Аскольд

К чаю.

В 90-е люди валили на Запад рядами и колоннами. После миллениума начался обратный процесс, жить на пособие и на зарплату – не очень большая радость, а новости из России о приподнявшихся бывших согражданах нарушают покой не вовремя уехавших.

Им было бы легче согласиться со своей херовой жизнью, если бы здесь люди дохли как мухи, а новости про сотни тысяч миллионеров раздражали и заставляли действовать.

Лозунг «В Москву! В Москву! В Москву!» обрёл свою актуальность. Ехали все – из Саратова, Тель-Авива и Нью-Йорка. Все, у кого там не вышло, надеялись, что здесь пролезет.

Представьте себе молодого человека, уехавшего во времена «Ласкового мая» и успевшего к тридцати годам добиться зарплаты в полторы тысячи долларов, которых хватает на дохлую студию в Бронксе и еду. Три половых акта за эти годы – вот весь накопленный багаж. Ремонт кондиционеров и игра в маленьком театрике с такими же «талантливыми» выпускниками школы искусств – всё, что имел Аскольд, принявший решение штурмовать Третий Рим.

На накопленные две с половиной тысячи долларов он купил себе дешёвый билет, остальные деньги зашил в трусы и поехал. Жить собирался в Тушино, на проспекте Свободы, у двоюродной тётки, бывшей врачихи детской поликлиники, слушающей с утра до вечера радиостанцию «Свобода» и иногда любимого Сергея Доренко, кумира интеллигентных старушек, не имеющих мужей.

Из внешних данных у Аскольда в арсенале были кроссовки на платформе и мятая панамка из джинсовой ткани. Всё остальное требовало большой коррекции – блеклая толстомордая физиономия плюс живот и глаза в очках с такими диоптриями, что в них можно наблюдать за планетами даже днём.

Пластическая хирургия в этом случае оказывалась бессильной, необходима была радикальная операция на хромосомном уровне, но наука ещё не дошла до таких вершин.

Из русской литературы Аскольд вспомнил, что встречают не по одёжке, и приготовился поражать умом и энергией.

У него на руках был красивый диплом Школы искусств и несколько фотографий с «Крепким орешком», когда у того ещё были волосы, он работал в баре на Манхэттене и не был звездой. Портфолио со своими ролями он не взял, понимая, что ему это вряд ли поможет. Надеялся на устные предания об успехах на офф-Бродвее.

Тётка встретила племянника с восторгом – все-таки родная душа, да и мужчина в доме в такие лихие времена не помешает. Она отвела ему целую комнату и дала карту москвича для бесплатного проезда.

Прозвонив нескольким своим знакомым, он нашёл приятеля, работающего в рекламном агентстве, они встретились. Аскольд провел презентацию своего дарования, и тот пообещал ему роль в рекламе чистящего средства для унитазов – небольшую, но яркую.

На съёмку Аскольд пришел с легким волнением, в сценарии была роль весёлого сантехника, и он, примерив её на себя, уже нашел зерно образа. Это была квинтэссенция героя «Крепкого орешка», идущего голыми ногами по осколкам битых стекол, и грустной печали «Таксиста». Но не вышло – ему досталась роль грязного глиста, ползущего из унитаза.

Из его съемки вошло не всё, тело ему пришили с помощью компьютерной графики, вошла только морда, но вся. Заплатили двести долларов. Через две недели на всех каналах в жёсткой ротации он заблистал, его стали узнавать в лицо – остальное в ролике не поместилось. Он еще демонически хохотал в хоре с другими микробами, особенно ему удался смех почему-то с английским акцентом – по замыслу авторов, намекалось, что средство может чистить любое говно, даже иностранное.

На гребне первого успеха пришла вторая роль – желудка в рекламе вкусной конфеты. Она оказалась поглубже и посложнее, имелись слова. Девушки из модельного агентства играли роли жертв вкусной конфеты, на съёмках они были благосклонны, но на контакт с западной звездой шли плохо – мешал шлейф прошлой роли.

После желудка его стали приглашать в ток-шоу и даже номинировали на премию «Лицо года» в разделе сомнительные достижения в искусстве – «Полная жопа».

Жопа у Аскольда всегда была полная, но сдаваться он не собирался.

Предложения в рекламе он временно отклонял, пришла полоса сериалов. На героические роли диверсантов и прочих врагов народа его не брали, рожа была отвратительной настолько, что даже ребёнок с первого кадра понимал, кто враг, а его нужно было убивать в третьей серии. Но маленькая роль предателя в картине молодого режиссера, снимающего ранее ролики о диванах и креслах, досталась ему в связи с болезнью актера, утвержденного ранее и снявшегося в основном эпизоде. Доснимали с Аскольдом.

Его расстреляли в спину при попытке к бегству. Бегал он херово, из-за этого пришлось сделать пять дублей. Он убегал как-то неубедительно – знал, что стреляют холостыми.

По знакомству он выгрыз роль в сериале «Зима – Лето», где в 45-й серии сыграл водочного короля. Сценарий ему не давали, он ехал в Самару и в тамбуре искал зерно роли – передний зуб. Он его потерял по пьянке с вечера и нашел утром на полу по счастливой случайности. Его узнала проводница Карина, вспомнила роль глиста, и он даже надеялся на её взаимность, но она оказалась женщиной чистоплотной и всю ночь провела с милиционером, прикрывающим её бизнес по торговле палёной водкой и вяленой рыбой.

Его сразу повезли на площадку, где он пять часов лежал в трюме старого баркаса заложником, со связанными назад руками и заклеенным скотчем ртом. Текста не было, пришлось играть лицом. Страдания его от жары были естественными, крупный план с лицом, облитым потом, удался, обещали эпизод со словами в 93-й серии.

В перерывах между съемками он ходил на презентации и дни рождения известных людей – там он питался и заводил связи, пока не половые.

В июне он поехал на «Кинотавр», русские «Канны».

В его арсенале было три роли, а это уже багаж, маленький, конечно, но, как Брюс, он желал найти своего режиссёра, а пока собирался поработать на фестивале в баре-кафе на набережной, там он и спал.

Бар ему достался не центровой, звёзды до него не доходили, презентаций и вечеринок не проводили, но люди бывали и даже давали чаевые, узнав, что он актёр. За его спиной висел портрет Брюса, и после трёх стаканов кое-кто признавал его сходство с кумиром.

На третий день фестиваля, после ночи на афтер-пати фильма «Груз-200», он пробился к Балабанову и сказал, что ему не было страшно, и ещё успел сказать, что готов на любую роль. Балабанова отвлекли спонсоры, но кассету с клипами он успел ему сунуть. Балабанов испугался непонятного конверта и бросил его под ноги Тиграну Кеосаяну, тот отшвырнул его дальше, и он попал в руки женщины, загорающей на лежаке у самого моря.

Она посмотрела снимки и ошалела – Аскольд был похож на одну тварь, ограбившую её дом в Конотопе, где она была звездой малого бизнеса.

Два ларька и ритуальный салон давали даме неплохой доход и возможность брать всё, что плохо лежит, у мужчин, которых она любила больше Родины.

Она проследила Аскольда до бара и вечером пришла с ребятами, готовыми его порвать за триста рублей от дамы-заказчицы. Один из них подошёл к бару и сказал:

– Мы от Балабанова! Он тебя ждёт.

«Свершилось!» – решил Аскольд и бросился на улицу. Его посадили в тонированную «девятку» и повезли. Дорога была недолгой, на пустынной улице его выволокли за остатки волос и бросили под ноги заказчице.

Она начала читать приговор, после которого его должны были казнить бейсбольной битой. Он пытался её остановить, объяснял, что он американский гражданин, просил привезти консула, но его никто не слушал. После приговора заказчица попросила найти у него часы, пропавшие в Конотопе, но их не было. Тогда ей показалось, что он их прячет, как папа Брюса из фильма «Криминальное чтиво». Ему разворотили жопу битой, но часов не нашли, бросили на берегу и уехали на закрытие «Кинотавра», где у них была ложа.

Аскольд очнулся, идти было невозможно, он дополз до дороги и стал голосовать.

Вернувшись в бар, он собрал вещи и в ту же ночь вылетел в Америку. Он направлялся в Голливуд, ему говорили, что лицам нестандартной ориентации там дорога открыта, он надеялся.