Чапаев (фрагменты сценария киноэпопеи)

(Проходят титры: главные герои,
герои, персонажи и массовка,
сценарий… режиссура… оператор…
оркестр… дирижер… директор… год,
заказ Гостелерадио и пленка
от шосткинского комбината “Свема”)

1. (Большая круговая панорама.
за кадром строгий голос Левитана:)
– Республика в кольце фронтов. На питер
свои полки натягивает Вранглер,
на юге Скоропадский и Петлюра,
и на таганке шастает Махно.
В сибири чехи. Йожеф Гайда. Тройка
Особая засела на лубянке,
храпит во сне и бешеным зрачком,
кровавыми налитыми белками
глядит вовнутрь и сладостный кошмар
безудержного красного террора
в бреду смакует. Садомазохизм,
кровавые поллюции, порнуха
и…
(поцелуй пониже диафрагмы).

2. (Наплыв. Из затемненья — крупный план).
Комуч у полевого аппарата
(Кучум его зовет “Узун кулак”).
– Уфа! Уфа! Да что мне до уфы!
Каких-то триста верст! Подкинем сотню-
другую… Нет, не этих, а зеленых:
они надежней. Держат прежний курс.
Инъекции с трудом, но помогают.
Но пал симбирск… Ну да, ну да, ульяновск!
Вы знаете, как дорог мне урал,
но золотой запас еще дороже.
Пора кончать с Чапаевым разборки…
Уфа!.. Уфа!.. Полцарства за уфу!
Алло!.. Алло!.. О, ч-ч-черт, разъединили!..

3. (Наплыв из темноты).
Густые сени.
Чапаев, как обычно, наступает
на грабли. Дулю в лоб – и он летит,
летит, летит, как грозный буревестник,
и, молнии подобный в чернобурке,
кричит войскам: – Идите за урал!
За волгой нет земли для нас, – спросите
у Фурманова: он звонил Клочкову,
а тот – в москву, Калинычу, и Хорь
сказал, что больше нет земли за волгой,
приватизирована, мать их так и так!
(Затмение).

4. (Наплыв).
Как тать в нощи,
Колчак ползет. Во тьме заметив грабли,
обходит с флангов. В центре – броневик;
он наезжает медленно на грабли,
и вот – прокол в передней правой шине.
Посвистывая дырочкой в боку,
Кончак обходит. Грабли взяты в клещи,
и черный ворон вьется над уралом,
хрипя сквозь дырку белый невермор.
Но красный Центроболт уже на стреме:
басовой нотой главного калибра
он МИД уполномочил заявить,
что за уралом нет земли для белых.
Комуч ошеломлен. Раззявив клюв,
он восклицает: “Ка-а-ак-х?!.” и враз роняет
достоинство и пачку невермора.
“Вот так-то, сир!” – грохочет Центробанк
и, пачками паля из носового
добытым в поединке невермором
и прикрываясь черными дымами,
уходит в шхеры.
(Занавес).

5. (Наплыв).
Чапаев в нижнем. Утро. Он расстроен.
Над глазом дуля.

(Входит Чингачгук):
– Василь Иваныч! Ты опять на грабли
той ночью наступил. Ну сколько ж можно?!
(наплыв под глазом, дуля, крупный план)
– Сколь нужно, столь и можно!.. Вообще-то
я наступал на нижний, а на грабли
я наступил случайно, в темноте.
Сломал со злости грабли, табуретку
и ноготь на мизинце. Долго плакал
над разнесчастной жистью поломатой,
смеялся над разбитою судьбою,
но только успокоился, уснул –
сейчас заходит этот Македонский
и начинает мне качать права,
что, дескать, он великий полководец,
и Фурмановым тычет мне под нос,
мол, этот подтвердит… Какого хрена!
Я академий не кончал, но зимний
я в нижнем брал, я, я, а не Макдональдс!
Я в зимнем был, а твой Макбет был в детском!
А нынче – сплю, – а он с ведром картошки
ввалился и давай качать права…
Ну, прямо без ножа меня зарезал!
Весь кайф сломал, весь сон, невинный сон!
Чай, нынче в нижнем оба, не в большом, –
чего ж он тут комедию ломает?!
Три короба наплел туфты с бодягой:
мол, раненный, он шел под кумачом
под калачом – он, Макинтош, не Сиверс
или там Щорс, – когда его ужалил
над черепом бедняги Буцефала
под волховом нунчакой Кашпировский,
не то Чумак на ваши оба дома,
на дом советов и на цска….
Ну, словом, нес такую ахинею!
Я все стерпел, но тут он проболтался,
что грабли это он в сенцах оставил…
Ну все, ну все, ну, нету больше мочи!
Ты не гляди, что я сегодня в нижнем,
я просто в горьком с ночи, но теперь
я отхожу от белой и назавтра ж
я буду в грозном! Передай Донскому:
еще хоть раз припрется – по р-ру-блю-у-у!..
(Ломает стол и шкафчик.
Затемненье).