Альфред Кох с персиками
21 декабря, 2020 10:26 дп
Альфред Кох
Альфред Кох:
А если карантин не кончится никогда, то что я буду делать?
Я уже не смогу поехать летом в мою любимую Италию, я не буду гулять по Венеции и есть на Гранд-Канале в уличном кафе пасту с креветками…
Я во Флоренции не пойду в 101 раз в Уфици смотреть Ботичелли, и не съем флорентийского стейка из белого быка «кьянина»…
В Риме я не пойду от Испанской лестницы через весь город до Собора Святого Петра. В Сиене я не буду любоваться собором, который описал еще Гете как самый красивый собор на Земле…
Я не буду в Ассизи смотреть на фрески Джотто, я не буду в бродить по Помпеям, я не буду как Бунин любоваться Везувием, сидя на балконе отеля «Квисисана» на Капри…
Но что я буду? Что я буду делать?
Я буду больше заниматься своим бизнесом. Я буду много готовить еды и осваивать новые рецепты. Я буду больше возиться в саду…
С возрастом (хотел написать «в старости») я стал получать удовольствие от копания в земле… Я весной решил посадить еще два персика.
В наших краях они не очень растут: все-таки иногда весной бывают заморозки и тогда они не успевают отцвести… Но все же в этом году у меня был один персик. Один! Но был. Вкусный, большой, сочный персик.
Поэтому я решил посадить еще два персика. Чем черт не шутит? Может глобальное потепление приведет к тому, что в этот раз не будет весеннего заморозка и персики отцветут до конца, до завязи? Надо же как-то использовать все эти катаклизмы в свою пользу…
Вот и ковид этот самый тоже надо как-то использовать… Как? А вот пусть, например, дети нарожают внуков и подбросят их мне… Я буду возиться с ними… А чего еще делать? Буду им менять подгузники, делать «агу», качать на руках… Я трижды это делал…
Не то, что я большой любитель этого занятия, но ковид не дал мне выбора: он же отнял у меня горные лыжи, значит нужно нянчить внуков… Рожать своих уже поздно, значит вот так как-то можно было бы выкрутиться…
А еще, наверное, надо уже садиться и писать книгу. Книгу про все. Про Ельцина и Гайдара. Про Черномырдина и Немцова. Про Березовского и Собчака… Всех я их знал, со всеми работал, с некоторыми дружил. А некоторых — любил…
Да, надо написать. А то вот так откладываешь, откладываешь, а потом и сам в ящик сыграешь. И некому будет книжку написать. Ведь писатель-то из всех я один. Мне ли самому не знать, что писатель — только я один. Уж не Зыгарь же какой-нибудь, прости господи… И не Прилепин…
Надо же все это написать. И про 1991 и про 1993… И про войну в Чечне и про эти проклятущие выборы-96… И про мой любимый Манхэттен, и про мою любимую Германию. И про родной и любимый город на Неве. Самый лучший город на свете…
Про ковыльные степи Казахстана, где я родился… Про всадника на холме с беркутом на руке. Про кумыс в прохладе юрты. Про свистящих сурков, стоящих столбиком посреди солочака…
Про Волгу с поросшими лесом Жигулями, про вечерние костры на берегу, про проплывающие ночью светящиеся пароходы с музыкой и танцами. Про рыбалку и раков, про волжских лещей, про стадо коров, вышедших в полдень к берегу чтобы напиться…
Про Килиманджаро с лютым холодом ночью на подъеме. Про Борю Немцова на вершине Эльбруса. Про бесконечную вереницу людей, идущих на Монблан по острому хребту ледника…
Про бескрайние джунгли Венесуэлы, про зеленые степи Монголии, про Иудейскую пустыню. Про мои любимые Альпы, исхоженные вдоль и поперек.
Про немцев. Про русских. Про то, как все как-то так глупо получилось в моей жизни, что вот уже скоро 60 лет, а ума так и не прибавилось…
Я знаю этот зуд, этот гон: это значит снова заискрило. Надо писать. Карантин. Все равно больше делать нечего. Пусть это будут мои повести Белкина. Если получится.
А не получится, значит — не получится. Раз — и стер. Даже не надо как Гоголь жечь рукопись. Просто удалил с компьютера — как и не было. Кто мне судья строже меня самого? Никто!
Поэт! не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.
Альфред Кох
Альфред Кох:
А если карантин не кончится никогда, то что я буду делать?
Я уже не смогу поехать летом в мою любимую Италию, я не буду гулять по Венеции и есть на Гранд-Канале в уличном кафе пасту с креветками…
Я во Флоренции не пойду в 101 раз в Уфици смотреть Ботичелли, и не съем флорентийского стейка из белого быка «кьянина»…
В Риме я не пойду от Испанской лестницы через весь город до Собора Святого Петра. В Сиене я не буду любоваться собором, который описал еще Гете как самый красивый собор на Земле…
Я не буду в Ассизи смотреть на фрески Джотто, я не буду в бродить по Помпеям, я не буду как Бунин любоваться Везувием, сидя на балконе отеля «Квисисана» на Капри…
Но что я буду? Что я буду делать?
Я буду больше заниматься своим бизнесом. Я буду много готовить еды и осваивать новые рецепты. Я буду больше возиться в саду…
С возрастом (хотел написать «в старости») я стал получать удовольствие от копания в земле… Я весной решил посадить еще два персика.
В наших краях они не очень растут: все-таки иногда весной бывают заморозки и тогда они не успевают отцвести… Но все же в этом году у меня был один персик. Один! Но был. Вкусный, большой, сочный персик.
Поэтому я решил посадить еще два персика. Чем черт не шутит? Может глобальное потепление приведет к тому, что в этот раз не будет весеннего заморозка и персики отцветут до конца, до завязи? Надо же как-то использовать все эти катаклизмы в свою пользу…
Вот и ковид этот самый тоже надо как-то использовать… Как? А вот пусть, например, дети нарожают внуков и подбросят их мне… Я буду возиться с ними… А чего еще делать? Буду им менять подгузники, делать «агу», качать на руках… Я трижды это делал…
Не то, что я большой любитель этого занятия, но ковид не дал мне выбора: он же отнял у меня горные лыжи, значит нужно нянчить внуков… Рожать своих уже поздно, значит вот так как-то можно было бы выкрутиться…
А еще, наверное, надо уже садиться и писать книгу. Книгу про все. Про Ельцина и Гайдара. Про Черномырдина и Немцова. Про Березовского и Собчака… Всех я их знал, со всеми работал, с некоторыми дружил. А некоторых — любил…
Да, надо написать. А то вот так откладываешь, откладываешь, а потом и сам в ящик сыграешь. И некому будет книжку написать. Ведь писатель-то из всех я один. Мне ли самому не знать, что писатель — только я один. Уж не Зыгарь же какой-нибудь, прости господи… И не Прилепин…
Надо же все это написать. И про 1991 и про 1993… И про войну в Чечне и про эти проклятущие выборы-96… И про мой любимый Манхэттен, и про мою любимую Германию. И про родной и любимый город на Неве. Самый лучший город на свете…
Про ковыльные степи Казахстана, где я родился… Про всадника на холме с беркутом на руке. Про кумыс в прохладе юрты. Про свистящих сурков, стоящих столбиком посреди солочака…
Про Волгу с поросшими лесом Жигулями, про вечерние костры на берегу, про проплывающие ночью светящиеся пароходы с музыкой и танцами. Про рыбалку и раков, про волжских лещей, про стадо коров, вышедших в полдень к берегу чтобы напиться…
Про Килиманджаро с лютым холодом ночью на подъеме. Про Борю Немцова на вершине Эльбруса. Про бесконечную вереницу людей, идущих на Монблан по острому хребту ледника…
Про бескрайние джунгли Венесуэлы, про зеленые степи Монголии, про Иудейскую пустыню. Про мои любимые Альпы, исхоженные вдоль и поперек.
Про немцев. Про русских. Про то, как все как-то так глупо получилось в моей жизни, что вот уже скоро 60 лет, а ума так и не прибавилось…
Я знаю этот зуд, этот гон: это значит снова заискрило. Надо писать. Карантин. Все равно больше делать нечего. Пусть это будут мои повести Белкина. Если получится.
А не получится, значит — не получится. Раз — и стер. Даже не надо как Гоголь жечь рукопись. Просто удалил с компьютера — как и не было. Кто мне судья строже меня самого? Никто!
Поэт! не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.