«Армия не дала мне ничего, но, слава Б-гу, ничего не забрала»
23 февраля, 2020 11:23 дп
Валерий Зеленогорский
Валерий Зеленогорский
Просьба ко всем «френдам» не поздравлять меня с Днем защитника отечества, я родину не защищал, я защищал свою жизнь всеми доступными мне средствами в период службы в СА.
МОЙ ПЛОТ
Армия не дала мне ничего, но слава Б-гу ничего не забрала.
Я не приобрел там друзей, те, кого я считал врагами, из-за неудобств, которые мне они доставляли, уже не разглядеть сквозь толщу лет, но кое-что я в армии приобрел — умение жить в нечеловеческих условиях.
Человек может не есть десятки дней, но спать он должен, через три дня без сна он сходит с ума, если он не на кокаине.
Так вот, я не спал в армии целый месяц; я был в наряде, стоял на тумбочке, это небольшой подиум в казарме, где стоит дневальный, рядом стоит телефон и дневальный стоит, если он молодой, он стоит днем и ночью, почти не спит, иногда днем ему дают еще задания, почистить туалет и другие грязные работы, вот в такие минуты дневальный должен найти укромное место и заснуть хотя бы на десять минут.
Место должно быть укромным, но только в расположении роты, если ты не откликнешься сразу, то тебя ждет суровый приговор старших товарищей, ночью будет трибунал, и он накажет нарушителя, как изменника роты, и он грудью встретит удары своих товарищей.
Но я нашел такое место, инстинкт самосохранения привел меня на помойку, там за откинутой крышкой был оазис, из-за крышки, там образовалась площадка, покрытая жирной травой, удобрения из отходов жизнедеятельности нашего батальона кормили этот оазис.
Там было тихо и грязно, летали жирные мухи. Их запах отбивал охоту дышать даже у тех, кто от природы не имел обоняния.
Я забирался под крышку помойки, на эту вонючую лужайку и засыпал, как у мамы на руках.
Сколько длился этот сладкий сон, я не помню, но зычный голос сержанта Антоняна, ревел для меня трубами Армагедонна, я вспархивал со своей лужайки, совершенно бодрым, и представал перед Антоняном, дурнопахнущим, но совершенно отдохнувшим.
Он морщился, посылал меня на своем языке к моей матери, я не спорил, он говорил потом, исчезни, и я уходил на арык, стирать свое исподнее и опять спал, сидя, с руками, опущенными в воду.
В такой позе много не наспишь, пару раз я падал в арык, но потом научился, я сплел себе стульчик из лозы и опирался на него и больше в арык не падал.
Потом я возвращался в мокром х/б и воцарялся на тумбочку и продолжал службу, наступала ночь, меня никто не собирался сменять и я стоял, стоял и спал стоя, качаясь, как метроном, скажу прямо, мне было плохо, но вешаться я не собирался.
Самое тяжелое время наступало с трех до четырех утра, тяжелый и теплый дух казармы морил меня наповал, я залезал под ближнюю кровать и падал в сон, понимая, что если кто-то проснется, то мне пиздец, но организм, просчитав варианты, давал команду спать, и я , как послушный пользователь своего разума, принимал непростое решение и засыпал под кроватью старшего сержанта Антоняна, от веса его жирного тела сетка лежала почти на полу, но я находил место в этой щели, там мне было хорошо.
Через час тревожного сна я сам просыпался и уже стоя набирал минуты до подъема.
А с утра начиналась новая канитель, но я научился отстраняться от реальности и ждал когда все разойдутся , и я пойду чистить говно в ротный туалет, а потом заползу на помойку и опять прихвачу двадцать минут спасительного сна.
Лужайка за помойкой размером полтора на полметра в те дни спасла меня, природа нашла для меня зону выживания, я сейчас в своей королевской постели два на два, я не могу заснуть , иногда это затягивается на долгие часы.
Я кручусь на шелковых простынях, усыпляя себя плохими фильмами и тупыми радиоголосами, и я не могу найти места в пространстве, где наверно много антонянов держат меня в бодрствующем состоянии, они пугают меня невидимыми страхами, от которых мне страшно засыпать.
Можно принять какое-нибудь зелье или выпить водки в достаточном количестве и упасть, сраженным, на постель, но в таком сне приходят демоны и звенят в свои колокольчики и напоминают о совершенных деяниях, которые ты уже старательно забыл.
Я часто вспоминаю, тот спасительный сон на помойке, где я не видел снов, а я реально не видел никаких снов в армии, действительность была такой цветной и яркой, что снам в них места не было.
У каждого из нас свой спасительный плот, кто-то спасает себя водкой и женщинами, кто-то медалями и банковским счетом, кто-то перестал спасаться и плывет по течению.
Равновесия на бурной реке доступно профессиональным гребцам, но в жизни этому нигде не учат, попадая в круговорот своей жизни приходиться полагаться на удачу, и молиться, что твой плот не разобьется о крутые берега.
Если ты прошел один порог и выплыл на чистую воду, не обольщайся штилю, за камышами тебя может ждать воронка, которая втянет тебя в такой водоворот, что прежние пороги покажутся искусственной волной в бассейне дачного участка.
Валерий Зеленогорский
Валерий Зеленогорский
Просьба ко всем «френдам» не поздравлять меня с Днем защитника отечества, я родину не защищал, я защищал свою жизнь всеми доступными мне средствами в период службы в СА.
МОЙ ПЛОТ
Армия не дала мне ничего, но слава Б-гу ничего не забрала.
Я не приобрел там друзей, те, кого я считал врагами, из-за неудобств, которые мне они доставляли, уже не разглядеть сквозь толщу лет, но кое-что я в армии приобрел — умение жить в нечеловеческих условиях.
Человек может не есть десятки дней, но спать он должен, через три дня без сна он сходит с ума, если он не на кокаине.
Так вот, я не спал в армии целый месяц; я был в наряде, стоял на тумбочке, это небольшой подиум в казарме, где стоит дневальный, рядом стоит телефон и дневальный стоит, если он молодой, он стоит днем и ночью, почти не спит, иногда днем ему дают еще задания, почистить туалет и другие грязные работы, вот в такие минуты дневальный должен найти укромное место и заснуть хотя бы на десять минут.
Место должно быть укромным, но только в расположении роты, если ты не откликнешься сразу, то тебя ждет суровый приговор старших товарищей, ночью будет трибунал, и он накажет нарушителя, как изменника роты, и он грудью встретит удары своих товарищей.
Но я нашел такое место, инстинкт самосохранения привел меня на помойку, там за откинутой крышкой был оазис, из-за крышки, там образовалась площадка, покрытая жирной травой, удобрения из отходов жизнедеятельности нашего батальона кормили этот оазис.
Там было тихо и грязно, летали жирные мухи. Их запах отбивал охоту дышать даже у тех, кто от природы не имел обоняния.
Я забирался под крышку помойки, на эту вонючую лужайку и засыпал, как у мамы на руках.
Сколько длился этот сладкий сон, я не помню, но зычный голос сержанта Антоняна, ревел для меня трубами Армагедонна, я вспархивал со своей лужайки, совершенно бодрым, и представал перед Антоняном, дурнопахнущим, но совершенно отдохнувшим.
Он морщился, посылал меня на своем языке к моей матери, я не спорил, он говорил потом, исчезни, и я уходил на арык, стирать свое исподнее и опять спал, сидя, с руками, опущенными в воду.
В такой позе много не наспишь, пару раз я падал в арык, но потом научился, я сплел себе стульчик из лозы и опирался на него и больше в арык не падал.
Потом я возвращался в мокром х/б и воцарялся на тумбочку и продолжал службу, наступала ночь, меня никто не собирался сменять и я стоял, стоял и спал стоя, качаясь, как метроном, скажу прямо, мне было плохо, но вешаться я не собирался.
Самое тяжелое время наступало с трех до четырех утра, тяжелый и теплый дух казармы морил меня наповал, я залезал под ближнюю кровать и падал в сон, понимая, что если кто-то проснется, то мне пиздец, но организм, просчитав варианты, давал команду спать, и я , как послушный пользователь своего разума, принимал непростое решение и засыпал под кроватью старшего сержанта Антоняна, от веса его жирного тела сетка лежала почти на полу, но я находил место в этой щели, там мне было хорошо.
Через час тревожного сна я сам просыпался и уже стоя набирал минуты до подъема.
А с утра начиналась новая канитель, но я научился отстраняться от реальности и ждал когда все разойдутся , и я пойду чистить говно в ротный туалет, а потом заползу на помойку и опять прихвачу двадцать минут спасительного сна.
Лужайка за помойкой размером полтора на полметра в те дни спасла меня, природа нашла для меня зону выживания, я сейчас в своей королевской постели два на два, я не могу заснуть , иногда это затягивается на долгие часы.
Я кручусь на шелковых простынях, усыпляя себя плохими фильмами и тупыми радиоголосами, и я не могу найти места в пространстве, где наверно много антонянов держат меня в бодрствующем состоянии, они пугают меня невидимыми страхами, от которых мне страшно засыпать.
Можно принять какое-нибудь зелье или выпить водки в достаточном количестве и упасть, сраженным, на постель, но в таком сне приходят демоны и звенят в свои колокольчики и напоминают о совершенных деяниях, которые ты уже старательно забыл.
Я часто вспоминаю, тот спасительный сон на помойке, где я не видел снов, а я реально не видел никаких снов в армии, действительность была такой цветной и яркой, что снам в них места не было.
У каждого из нас свой спасительный плот, кто-то спасает себя водкой и женщинами, кто-то медалями и банковским счетом, кто-то перестал спасаться и плывет по течению.
Равновесия на бурной реке доступно профессиональным гребцам, но в жизни этому нигде не учат, попадая в круговорот своей жизни приходиться полагаться на удачу, и молиться, что твой плот не разобьется о крутые берега.
Если ты прошел один порог и выплыл на чистую воду, не обольщайся штилю, за камышами тебя может ждать воронка, которая втянет тебя в такой водоворот, что прежние пороги покажутся искусственной волной в бассейне дачного участка.