Бордель, который мы прое…али в унисон
23 февраля, 2022 8:53 дп
Лена Пчёлкина
Лена Пчелкина с Nash Tavkhelidze:
У моего большого друга сегодня День Рождения. Все знают, как мы познакомились — я хотела закурить в его клубе, а он хотел вызвать охрану. То есть мы сразу не совпали в желаниях. Я не закурила, а он не вызвал. То есть почти сняла решительно, а он не попросил. Таким образом, отношения мы стали строить на взаимной неудовлетворенности и недовольстве друг другом.
Через какое-то время, я встретила его на кухне загородного дома нашего общего хорошего товарища. В одной руке он держал шампур, в другой кусок мяса, и никак не мог собрать их в единый девайс. Если бы, в этот момент, я могла бы закурить сразу пять сигарет, я бы это сделала. Но, в любом случае, моя мстительная язвительность была на высоте и без атрибутов вулкана. К взаимной неудовлетворенности прибавилась его раздражительность: — Кто эта громкая отвратительная женщина?
Этому риторическому вопросу могли бы позавидовать агитаторы, которые приходили хлопотать, чтобы все голосовали за Брежнева. Но, приличия ради, задавали вопрос: «За кого вы будете голосовать?». Ответом, как им, так и ему была тишина…
Потом к конгломерату отрицательных эмоций прибавился неприятный факт. Мы оказались родственниками, пусть дальними, но, все-таки, как-то, зафиксированными на фамильном древе и подтвержденными по телефону из Тбилиси.
Ношреван Альбертович поступил как все мужчины — он смирился, и стал искать план эвакуации, который я предусмотрительно спрятала и объявила, что с этим тоже ко мне.
Дальше у нас была долгая жизнь — мы вместе выступали, открывали бордель, который мы совместно про@бали, что было единственным действием, так сказать, в унисон. Чаще всего, мы вместе напивались, стараясь унять взаимное раздражение.
При этом он мне всегда говорил: с кем увижу, кроме мужа — убью обоих. Увидеть меня можно было только с ним. Возможно, это было предложение двойного самоубийства.
Надо отдать должное, публике мы нравились, как со сцены, так и в канаве. Потому что мы являлись настолько дурным примером, что, практически, каждый, кто нас видел, слышал и наблюдал, был лучше нас в разы. То есть, алгоритм мысли был примерно такой: что бы я не делал, до такого я не дойду никогда…. В принципе, мы дарили людям свободу выбора и ничего не брали взамен. Как писал Майк «Если ты хочешь, ты можешь стать лучше меня». В нашем случае — это было весьма несложно.
Ругались мы всегда яростно. С подростковой уверенностью, что это навсегда. Часа в два ночи я отправляла гневное смс, которое Ношреван называл, почему-то,«страшным письмом». Этим, как бы, письмом я, как бы, ставила точку в наших отношениях. Нэш, у которого, все-таки, университетское образование, предложил все систематизировать — то есть просто настроить какие-то стандартные проклятия на три часа ночи, и пусть само отправляется. Врать не буду, он просил расширить радиус рассылки. Надо отдать ему должное, он всегда делал первый шаг. Думаю потому, что я являюсь еще более дурным примером, дальше только Сталин и кровавая гэбня. А он, как и все, хочет быть свободным, и чтобы быть лучше, чем еще хотя бы кто-нибудь. Пока заменить меня некем.
Поскольку мы все время выпивали (да были такие времена, когда люди безнаказанно встречались- без масок, касок и перчаток) мы вели нескончаемые беседы, украшенные даже некоторой философичностью. Как вы понимаете, с ночи мы проводили время не так, как одобрили бы в монастыре кармелиток и мой лечащий врач, а с утра наступало раскаянье, которое я тщательно маскировала пришедшей старостью и неумолимостью бега времени.
С утра я жаловалась Нэшу на здоровье, сетовала на бляшку в сонной артерии, высоковатое давление, требования врачей убавить градус образа жизни. Таблетки – о них я рассказывала подробно, указывая регистрационные данные. Плавно перешла к климаксу и задумалась о похоронах. Раздражало это друга моего страшно. И, предполагаю, что он клал трубку рядом и просто меня не слушал. Потому что настоящие герои не болеют. У них Нар-маль-нааа! Каким образом у Ношревана вообще образовались антитела не знаю — предполагая, что они просто завелись сами по себе из уважения к образу жизни и отваге. Однажды я распорядилась не играть на поминках одну песню и не звать одного человека. Не так много для последней воли. За песню Нэш зацепился и стал ее яростно отстаивать, совершенно не принимая во внимание собственно повод по которому я просила ее не исполнять. Вообще-то он ко мне трогательно относится, но тут ему что-то не понравилось- то ли мои намерения, то ли запрет на исполнение. И он мне рассказал историю. У его семьи есть дом в селе Багдати, откуда родом Маяковский. И в этом селе жила бабушка Ксения, которая уже в моменту детства Нэша пережила двух царей и несколько генсеков. Не говоря о Маяковском. И всякий раз, когда за столами ей желали здоровья, она опускала глаза и говорила, что здоровье подводит, и ей уже немного осталась. Она пережила все свое поколение, следующее, и некоторых внуков в отдельно взятом селе и дожила до 113. Когда она умерла, то над воротами дома повесили слоган (я цитирую НА) «Скорбим о безвременно ушедшей бабушке Ксении. Не очень трезвый дядя Нэша, проходивший мимо, попросил снять эту х@йню, так как к событию готовились еще со времен позднего культа личности.
— Так вот теперь, — продолжил Нэш назидательно. – Я буду звать тебя «бабушка Ксения».
Я очень обиделась и бросила трубку.
Но Нэша не отпускала ностальгия по детству, или он просто хотел оторать песню на моих похоронах, поэтому он перезвонил.
— Знаешь, — говорит, — упомянув бабушку Ксению, нельзя не вспомнить дедушку Акакия.
Я решила, что он теперь будет вспоминать всех симулянтов отдельно взятой родины Маяковского, и сделала знак мужу, чтобы он начал фотографировать мой анамнез. Что бы выступить с доказательной базой. Миша отказался категорически, мотивируя тем, что памяти на его телефоне не хватит. И сказал, что опытные наркологи, в общем, уже оцепили ту канаву, в который мы валяемся, по периметру, и мечтают заполучить нас на опыты.
Но разговор пошел о другом.
— Представляешь, дед Акакий, — продолжил Нэш, — был в моей перцепции просто библейским дедом. И, возможно, он не застал царицу Тамару, но «Мцыри» цензурировал лично при жизни автора. Я даже помню какое-то торжество, где он сидел за длинным столом, весь такой праздничный, и был там самым главным и древним. Так вот я навел справки, кое- что подсчитал и понял, что ему за тем столом было лет как мне сейчас.
— А бабы рыдали? — спросила я, радуясь, что разговор из темы моего симулянтства постепенно выходит в привычный формат.
Нэш повесил трубку. Или пошел наводить справки или точно знал ответ.
Как-то раз мы крепко выпили в Тбилиси, вместе с моим другом Ношреваном Альбертовичем и с его другом, очень приличным мужчиной, который представился физиком и почему-то назвался чужим именем. Поскольку чача в Грузии каким-то непостижимым образом заливается в рот сама и наливается вновь тоже самостоятельно, то НА пришла идея украсть меня в горы. Заворачивать меня в ковер и перекидывать через седло лошади, решили не заморачиваться, а сели в такси. Таксист с совершенно библейским лицом, в сванской шапочке, украсивший свою машину чертиком из капельницы, был очень доволен. Ему казалось- вот они люди, которые соблюдают традиции. Вероятно он еще был подслеповат, поэтому не очень разглядел возраст и состояние фигурантов, а то бы возникли вопросы кто кого украл. И вот мы мчали по мини серпантину, шофер поглядывал на меня в зеркало заднего вида, а я в разговоре по телефону гордо рассказывала, что меня украли. Никто, к сожалению не верил. Еще я спросила Нэша, работает ли там в горах то, где можно выпить, и может быть следует туда позвонить, но получила ответ «НАрмальнААА!», и уточнять расхотелось. Но оказалось, что это не совсем так. В горах не было ничего, кроме кромешной тьмы. Даже сторожа. Напрасно я надеялась. — Хочешь быть украденной НАрмальнААА, подготовь это сама, ты уже большая девочка, — бормотала я.
Глаза библейского таксиста были полны сухих слез. Ему было стыдно за Грузию, моих спутников и все сразу, за что вообще может быть стыдно. Он не понимал зачем нужны горы, если туда невозможно никого украсть, я не понимала, зачем мы туда поперлись посреди ночи, а проснувшийся Ношреван не понимал, где бутылка виски, которую мы якобы взяли с собой. Его друг не понимал, кто вообще эти люди.
Наконец мы спустились в долину, читай в бар — абсолютно пустой, с двумя прелестными женщинами, видимо хозяйками.
— Грузин не тот пошел, — начала я. Они выслушали мою историю с каменными лицами. Нэш заказал виски, но пока его несли, он заснул, так что виски выпила я, когда он проснулся, он заказал опять, и с тем же успехом. Так было раза четыре. А я, все больше распаляясь, жаловалась на судьбу. Согласитесь, все-таки по-женски обидно.
Когда мы собрались уходить, с нас не взяли денег. Хозяйка поцеловала меня на прощание, попросила прощения за всех грузинских мужчин и обещала познакомить с братом.
Проснувшийся Нэш завопил:
— Убью обоих.
Несмотря на то, что быть недокраденной в кавказской республике – позор и гигантский женский провал, я все равно люблю Ношревана Альбертовича, хотя иногда и вспоминаю о кровной мести.
Что же пожелать тебе, мой дорогой?
Во-первых — здоровья… Поскольку твоя реакция на слово «врач», вызывает землетрясение в Нурланде, будем, как мастер Безенчук, лечиться спиртом. Тем более, что сами появившиеся антитела это подтверждают. И хотя ты утверждаешь, что ты адово болел, я лично помню незначительный пятнадцатиминутный эпизод, когда у тебя температура была 37,2
Во-вторых — бабла. Количество женщин, которым ты не даешь платить, множится так, что мне, лично, не хватает калькулятора и логарифмической линейки (надеюсь, я не обидела этим словом).
И о женщинах… Я очень одобряю твой выбор, и я уже передала ей план эвакуации и логарифмическую линейку…
Будь счастлив, дорогой!
С Днем Рождения!
Ну и НарМальнААААА!
Лена Пчёлкина
Лена Пчелкина с Nash Tavkhelidze:
У моего большого друга сегодня День Рождения. Все знают, как мы познакомились — я хотела закурить в его клубе, а он хотел вызвать охрану. То есть мы сразу не совпали в желаниях. Я не закурила, а он не вызвал. То есть почти сняла решительно, а он не попросил. Таким образом, отношения мы стали строить на взаимной неудовлетворенности и недовольстве друг другом.
Через какое-то время, я встретила его на кухне загородного дома нашего общего хорошего товарища. В одной руке он держал шампур, в другой кусок мяса, и никак не мог собрать их в единый девайс. Если бы, в этот момент, я могла бы закурить сразу пять сигарет, я бы это сделала. Но, в любом случае, моя мстительная язвительность была на высоте и без атрибутов вулкана. К взаимной неудовлетворенности прибавилась его раздражительность: — Кто эта громкая отвратительная женщина?
Этому риторическому вопросу могли бы позавидовать агитаторы, которые приходили хлопотать, чтобы все голосовали за Брежнева. Но, приличия ради, задавали вопрос: «За кого вы будете голосовать?». Ответом, как им, так и ему была тишина…
Потом к конгломерату отрицательных эмоций прибавился неприятный факт. Мы оказались родственниками, пусть дальними, но, все-таки, как-то, зафиксированными на фамильном древе и подтвержденными по телефону из Тбилиси.
Ношреван Альбертович поступил как все мужчины — он смирился, и стал искать план эвакуации, который я предусмотрительно спрятала и объявила, что с этим тоже ко мне.
Дальше у нас была долгая жизнь — мы вместе выступали, открывали бордель, который мы совместно про@бали, что было единственным действием, так сказать, в унисон. Чаще всего, мы вместе напивались, стараясь унять взаимное раздражение.
При этом он мне всегда говорил: с кем увижу, кроме мужа — убью обоих. Увидеть меня можно было только с ним. Возможно, это было предложение двойного самоубийства.
Надо отдать должное, публике мы нравились, как со сцены, так и в канаве. Потому что мы являлись настолько дурным примером, что, практически, каждый, кто нас видел, слышал и наблюдал, был лучше нас в разы. То есть, алгоритм мысли был примерно такой: что бы я не делал, до такого я не дойду никогда…. В принципе, мы дарили людям свободу выбора и ничего не брали взамен. Как писал Майк «Если ты хочешь, ты можешь стать лучше меня». В нашем случае — это было весьма несложно.
Ругались мы всегда яростно. С подростковой уверенностью, что это навсегда. Часа в два ночи я отправляла гневное смс, которое Ношреван называл, почему-то,«страшным письмом». Этим, как бы, письмом я, как бы, ставила точку в наших отношениях. Нэш, у которого, все-таки, университетское образование, предложил все систематизировать — то есть просто настроить какие-то стандартные проклятия на три часа ночи, и пусть само отправляется. Врать не буду, он просил расширить радиус рассылки. Надо отдать ему должное, он всегда делал первый шаг. Думаю потому, что я являюсь еще более дурным примером, дальше только Сталин и кровавая гэбня. А он, как и все, хочет быть свободным, и чтобы быть лучше, чем еще хотя бы кто-нибудь. Пока заменить меня некем.
Поскольку мы все время выпивали (да были такие времена, когда люди безнаказанно встречались- без масок, касок и перчаток) мы вели нескончаемые беседы, украшенные даже некоторой философичностью. Как вы понимаете, с ночи мы проводили время не так, как одобрили бы в монастыре кармелиток и мой лечащий врач, а с утра наступало раскаянье, которое я тщательно маскировала пришедшей старостью и неумолимостью бега времени.
С утра я жаловалась Нэшу на здоровье, сетовала на бляшку в сонной артерии, высоковатое давление, требования врачей убавить градус образа жизни. Таблетки – о них я рассказывала подробно, указывая регистрационные данные. Плавно перешла к климаксу и задумалась о похоронах. Раздражало это друга моего страшно. И, предполагаю, что он клал трубку рядом и просто меня не слушал. Потому что настоящие герои не болеют. У них Нар-маль-нааа! Каким образом у Ношревана вообще образовались антитела не знаю — предполагая, что они просто завелись сами по себе из уважения к образу жизни и отваге. Однажды я распорядилась не играть на поминках одну песню и не звать одного человека. Не так много для последней воли. За песню Нэш зацепился и стал ее яростно отстаивать, совершенно не принимая во внимание собственно повод по которому я просила ее не исполнять. Вообще-то он ко мне трогательно относится, но тут ему что-то не понравилось- то ли мои намерения, то ли запрет на исполнение. И он мне рассказал историю. У его семьи есть дом в селе Багдати, откуда родом Маяковский. И в этом селе жила бабушка Ксения, которая уже в моменту детства Нэша пережила двух царей и несколько генсеков. Не говоря о Маяковском. И всякий раз, когда за столами ей желали здоровья, она опускала глаза и говорила, что здоровье подводит, и ей уже немного осталась. Она пережила все свое поколение, следующее, и некоторых внуков в отдельно взятом селе и дожила до 113. Когда она умерла, то над воротами дома повесили слоган (я цитирую НА) «Скорбим о безвременно ушедшей бабушке Ксении. Не очень трезвый дядя Нэша, проходивший мимо, попросил снять эту х@йню, так как к событию готовились еще со времен позднего культа личности.
— Так вот теперь, — продолжил Нэш назидательно. – Я буду звать тебя «бабушка Ксения».
Я очень обиделась и бросила трубку.
Но Нэша не отпускала ностальгия по детству, или он просто хотел оторать песню на моих похоронах, поэтому он перезвонил.
— Знаешь, — говорит, — упомянув бабушку Ксению, нельзя не вспомнить дедушку Акакия.
Я решила, что он теперь будет вспоминать всех симулянтов отдельно взятой родины Маяковского, и сделала знак мужу, чтобы он начал фотографировать мой анамнез. Что бы выступить с доказательной базой. Миша отказался категорически, мотивируя тем, что памяти на его телефоне не хватит. И сказал, что опытные наркологи, в общем, уже оцепили ту канаву, в который мы валяемся, по периметру, и мечтают заполучить нас на опыты.
Но разговор пошел о другом.
— Представляешь, дед Акакий, — продолжил Нэш, — был в моей перцепции просто библейским дедом. И, возможно, он не застал царицу Тамару, но «Мцыри» цензурировал лично при жизни автора. Я даже помню какое-то торжество, где он сидел за длинным столом, весь такой праздничный, и был там самым главным и древним. Так вот я навел справки, кое- что подсчитал и понял, что ему за тем столом было лет как мне сейчас.
— А бабы рыдали? — спросила я, радуясь, что разговор из темы моего симулянтства постепенно выходит в привычный формат.
Нэш повесил трубку. Или пошел наводить справки или точно знал ответ.
Как-то раз мы крепко выпили в Тбилиси, вместе с моим другом Ношреваном Альбертовичем и с его другом, очень приличным мужчиной, который представился физиком и почему-то назвался чужим именем. Поскольку чача в Грузии каким-то непостижимым образом заливается в рот сама и наливается вновь тоже самостоятельно, то НА пришла идея украсть меня в горы. Заворачивать меня в ковер и перекидывать через седло лошади, решили не заморачиваться, а сели в такси. Таксист с совершенно библейским лицом, в сванской шапочке, украсивший свою машину чертиком из капельницы, был очень доволен. Ему казалось- вот они люди, которые соблюдают традиции. Вероятно он еще был подслеповат, поэтому не очень разглядел возраст и состояние фигурантов, а то бы возникли вопросы кто кого украл. И вот мы мчали по мини серпантину, шофер поглядывал на меня в зеркало заднего вида, а я в разговоре по телефону гордо рассказывала, что меня украли. Никто, к сожалению не верил. Еще я спросила Нэша, работает ли там в горах то, где можно выпить, и может быть следует туда позвонить, но получила ответ «НАрмальнААА!», и уточнять расхотелось. Но оказалось, что это не совсем так. В горах не было ничего, кроме кромешной тьмы. Даже сторожа. Напрасно я надеялась. — Хочешь быть украденной НАрмальнААА, подготовь это сама, ты уже большая девочка, — бормотала я.
Глаза библейского таксиста были полны сухих слез. Ему было стыдно за Грузию, моих спутников и все сразу, за что вообще может быть стыдно. Он не понимал зачем нужны горы, если туда невозможно никого украсть, я не понимала, зачем мы туда поперлись посреди ночи, а проснувшийся Ношреван не понимал, где бутылка виски, которую мы якобы взяли с собой. Его друг не понимал, кто вообще эти люди.
Наконец мы спустились в долину, читай в бар — абсолютно пустой, с двумя прелестными женщинами, видимо хозяйками.
— Грузин не тот пошел, — начала я. Они выслушали мою историю с каменными лицами. Нэш заказал виски, но пока его несли, он заснул, так что виски выпила я, когда он проснулся, он заказал опять, и с тем же успехом. Так было раза четыре. А я, все больше распаляясь, жаловалась на судьбу. Согласитесь, все-таки по-женски обидно.
Когда мы собрались уходить, с нас не взяли денег. Хозяйка поцеловала меня на прощание, попросила прощения за всех грузинских мужчин и обещала познакомить с братом.
Проснувшийся Нэш завопил:
— Убью обоих.
Несмотря на то, что быть недокраденной в кавказской республике – позор и гигантский женский провал, я все равно люблю Ношревана Альбертовича, хотя иногда и вспоминаю о кровной мести.
Что же пожелать тебе, мой дорогой?
Во-первых — здоровья… Поскольку твоя реакция на слово «врач», вызывает землетрясение в Нурланде, будем, как мастер Безенчук, лечиться спиртом. Тем более, что сами появившиеся антитела это подтверждают. И хотя ты утверждаешь, что ты адово болел, я лично помню незначительный пятнадцатиминутный эпизод, когда у тебя температура была 37,2
Во-вторых — бабла. Количество женщин, которым ты не даешь платить, множится так, что мне, лично, не хватает калькулятора и логарифмической линейки (надеюсь, я не обидела этим словом).
И о женщинах… Я очень одобряю твой выбор, и я уже передала ей план эвакуации и логарифмическую линейку…
Будь счастлив, дорогой!
С Днем Рождения!
Ну и НарМальнААААА!