Увы, опять не могу согласиться с коллегой Милитаревым. То, что Виктор — человек другой философии, других убеждений, отличных от моих, и другой идеологической спекуляции, — в этом нет никакого открытия, и само по себя это никак не могло бы стать поводом для ответной колонки. Допустим, он так считает, а я считаю иначе. О’кей! Ничего страшного! Он напишет в своем идеологически близком издании, я напишу в идеологически близком издании себе. Так и поговорим. Но мне всегда обидно за читателей, которые всегда идут немножко дальше авторов и немножко более возбудимы, азартны.

Автор только вежливо высказывает позицию, а читатель уже готов усадьбы жечь или, по крайней мере, обзываться, хамить, нагромождать горы клеветы. Так происходит умножение лжи, да и за покойников обидно, они этого не заслужили. Поэтому я наступаю на горло собственной песне и пишу своим противникам на их же собственной идеологической площадке с единственной целью зародить желание в чем-то разобраться более досконально, чем «немедленно поставить к стенке».

Прежде всего, я должен сразу же отметить, что в «гайдаровское время» я был, скорее, оппонентом Гайдара. И вот по какой причине. Стилистика реформ Гайдара имела совершенно четкую привязку к Столыпину, который в это время не случайно стал культовой фигурой. Дело в том, что и Столыпин, и Гайдар были теми реформаторами, которые на время от Верховного лица получили «комнату с кнопками». Столыпин — от царя Николая II, Гайдар — от «царя Бориса», бывшего коммунистического аппаратчика.

И ситуация складывалась таким образом, что вот ты получил комнату с двадцатью кнопками, а надо было успеть выбрать и нажать десять, а десять других тебе бы все равно нажать не дали противники. Гайдар сознательно выбрал исключительно кнопки «рыночных реформ», за что мы его тогда все и упрекали, считая, что Гайдар, таким образом, упускал демократические политические преобразования, давал возможность сосредоточиться силам политической архаики, неосталинистам, реваншистам, силовикам.

Однако со временем мы убедились, что, как и Столыпину, Гайдару все равно не удалось бы совершить поворот от авторитарного правления к демократическому. Хотя бы в силу полного отсутствия демократического субъекта. Вот же черт! Ну, нет в российском обществе массового понимания необходимости политических свобод и прав человека, хоть ты тресни, мы в этом убеждаемся каждый день. Столыпин строил авторитарный капитализм, не зная другого. А Гайдар намеревался в отведенное ему Ельциным время разрушить основы советского авторитаризма с тем расчетом, чтобы молодые субъекты рынка в конце концов потребовали бы для себя либерального политического оформления.

И, как ни печально это констатировать, но только демонтаж советских основ экономики гарантировал относительный либерализм девяностых — с газетой «Коммерсантъ» и полной свободой искусств. А вот после нулевых, когда все «наладилось», авторитаризм вернулся в Россию во всей красе, и вчерашние либералы потянулись в эмиграцию.

Но есть такая распространенная мифологема, и Милитарев ее активный проводник, что, может быть, рыночные реформы и вообще-то были не обязательны.

Он пишет: «То есть здесь предполагается, насколько я понял, что России по жизненным показаниям было необходимо введение рыночной экономики, и что заслуга Гайдара в этом введении во многом перевешивает, или, по крайней мере, умаляет его ошибки. Вот с этим тезисом я точно не могу согласиться. Прежде всего, не вижу никаких таких „жизненных показаний“. Советская система плановой экономики имела кучу недостатков, но действовала она вполне отлаженно (выделено мной. — С.М.). И, честно говоря, вплоть до „каскада госпереворотов“ 1991 года, я, несмотря на все вопли „демократов“ о „чудовищной неэффективности плановой экономики“, так этой самой „чудовищной неэффективности“ и не заметил».

Прошу прощения за столь длинную цитату, но опять же, он «не заметил», а я «заметил», и это проявление субъективности. Однако есть вещи объективные, о которых Милитарев либо умалчивает, либо не имеет представления, как и многие другие критики гайдаровского периода. Они в сухих цифрах. Накануне своего коллапса советская экономика демонстрировала многократный прирост неудовлетворенного денежного спроса. Это зафиксировано. Иными словами, бумажки у населения были — в сберкассах, а девать их было некуда, и любой администратор — что гайдаровец, что антигайдаровец и даже ярый милитаревец — обязательно должен был найти способ их безвозмездно изъять к революционному неудовольствию населения.

Второе — отрицательное торговое сальдо. Есть миф, что советская экономика была якобы совершенно автономна и могла действовать хоть в полной изоляции. Так это тоже далеко не так. Почти все, что необходимо населению, от бананов до бытовой техники, закупалось за продажу природных ресурсов, даже пресловутый ВПК, который мыслился локомотивом советской экономики, не мог действовать без импортной комплектации. И ситуация позднего СССР — с действующими заводами и всеобщей занятостью — почти ничем не отличалась от ситуации девяностых прошлого столетия, когда заводы встали, рабочих рассчитали и когда произошел вышеупомянутый коллапс. Сам Гайдар описывал этот «парадокс» в следующей сентенции: «В общем к 1985 году, который можно считать „пиком“ стабильного социализма, мы уже обогнали США по производству удобрений в 1,5 раза, тракторов — в 5, зерноуборочных комбайнов — в 16 раз, а зависимость от импорта американского зерна продолжала возрастать». («Государство и эволюция»). То есть продукцию этих якобы отлаженно действующих заводов все равно невозможно было никому продать.

И, наконец, третий фактор — банковский долг. Внешний долг СССР был столь же критичен, как и долг по пирамиде ГКО при Ельцине и долги корпораций западным банкам в нулевых при Путине. СССР находился накануне дефолта, и с этим тоже надо было что-то делать. Либо уходить в глухую самоизоляцию, либо все-таки изыскивать способ интеграции с западными странами на их условиях.

Однако Гайдар очевидно был неправ, когда считал, что выходом из этой ситуации могли быть только быстрые рыночные преобразования, так что товарищи Милитарева вполне имеют право его поправить. Политическая история наглядно показала, что и архаичные (нерыночные) общества со всеобщей занятостью и с разрешённой властями номенклатурой потребностей вполне могут себе стабильно существовать долгое время в парадигме административно-командной системы. Ведь мы же говорим о том, что ее надо было сохранить, не правда ли?

Действительно, есть Северная Корея, где население несколько уныло, немножко голодно, немножко затюкано, но вполне себе довольно (во всяком случае, так оно заявляет иностранным корреспондентам) и не хочет перемен, а атомная бомба защищает ее от внешнего врага. Бог его знает, сколько так еще можно существовать. Почему бы не устроить и у себя точно такую же Северную Корею?

Или Китай — добившийся удивительного симбиоза военной партократии и капитализма. Просто мечта! Нам бы такое, чтобы айфонов было как в Китае, а на партийных небожителей никто не покушался. Однако тот, кто хочет для России китайского пути, должен себе уяснить, что для этого либо нужны китайцы, либо надо было Китаю отдать Сибирь и поступиться суверенитетом. Китайский же путь с погрязшими в деменции советскими вождями — от Брежнева до Черненко — был совершенно невозможен. Консервация же режима на уровне советской власти и советского способа производства означала бы только одно: что одновременно с этим надо законсервировать и его хроническую неконституционность, советскую невыборную бюрократию, постоянно перерождающуюся в олигархию, марксистко-ленинскую идеологию, в которую к этому времени никто не верил, цензуру, неправовое (по телефонному праву) правосудие…

Я не говорю, что это невозможно, это очень даже возможно! И реваншизм реакционных сил в России это доказывает. Кто-то от этого будет в полном и искреннем восторге. Для кого-то сбудутся все мечты! Просто есть некоторые сомнения, что с такой консервацией можно выиграть историческую конкуренцию и вообще сохранить государство. И что образованные люди не пойдут с чемоданами на выход.