Ангел, запутавшийся в ветках кедра
29 сентября, 2020 6:59 пп
Ирина Неделяй
Ирина Неделяй:
Читала тут статью про несчастную сибирскую семью.
Мать с детьми жила одна в сибирской деревне.
Несчастья их преследовали пока они не уехали из нее, но и уезд не изменил положения, и пришлось им вообще Родину покинуть.
Среди прочего в статье было сказано, что пропитание они в Сибири добывали «шишкуя» в тайге и продавая орехи кедровые и ягоды и грибы.
И сразу встал в памяти Базойский лес.
Это тайга вообще-то.
Ехали мы туда через Колывань и поселок Кондаурово.
Дорога такая была, что приходилось выскакивать последние десятки километров и рубить ивняк и мелкие кусты и подкладывать под машину, чтобы не застрять, ну или толкать ее,родимую.
В самой тайге мы находились до сумерек.
На голове шапочки, брезентовые куртки, джинсы и перчатки.
Когда шишки собираешь, то у них, у свежих, на концах их этих чешуек, прикрывающих сам орех, всегда есть капля смолы. Свежая. Блестит освещенная мелкими, кое-как пробивающимися лучами солнца сквозь кедры и елки.
Там, в этой части тайги в основном кедровая сосна и елки.
Очень быстро вся одежда пропитывается этой смолой, и перчатки не помогают и все пальцы ею уделаны становятся. И пятна эти становятся черными. Отмыть ее можно только маслом.
Никогда мы не носили сетки от комаров. Не знаю почему. Никто не носил.
Первые три дня думаешь, что тебя съедят заживо. Начинаешь сгонять гнус перчаткой пропитанной смолой и смола эта начинает укусы комаров покрывать слоем. Лицо страшно распухает. Думаешь, что тут тебя и похоронят.
Отец лезет на кедру. Он лезет обхватывая кедр сначала веревкой, потому что ствол не обхватить, слишком толстый. На ногах у него пристегнутые на кожаных ремнях самодельные ножи типа шпор, только они вертикально вниз втыкаются.
К кедре прислонены длинные алюминиевые палки с крючками на концах. Они сами по себе длинные, и еще и выдвигаются. Я их подаю отцу, когда он долезет до высоты, где еще можно их ему подать. Он их цепляет за пояс и дальше лезет уже с ними.
На верху кедра он пристегивается ремнем к стволу и начинает своими этими палками сбивать с веток шишки. Шишки валятся вниз.
Я сижу поодаль, под другим кедром, и смотрю на отца в ужасе, как на ангела, запутавшегося в ветках кедра.
Я обычно молюсь все время пока он лезет, пока он «работает» на дереве и пока он слазит вниз. Потом мы собираем шишки в мешки для картошки. Взваливаем их себе на спину и идем из тайги на стоянку.
Иногда отец плутает по тайге, но я не боюсь, просто очень трудно с мешком на спине понять куда ты вообще идешь. Еще трудно от того, что в кедровых лесах почва не ровная. То какие-то кочки, то корни, то вообще подтопленная местность а-ля болото.
У стоянки,недалеко от палатки мы уже соорудили такой типа загончик и там куча шишек наших. Туда мы высыпаем партию и опять идем в тайгу.
Только с наступлением некоторой темноты, мы покидаем тайгу и уходим на стоянку.
После этой адовой работы мы по очереди моемся в ледяной реке разделяющей тайгу и место стоянки в небольшом поле, окруженном лиственными деревьями.
Надо развести костер и варить еду в котелке…
И потом еще надо будет прокручивать через огромную штуку типа мясорубки все эти горы шишек. Потом надо будет их веять через сита специальные на огромных треногах,установленных на стоянке…
Спать первое время в палатке очень страшно.
Все время думаешь о лосях, медведях и рысях, живущих рядом с тобой…
Но отец спит рядом с заряженным ружьем.
Спит он как волк, по двадцать минут.
Спит двадцать минут,потом просыпается и смотрит, что происходит вокруг палатки. Не уверена кого он больше боится: зверей или людей.
Потом до начала адовых дождей, в конце августа надо как-то успеть вырваться на «большую землю».
За клюквой в болота северного района я не ездила.
Это совпадало с началом школы.
Так что туда ездила мужеская половина семьи.
Там их шерп водил, там нет деревьев, там только дышащая, все время раскачивающаяся как гамак,бесконечность Васюганских болот.
Я одно время скучала по тайге.
Странно, но я ее любила.
Просила отца «просто так» поехать в тайгу. Не добывать ничего. Просто пожить в ней, не добывая.
Но отец так не мог.
После того как они, не понимающие ничего, высланы были в Сибирь и голодали в ней, он стал и охотником и рыбаком и «шишкарем», как бы декомпенсируя свою беспомощность и страх, который он пережил в детстве.
На мое предложение перед его смертью,опять поехать в тайгу просто, чтобы попрощаться с нею, он ответил:
« Ира! Да в своем ли ты уме? Поехать и Не Добыть? Я так не умею…»
А мы умеем.
Мы умеем не добывать.
Просто смотреть на глухарей и тетерок и не стрелять в них.
Просто смотреть на кедровую сосну, и не лезть на нее.
Созерцать гриб и не тронуть его.
И мы этой роскоши «не добывать» часто не в состоянии оценить.
Ирина Неделяй
Ирина Неделяй:
Читала тут статью про несчастную сибирскую семью.
Мать с детьми жила одна в сибирской деревне.
Несчастья их преследовали пока они не уехали из нее, но и уезд не изменил положения, и пришлось им вообще Родину покинуть.
Среди прочего в статье было сказано, что пропитание они в Сибири добывали «шишкуя» в тайге и продавая орехи кедровые и ягоды и грибы.
И сразу встал в памяти Базойский лес.
Это тайга вообще-то.
Ехали мы туда через Колывань и поселок Кондаурово.
Дорога такая была, что приходилось выскакивать последние десятки километров и рубить ивняк и мелкие кусты и подкладывать под машину, чтобы не застрять, ну или толкать ее,родимую.
В самой тайге мы находились до сумерек.
На голове шапочки, брезентовые куртки, джинсы и перчатки.
Когда шишки собираешь, то у них, у свежих, на концах их этих чешуек, прикрывающих сам орех, всегда есть капля смолы. Свежая. Блестит освещенная мелкими, кое-как пробивающимися лучами солнца сквозь кедры и елки.
Там, в этой части тайги в основном кедровая сосна и елки.
Очень быстро вся одежда пропитывается этой смолой, и перчатки не помогают и все пальцы ею уделаны становятся. И пятна эти становятся черными. Отмыть ее можно только маслом.
Никогда мы не носили сетки от комаров. Не знаю почему. Никто не носил.
Первые три дня думаешь, что тебя съедят заживо. Начинаешь сгонять гнус перчаткой пропитанной смолой и смола эта начинает укусы комаров покрывать слоем. Лицо страшно распухает. Думаешь, что тут тебя и похоронят.
Отец лезет на кедру. Он лезет обхватывая кедр сначала веревкой, потому что ствол не обхватить, слишком толстый. На ногах у него пристегнутые на кожаных ремнях самодельные ножи типа шпор, только они вертикально вниз втыкаются.
К кедре прислонены длинные алюминиевые палки с крючками на концах. Они сами по себе длинные, и еще и выдвигаются. Я их подаю отцу, когда он долезет до высоты, где еще можно их ему подать. Он их цепляет за пояс и дальше лезет уже с ними.
На верху кедра он пристегивается ремнем к стволу и начинает своими этими палками сбивать с веток шишки. Шишки валятся вниз.
Я сижу поодаль, под другим кедром, и смотрю на отца в ужасе, как на ангела, запутавшегося в ветках кедра.
Я обычно молюсь все время пока он лезет, пока он «работает» на дереве и пока он слазит вниз. Потом мы собираем шишки в мешки для картошки. Взваливаем их себе на спину и идем из тайги на стоянку.
Иногда отец плутает по тайге, но я не боюсь, просто очень трудно с мешком на спине понять куда ты вообще идешь. Еще трудно от того, что в кедровых лесах почва не ровная. То какие-то кочки, то корни, то вообще подтопленная местность а-ля болото.
У стоянки,недалеко от палатки мы уже соорудили такой типа загончик и там куча шишек наших. Туда мы высыпаем партию и опять идем в тайгу.
Только с наступлением некоторой темноты, мы покидаем тайгу и уходим на стоянку.
После этой адовой работы мы по очереди моемся в ледяной реке разделяющей тайгу и место стоянки в небольшом поле, окруженном лиственными деревьями.
Надо развести костер и варить еду в котелке…
И потом еще надо будет прокручивать через огромную штуку типа мясорубки все эти горы шишек. Потом надо будет их веять через сита специальные на огромных треногах,установленных на стоянке…
Спать первое время в палатке очень страшно.
Все время думаешь о лосях, медведях и рысях, живущих рядом с тобой…
Но отец спит рядом с заряженным ружьем.
Спит он как волк, по двадцать минут.
Спит двадцать минут,потом просыпается и смотрит, что происходит вокруг палатки. Не уверена кого он больше боится: зверей или людей.
Потом до начала адовых дождей, в конце августа надо как-то успеть вырваться на «большую землю».
За клюквой в болота северного района я не ездила.
Это совпадало с началом школы.
Так что туда ездила мужеская половина семьи.
Там их шерп водил, там нет деревьев, там только дышащая, все время раскачивающаяся как гамак,бесконечность Васюганских болот.
Я одно время скучала по тайге.
Странно, но я ее любила.
Просила отца «просто так» поехать в тайгу. Не добывать ничего. Просто пожить в ней, не добывая.
Но отец так не мог.
После того как они, не понимающие ничего, высланы были в Сибирь и голодали в ней, он стал и охотником и рыбаком и «шишкарем», как бы декомпенсируя свою беспомощность и страх, который он пережил в детстве.
На мое предложение перед его смертью,опять поехать в тайгу просто, чтобы попрощаться с нею, он ответил:
« Ира! Да в своем ли ты уме? Поехать и Не Добыть? Я так не умею…»
А мы умеем.
Мы умеем не добывать.
Просто смотреть на глухарей и тетерок и не стрелять в них.
Просто смотреть на кедровую сосну, и не лезть на нее.
Созерцать гриб и не тронуть его.
И мы этой роскоши «не добывать» часто не в состоянии оценить.