«Больной без градусника — что невеста без фаты…»
12 августа, 2017 9:09 дп
PHIL SUZEMKA
Phil Suzemka:
Я тут заболел. И сразу много чего в очередной раз выяснил. Ну, например, что люди — они добрые. Стоило мне неуверенно постоять у постели, раздумывая, свалиться в неё или нет, как за мной тут же стали ухаживать.
Сначала сто голосов разом спросили по телефону, есть ли у меня мёд. При этом никто не спросил, чем я заболел. Может, я ногу сломал. Может, у меня падучая. Может, у меня вообще стыдная болезнь, случайно приобретённая, допустим, в запале трудовой деятельности. Может, мне уже ртутью лечиться пора!
Но все спросили про мёд. И ещё про малиновое варенье. Я по опыту знаю, что если сказать «нету» — лучше сразу помирать. Потому, что сто голосов тут же заорут:
— Лежи, не двигайся, я сейчас приеду, всё привезу!
Приедут, привезут мёд в ассортименте, варенья навезут как Карлсону. И, не дай бог, апельсины! Какое-то русское больничное проклятье — апельсины. Вот интересно, а что испанцы своим больным в авоськах носят? — пареную брюкву? морошку мурманскую?.. воблу? Наши-то с чего на апельсинах поехали?!
В общем, приедут, расставят всё, скажут как лечиться, и ещё скажут, чтоб ни к кому больше не ходил и не звонил. «У тебя есть я! — сообщит каждый. — И не дай бог, ты поверишь кому-то, кроме меня! Хотя, не поверишь: ты же хочешь жить?»
В результате лежишь весь убранный, как на кладбище, засохшими цветами липы, шалфея и ромашки. Вокруг — поминальные баночки с мёдом и вареньем. А сбоку от всего этого флёр-д’оранжа валяется градусник. Вообще-то, он не нужен. Из него разве что ртуть добывать от стыдной болезни. Но считается, больной без градусника — что невеста без фаты: без градусника никуда.
Лежишь себе, деловито пытаешься загнуться и тут кто-нибудь говорит примерно такую фразу:
— А как-то ты и вправду не очень… Знаешь что? Давай-ка выпьем-ка! Водка с мёдом и перцем тебя точно поднимут! Огурцом к утру будешь.
Я из этого предложения всегда делал только один вывод: пить придется до утра. И, кстати, ни разу не ошибся. Правда, при этом и не отказался. А к утру всегда таким огурцом бывал, что хоть режь меня, хоть так кусай, я буду только в рассол проситься.
Вот мои друзья из брянских лесов, так те вообще исключительно самогоном лечатся. От всего. Они его гонят и настаивают на чём попало. Потом нальют и говорят:
— Пей! Это, шоб ты знал, на калгане настоено. Очень полезно для здоровья, шоб ты имел в виду.
И обязательно добавят, понизив голос:
— Особенно для мужчин…
Потом другого нальют и снова объясняют:
— Видишь, на чаге настояли? Это, я те скажу, для здоровья вообще незаменимо! Для мужчин, кстати, особенно… А вот в трехлитровой банке, гляди, мне кума принесла: тут золотой корень с тысячелистником. Если заболел — пей полтора литра и как рукой снимет. А для мужиков вообще — шесть раз в день по двести грамм и будешь огурцом…
Шесть раз в день по двести грамм — это рецепт старинного коктейля «Белое Безмолвие». Но как не пить после таких заявлений? Приходится! Хотя бы ради мужского здоровья.
При этом, единственное, на чём твердо стоят брянские волки, так это на том, что нельзя пить до часу дня. Звучит, как молитва или псалом: «Татар сказал, до часу пить нельзя». Это есть у нас один такой мент, зовут — Татар, мужчина редкой стойкости убеждений. Именно он ввёл в народ мысль о том, что до часу дня пить — грех.
Сам Татар просыпается не раньше половины первого. Ему нормально, а остальные мучаются и смотрят на часы. Потом выясняется, что уже пять минут второго, то есть Татар давно проснулся и выпил, поэтому все тоже начинают курс. Пройди по Хутору в начале второго! — только бульканье и слышно из каждого окна, из-за каждого забора, из-под каждой недоделанной копны. «Мы рады приветствовать вас в нашем санатории!»
…Когда я болею, мне запрещено много вещей. Например, мне нельзя долго лазить по интернету. Мне говорят:
— Выключи немедленно свое «Яблоко»! Лежи-болей-смотри-с-котом-телевизор!
Я не хочу смотреть телевизор. Кот тоже не любит смотреть телевизор, но коту никто не запрещает смотреть интернет. А телевизор мы с ним смотрим редко. Нам говорят: «Там сейчас передача для вас двоих начинается, радуйтесь!» И включают нам Формулу-1.
Если в этот момент заглянуть в комнату, то можно увидеть две головы — мою и кота, — которые медленно вращаются по кругу. Или «Уимблдон». Мы с котом обожаем Уимблдон. Тогда, правда, головы движутся так: влево-вправо-влево-вправо. На матч-болле кот уходит к работающей стиральной машине и садится смотреть в её окошечко: ему там интересней.
Ещё мне нельзя ходить на балкон. Коту тоже нельзя. Его там закрывают, а он потом орёт. И мне нельзя, хотя я там и не ору. Поэтому, у нас инстинкт: если мы видим балконную дверь хотя бы немного приоткрытой, то сразу начинаем продираться сквозь оставленную щель, расширяя её своими телами и оставляя кто что: кот — клочья шерсти, я — куски одежды.
Вылезаем как положено, кот ободранный, я — голый. Нам нечего стыдиться. Я вообще люблю своё тело и считаю, что сложен как античный бог. Например, как Бахус. Помните, такой лысый, толстый, с кривыми ногами, на бочке сидит? — именно что настоящий античный бог, не то, что эти два недоумка-культуриста Аполлон с Марсом или Венера ихняя, безрукая на всю голову…
Ещё мне говорят, что я неправильно болею. Что я капризен. Я при этом вообще молчу и не дрыгаюсь. Мне приносят целую тонну чая с лимоном и через минуту говорят:
— Ты до сих пор не выпил. Ты капризен. Пей немедленно, сейчас еще две тонны принесём.
Или говорят:
— Ты выпил таблетку? Почему ты такой капризный. Мы принесли тебе всего сто шестнадцать миллионов тысяч штук разных таблеток. Ты все выпил, а одну забыл. Ты издеваешься, видимо? Ты не хочешь лечиться? Тебе надо, чтоб мы тут чахли и угасали над тобой?
Если надо мной совсем немного почахнуть, я сразу соображаю, какое я злато! А когда я сплю, в мою комнату украдкой пробираются люди. Их лица, смутно освещенные луной и iPad’ом, бледны и похотливы. Глаза пришедших сверкают. Они малоодеты, луна блестит на интимнейших из их мест, багряные ногти вцепляются в постель. Просто ведьмы, тянущие меня в Брокенские горы! Но, оказывается, не ведьмы ни разу, а всего лишь пришли мне «укутать ноги».
Мне ж только что снилось, будто меня поставили на огонь инквизиторы в средневековом Толедо (это от горчицы в носках) и тут меня хватают за эти самые ноги. Даже кот в таких случаях отрывается от купленной ему стиральной машины, чтоб посмотреть как я кручу ногами.
И если до этого ногам было тепло и приятно, то укутают их мне обязательно хорошо выстуженным куском одеяла. Я не могу после этого заснуть, поэтому наутро мне говорят: «Ты совсем не спал, пора ставить банки!»
Признаться, я очень не люблю выглядеть так, будто мне на спину положили восемь кусков жареной докторской колбасы. Я вообще не огнепоклонник. Мне не нравится, когда на стене у моей кровати вьются тени с горящими факелами. Мне это напоминает картинки времен конкисты. При этом я не боюсь банок. Однажды в армии мне ставили банки. Но поскольку в армии банок нет, то поставили стаканы.
Ставили ли вам стаканы так как ставили их мне? Большие, тонкостенные, с двумя полосочками и золотистым ободком? Песня «Хотят ли русские войны» должна звучать при таких процедурах!
Меня всего утыкали стаканами. Когда ж «два хирурга молодых» сняли с победным чпоканьем с меня все это стекло, я услышал, как они в ужасе хором сказали слово, которое в армии заменяет слово «мама». Двадцать багровых отростков, великолепно отформованных стаканами, вальяжно качнулись на моей спине, когда я встал.
Играли ли вы в старинную игру «Покажи стегозавра» так как играл в неё я, молодцевато потряхивая своими спинными наростами? Особенно хорош я был в цыганской плясовой — тут мне не было равных в полковой самодеятельности. Разведя руки, по пояс голый показался я из-за кулис, дробно поводя плечиком и тряся фиолетовыми брылями.
Я б точно прославился, если б начальник штаба, сволочь такая, не заорал, багровея, что мой танец — идеологическая диверсия, что я протаскиваю на армейскую сцену идею о том, будто у нас в вооруженных силах служат не лучшие представители советской молодежи, а всякие увечные ублюдки и динозавристые выродки.
Так что, я и стакана не испугаюсь. Но мне ж обязательно скажут:
— Вредина какая! Пять минут спокойно полежать не может!
Я лежу пять минут как пень, потом мы с котом идем на балкон и вслед слышим:
— Он с этим котом нас в гроб вгонит! — неужели нельзя полежать пятнадцать минут! Где он его только взял?!
И мне обидно за кота, с которым у меня налажены регулярные просмотры Формулы, событий в стиральной машине и финалов на Уимблдоне. Кота я взял в брянских лесах ещё котенком, лично отпоил молоком, приговаривая: «Пей, не сомневайся, это на мышиных хвостах. Очень полезно для кошек, а для котов — вообще исключительно». Потом посадил в коробку из-под торта и повёз покорять столицу.
…А то иногда появляются люди, которые дают совсем уже странные рецепты. У меня есть один такой, советовал по любому поводу жрать сушеных медведок. Говорит, всё как рукой снимает. И я понимаю, что на второй буквально медведке уже побегу за «Путинкой». Но Татар говорит, что «до часу нельзя», поэтому я отказывался от медведок.
Тут этот же человек мне опять позвонил и сказал, что надо найти жабу. Я растерялся. Как охотник на жаб я себя никак ещё не проявлял.
— Находишь жабу побольше… — начал объяснять приятель.
Мы с котом тут же воспользовались поводом и продрались на балкон.
— С ума сошли? — спросили из дома.
— Мы жабу ищем! — хором сказали я и кот.
Хотя кот при этом искал птичку.
— Находишь самую большую жабу, — повторил приятель, — подносишь её ко рту…
— Мне её съесть надо? — спросил я.
— Не! Не надо! Надо смотреть на неё и дышать…
Я мигом представил, как стою я эдаким пупсом, в смысле — Бахусом и Дионисом, держу в руках жабу и не могу на неё надышаться. А жаба на меня.
— А дальше что? — спросил я приятеля.
— Дальше ничего! Дальше ты её отпускаешь, она уходит и умирает, а ты становишься здоровый.
Я не стал этого делать. Мне жабу жалко. Я как представлю уползающую от меня умирать жабу, с которой мы только что дышали друг на друга, так сразу же вспоминаются все другие такие же случаи из жизни.
Поэтому, знаете, уж лучше — банки, таблетки, мёд и варенье. Да и вообще, пора выздоравливать. Не век же нам с котом пялиться на то, как вертятся мокрые простыни за круглым стёклышком!
Поэтому, завтра встану и начну лечиться. Только не с самого утра: Татар говорит, до часу нельзя…
PHIL SUZEMKA
Phil Suzemka:
Я тут заболел. И сразу много чего в очередной раз выяснил. Ну, например, что люди — они добрые. Стоило мне неуверенно постоять у постели, раздумывая, свалиться в неё или нет, как за мной тут же стали ухаживать.
Сначала сто голосов разом спросили по телефону, есть ли у меня мёд. При этом никто не спросил, чем я заболел. Может, я ногу сломал. Может, у меня падучая. Может, у меня вообще стыдная болезнь, случайно приобретённая, допустим, в запале трудовой деятельности. Может, мне уже ртутью лечиться пора!
Но все спросили про мёд. И ещё про малиновое варенье. Я по опыту знаю, что если сказать «нету» — лучше сразу помирать. Потому, что сто голосов тут же заорут:
— Лежи, не двигайся, я сейчас приеду, всё привезу!
Приедут, привезут мёд в ассортименте, варенья навезут как Карлсону. И, не дай бог, апельсины! Какое-то русское больничное проклятье — апельсины. Вот интересно, а что испанцы своим больным в авоськах носят? — пареную брюкву? морошку мурманскую?.. воблу? Наши-то с чего на апельсинах поехали?!
В общем, приедут, расставят всё, скажут как лечиться, и ещё скажут, чтоб ни к кому больше не ходил и не звонил. «У тебя есть я! — сообщит каждый. — И не дай бог, ты поверишь кому-то, кроме меня! Хотя, не поверишь: ты же хочешь жить?»
В результате лежишь весь убранный, как на кладбище, засохшими цветами липы, шалфея и ромашки. Вокруг — поминальные баночки с мёдом и вареньем. А сбоку от всего этого флёр-д’оранжа валяется градусник. Вообще-то, он не нужен. Из него разве что ртуть добывать от стыдной болезни. Но считается, больной без градусника — что невеста без фаты: без градусника никуда.
Лежишь себе, деловито пытаешься загнуться и тут кто-нибудь говорит примерно такую фразу:
— А как-то ты и вправду не очень… Знаешь что? Давай-ка выпьем-ка! Водка с мёдом и перцем тебя точно поднимут! Огурцом к утру будешь.
Я из этого предложения всегда делал только один вывод: пить придется до утра. И, кстати, ни разу не ошибся. Правда, при этом и не отказался. А к утру всегда таким огурцом бывал, что хоть режь меня, хоть так кусай, я буду только в рассол проситься.
Вот мои друзья из брянских лесов, так те вообще исключительно самогоном лечатся. От всего. Они его гонят и настаивают на чём попало. Потом нальют и говорят:
— Пей! Это, шоб ты знал, на калгане настоено. Очень полезно для здоровья, шоб ты имел в виду.
И обязательно добавят, понизив голос:
— Особенно для мужчин…
Потом другого нальют и снова объясняют:
— Видишь, на чаге настояли? Это, я те скажу, для здоровья вообще незаменимо! Для мужчин, кстати, особенно… А вот в трехлитровой банке, гляди, мне кума принесла: тут золотой корень с тысячелистником. Если заболел — пей полтора литра и как рукой снимет. А для мужиков вообще — шесть раз в день по двести грамм и будешь огурцом…
Шесть раз в день по двести грамм — это рецепт старинного коктейля «Белое Безмолвие». Но как не пить после таких заявлений? Приходится! Хотя бы ради мужского здоровья.
При этом, единственное, на чём твердо стоят брянские волки, так это на том, что нельзя пить до часу дня. Звучит, как молитва или псалом: «Татар сказал, до часу пить нельзя». Это есть у нас один такой мент, зовут — Татар, мужчина редкой стойкости убеждений. Именно он ввёл в народ мысль о том, что до часу дня пить — грех.
Сам Татар просыпается не раньше половины первого. Ему нормально, а остальные мучаются и смотрят на часы. Потом выясняется, что уже пять минут второго, то есть Татар давно проснулся и выпил, поэтому все тоже начинают курс. Пройди по Хутору в начале второго! — только бульканье и слышно из каждого окна, из-за каждого забора, из-под каждой недоделанной копны. «Мы рады приветствовать вас в нашем санатории!»
…Когда я болею, мне запрещено много вещей. Например, мне нельзя долго лазить по интернету. Мне говорят:
— Выключи немедленно свое «Яблоко»! Лежи-болей-смотри-с-котом-телевизор!
Я не хочу смотреть телевизор. Кот тоже не любит смотреть телевизор, но коту никто не запрещает смотреть интернет. А телевизор мы с ним смотрим редко. Нам говорят: «Там сейчас передача для вас двоих начинается, радуйтесь!» И включают нам Формулу-1.
Если в этот момент заглянуть в комнату, то можно увидеть две головы — мою и кота, — которые медленно вращаются по кругу. Или «Уимблдон». Мы с котом обожаем Уимблдон. Тогда, правда, головы движутся так: влево-вправо-влево-вправо. На матч-болле кот уходит к работающей стиральной машине и садится смотреть в её окошечко: ему там интересней.
Ещё мне нельзя ходить на балкон. Коту тоже нельзя. Его там закрывают, а он потом орёт. И мне нельзя, хотя я там и не ору. Поэтому, у нас инстинкт: если мы видим балконную дверь хотя бы немного приоткрытой, то сразу начинаем продираться сквозь оставленную щель, расширяя её своими телами и оставляя кто что: кот — клочья шерсти, я — куски одежды.
Вылезаем как положено, кот ободранный, я — голый. Нам нечего стыдиться. Я вообще люблю своё тело и считаю, что сложен как античный бог. Например, как Бахус. Помните, такой лысый, толстый, с кривыми ногами, на бочке сидит? — именно что настоящий античный бог, не то, что эти два недоумка-культуриста Аполлон с Марсом или Венера ихняя, безрукая на всю голову…
Ещё мне говорят, что я неправильно болею. Что я капризен. Я при этом вообще молчу и не дрыгаюсь. Мне приносят целую тонну чая с лимоном и через минуту говорят:
— Ты до сих пор не выпил. Ты капризен. Пей немедленно, сейчас еще две тонны принесём.
Или говорят:
— Ты выпил таблетку? Почему ты такой капризный. Мы принесли тебе всего сто шестнадцать миллионов тысяч штук разных таблеток. Ты все выпил, а одну забыл. Ты издеваешься, видимо? Ты не хочешь лечиться? Тебе надо, чтоб мы тут чахли и угасали над тобой?
Если надо мной совсем немного почахнуть, я сразу соображаю, какое я злато! А когда я сплю, в мою комнату украдкой пробираются люди. Их лица, смутно освещенные луной и iPad’ом, бледны и похотливы. Глаза пришедших сверкают. Они малоодеты, луна блестит на интимнейших из их мест, багряные ногти вцепляются в постель. Просто ведьмы, тянущие меня в Брокенские горы! Но, оказывается, не ведьмы ни разу, а всего лишь пришли мне «укутать ноги».
Мне ж только что снилось, будто меня поставили на огонь инквизиторы в средневековом Толедо (это от горчицы в носках) и тут меня хватают за эти самые ноги. Даже кот в таких случаях отрывается от купленной ему стиральной машины, чтоб посмотреть как я кручу ногами.
И если до этого ногам было тепло и приятно, то укутают их мне обязательно хорошо выстуженным куском одеяла. Я не могу после этого заснуть, поэтому наутро мне говорят: «Ты совсем не спал, пора ставить банки!»
Признаться, я очень не люблю выглядеть так, будто мне на спину положили восемь кусков жареной докторской колбасы. Я вообще не огнепоклонник. Мне не нравится, когда на стене у моей кровати вьются тени с горящими факелами. Мне это напоминает картинки времен конкисты. При этом я не боюсь банок. Однажды в армии мне ставили банки. Но поскольку в армии банок нет, то поставили стаканы.
Ставили ли вам стаканы так как ставили их мне? Большие, тонкостенные, с двумя полосочками и золотистым ободком? Песня «Хотят ли русские войны» должна звучать при таких процедурах!
Меня всего утыкали стаканами. Когда ж «два хирурга молодых» сняли с победным чпоканьем с меня все это стекло, я услышал, как они в ужасе хором сказали слово, которое в армии заменяет слово «мама». Двадцать багровых отростков, великолепно отформованных стаканами, вальяжно качнулись на моей спине, когда я встал.
Играли ли вы в старинную игру «Покажи стегозавра» так как играл в неё я, молодцевато потряхивая своими спинными наростами? Особенно хорош я был в цыганской плясовой — тут мне не было равных в полковой самодеятельности. Разведя руки, по пояс голый показался я из-за кулис, дробно поводя плечиком и тряся фиолетовыми брылями.
Я б точно прославился, если б начальник штаба, сволочь такая, не заорал, багровея, что мой танец — идеологическая диверсия, что я протаскиваю на армейскую сцену идею о том, будто у нас в вооруженных силах служат не лучшие представители советской молодежи, а всякие увечные ублюдки и динозавристые выродки.
Так что, я и стакана не испугаюсь. Но мне ж обязательно скажут:
— Вредина какая! Пять минут спокойно полежать не может!
Я лежу пять минут как пень, потом мы с котом идем на балкон и вслед слышим:
— Он с этим котом нас в гроб вгонит! — неужели нельзя полежать пятнадцать минут! Где он его только взял?!
И мне обидно за кота, с которым у меня налажены регулярные просмотры Формулы, событий в стиральной машине и финалов на Уимблдоне. Кота я взял в брянских лесах ещё котенком, лично отпоил молоком, приговаривая: «Пей, не сомневайся, это на мышиных хвостах. Очень полезно для кошек, а для котов — вообще исключительно». Потом посадил в коробку из-под торта и повёз покорять столицу.
…А то иногда появляются люди, которые дают совсем уже странные рецепты. У меня есть один такой, советовал по любому поводу жрать сушеных медведок. Говорит, всё как рукой снимает. И я понимаю, что на второй буквально медведке уже побегу за «Путинкой». Но Татар говорит, что «до часу нельзя», поэтому я отказывался от медведок.
Тут этот же человек мне опять позвонил и сказал, что надо найти жабу. Я растерялся. Как охотник на жаб я себя никак ещё не проявлял.
— Находишь жабу побольше… — начал объяснять приятель.
Мы с котом тут же воспользовались поводом и продрались на балкон.
— С ума сошли? — спросили из дома.
— Мы жабу ищем! — хором сказали я и кот.
Хотя кот при этом искал птичку.
— Находишь самую большую жабу, — повторил приятель, — подносишь её ко рту…
— Мне её съесть надо? — спросил я.
— Не! Не надо! Надо смотреть на неё и дышать…
Я мигом представил, как стою я эдаким пупсом, в смысле — Бахусом и Дионисом, держу в руках жабу и не могу на неё надышаться. А жаба на меня.
— А дальше что? — спросил я приятеля.
— Дальше ничего! Дальше ты её отпускаешь, она уходит и умирает, а ты становишься здоровый.
Я не стал этого делать. Мне жабу жалко. Я как представлю уползающую от меня умирать жабу, с которой мы только что дышали друг на друга, так сразу же вспоминаются все другие такие же случаи из жизни.
Поэтому, знаете, уж лучше — банки, таблетки, мёд и варенье. Да и вообще, пора выздоравливать. Не век же нам с котом пялиться на то, как вертятся мокрые простыни за круглым стёклышком!
Поэтому, завтра встану и начну лечиться. Только не с самого утра: Татар говорит, до часу нельзя…