Борис
28 февраля, 2019 6:12 дп
Василий Гатов
Собирался весь день, чтобы написать.
У меня сегодня, с одной стороны, девятый день со смерти отца Viktor Sheredega, с другой стороны, годовщина убийства друга Бориса Немцова. Поэтому тяжело не вдвойне, а больше.
У меня нет оснований говорить, что я знал Борю дольше-больше-лучше, чем те, кто с ним работал, дружил близко или занимался политикой. Нет, я познакомился с ним в 1990-м, кажется, как с молодым и прикольным народным депутатом, которому было скучно иногда в Кремлевском дворце, и он выходил с нами — журналистами — то в курилку, то просто на улицу, поболтать и потусовать.
Когда он стал губернатором волею Ельцина, мне было легко приезжать в Нижний, организовывать встречи с ним, включая неформальные — он был близок, открыт и удивительно дружелюбен.
Несколько лет спустя мы встретились в кабинете у Arkady Murashev на Никитской случайно, и Боря искренне обрадовался — хотя, если я правильно помню, дело было как раз в те часы, когда СПС проиграл выборы и можно было только плакать.
Несколько дней спустя мы нажрались в зюзю в подвальном баре на Никитской, и, подпирая друг друга, пошли пешком домой — я тогда жил на Ордынке, так что нам было по дороге.
Последний раз мы виделись в придворном кафе Natalia Gevorkyan в Париже, и этот заполночный разговор — одно из самых прекрасных воспоминаний. К нам в какой-то момент присоединился Wolfgang Blau, который в тот момент был редактором Die Zeit, и мы — уже из последних сил, часа в два ночи рассказывали ему за бутылкой розового в каком-то баре на Сен-Поль о том, что происходит в России.
Последний раз мы переписывались перед новым 2015 годом, и это был удивительно редкий случай, когда Боря попросил от меня какой-то помощи — и я был так счастлив, что быстро и качественно могу ему помочь (речь шла о паре статей, которые ему были нужны — а мой академический доступ легко обеспечивал исполнение этого желания). В ФБ-мессенджере несколько месяцев у меня открывался это диалог, с двумя посланными файлами и его — «увидимся, надеюсь».
Теперь, увы, только когда я уйду туда же, Боря.
Василий Гатов
Собирался весь день, чтобы написать.
У меня сегодня, с одной стороны, девятый день со смерти отца Viktor Sheredega, с другой стороны, годовщина убийства друга Бориса Немцова. Поэтому тяжело не вдвойне, а больше.
У меня нет оснований говорить, что я знал Борю дольше-больше-лучше, чем те, кто с ним работал, дружил близко или занимался политикой. Нет, я познакомился с ним в 1990-м, кажется, как с молодым и прикольным народным депутатом, которому было скучно иногда в Кремлевском дворце, и он выходил с нами — журналистами — то в курилку, то просто на улицу, поболтать и потусовать.
Когда он стал губернатором волею Ельцина, мне было легко приезжать в Нижний, организовывать встречи с ним, включая неформальные — он был близок, открыт и удивительно дружелюбен.
Несколько лет спустя мы встретились в кабинете у Arkady Murashev на Никитской случайно, и Боря искренне обрадовался — хотя, если я правильно помню, дело было как раз в те часы, когда СПС проиграл выборы и можно было только плакать.
Несколько дней спустя мы нажрались в зюзю в подвальном баре на Никитской, и, подпирая друг друга, пошли пешком домой — я тогда жил на Ордынке, так что нам было по дороге.
Последний раз мы виделись в придворном кафе Natalia Gevorkyan в Париже, и этот заполночный разговор — одно из самых прекрасных воспоминаний. К нам в какой-то момент присоединился Wolfgang Blau, который в тот момент был редактором Die Zeit, и мы — уже из последних сил, часа в два ночи рассказывали ему за бутылкой розового в каком-то баре на Сен-Поль о том, что происходит в России.
Последний раз мы переписывались перед новым 2015 годом, и это был удивительно редкий случай, когда Боря попросил от меня какой-то помощи — и я был так счастлив, что быстро и качественно могу ему помочь (речь шла о паре статей, которые ему были нужны — а мой академический доступ легко обеспечивал исполнение этого желания). В ФБ-мессенджере несколько месяцев у меня открывался это диалог, с двумя посланными файлами и его — «увидимся, надеюсь».
Теперь, увы, только когда я уйду туда же, Боря.