперь, когда я узнал, как он изменился незадолго до смерти, конечно, я так делать не стал бы.

Гроб еще не привезли. Сейчас [из Украины] привозят по два-три гроба в день. Собираются даже делать в нашем городе аллею славы — готовятся, что будет много могил. А отсюда молодых парней забирают. Завтра в Украину повезут новый поток».