Абсурд как философская подоплёка агонии
23 марта, 2023 4:58 пп
Наталья Троянцева
Наталья Троянцева:
Наблюдая невиданный размах разномастного имморализма, порой отвлекаешься на сокрушительную текучку и забываешь об очевидном состоянии неизбежно конечной агонии. Лично для меня новым явилось собственное открытие того, в какую форму цивилизационно-философское понятие абсурда трансформировалось в, так сказать, родимой сторонке. Абсурдом как литературным течением я с давних пор упиваюсь, Ионеско перечитываю, стилистическую проникновенность Кафки обожаю, Беккета просто люблю. И бесхребетная демократическая растерянность одной пары персонажей пьесы «В ожидании Годо», и фашизоидная IT-перспектива раболепного Лаки на поводке у нарцисса Поццо — по сю пору доставляли наслаждение как нечто актуальное, ясное, но убедительно чужеродное.
Что такое абсурд доморощенный, я когда-то удостоверила таким вот фактом — в проливной дождь по городу ехала поливальная машина с включенным разбросом воды. Логика простая — власть распорядилась, ноунейм выполняет распоряжение вопреки здравому смыслу. Сейчас власть террор называет спасением, захват освобождением, публичное убийство обороной. Как говорил герой пьесы Шварца, многие верят. В России условный Годо
(In God we trust) — имитатор условного власть предержащего: православие суть самодержавие и наоборот. Власть и церковь всегда вместе и «над». Подчеркну: этот канонический дискурс абсурда описал Оруэлл, никогда к абсурдистам не причисляемый.
В современном феномене российского абсурда главным является не ощущение полной потерянности в мире от внезапной утраты веры, а безграничный совокупный имморализм. При этом, что самое главное, имморализм здесь и сейчас не антитезис морали, он — следствие общеобусловленной аморальности. Аморален доморощенный субститут Годо, абсурдный колышек, к которому привязан каждый, кто исповедует единство с государством как таковым. Я не знаю ни одного россиянина, кто был бы готов усомниться в незыблемости российского государства в его формальном теперешнем status quo. Лидеры мнений мечтают поменять персоналии, но никак не могут смириться с мыслью, что модель устарела сама по себе.
Организационная структура во всём мире трансформируется в новейшую форму самоорганизации и процесс этот неизбежен и необратим. Ведущую роль играет городское самоуправление, оно же, в конечном итоге, формирует основные государственные расходы и распределение ВВП. Государственная власть — наёмник гражданского общества, безраздельно ему подотчетный. То, что мы видим в своей стране — бесконтрольное и безграничное разбазаривание ресурсов, включая человеческие жизни, диктатура беспредельного цинизма, извращение моральных норм вкупе с лютой пропагандой узаконенного имморализма — квинтэссенция абсурда самого крайнего толка. Абсурда, внутри которого современник делает ставку на руины не прошлого даже, но — его абсолютной фальсификации. То, что прошлое сфальсифицировано, выяснилось в 90-е, но принять это оказалось невозможно. Но возможной и даже необходимой показалась сакрализация фальшивых руин, которая, шаг за шагом, привела к имморализму в наивысшей степени.
Я, как и мои единомышленники, не трачу время и эмоции на телешоу любого толка сейчас. Но мне очевидно, что политическая пропаганда столь же энергична, сколь и пропаганда социальная. Я периодически, под кофеек-чаек, смотрю фрагментарно сериал на «мистическом» телеканале. Последний сюжет: свекровь намерена убить неугодную невестку с помощью девицы потенциально угодной. Невестка уличает обеих и в дальнейшем взаимоотношения в семье чуть более напряжены, но продолжаются как ни в чём не бывало. Убеждённый имморализм — практический стержень всех сюжетов, неизбежные причинно-следственные связи в любой коллизии вненравственны априори. И у каждой коллизии обязательно есть сюрреальная подоплёка в формате конфликта с идиотической «приметой» тривиально фетишистского толка: всё пошло не так, поскольку — «не держи дома сухие цветы, не храни деньги в коробке, не покупай носки мужу, не храни в доме сломанные часы» и проч.
Смотрю, слушаю, думаю — и утешаюсь пониманием, что агония предшествует кончине и что фальшивые руины уже никогда не станут фундаментом.
Наталья Троянцева
Наталья Троянцева:
Наблюдая невиданный размах разномастного имморализма, порой отвлекаешься на сокрушительную текучку и забываешь об очевидном состоянии неизбежно конечной агонии. Лично для меня новым явилось собственное открытие того, в какую форму цивилизационно-философское понятие абсурда трансформировалось в, так сказать, родимой сторонке. Абсурдом как литературным течением я с давних пор упиваюсь, Ионеско перечитываю, стилистическую проникновенность Кафки обожаю, Беккета просто люблю. И бесхребетная демократическая растерянность одной пары персонажей пьесы «В ожидании Годо», и фашизоидная IT-перспектива раболепного Лаки на поводке у нарцисса Поццо — по сю пору доставляли наслаждение как нечто актуальное, ясное, но убедительно чужеродное.
Что такое абсурд доморощенный, я когда-то удостоверила таким вот фактом — в проливной дождь по городу ехала поливальная машина с включенным разбросом воды. Логика простая — власть распорядилась, ноунейм выполняет распоряжение вопреки здравому смыслу. Сейчас власть террор называет спасением, захват освобождением, публичное убийство обороной. Как говорил герой пьесы Шварца, многие верят. В России условный Годо
(In God we trust) — имитатор условного власть предержащего: православие суть самодержавие и наоборот. Власть и церковь всегда вместе и «над». Подчеркну: этот канонический дискурс абсурда описал Оруэлл, никогда к абсурдистам не причисляемый.
В современном феномене российского абсурда главным является не ощущение полной потерянности в мире от внезапной утраты веры, а безграничный совокупный имморализм. При этом, что самое главное, имморализм здесь и сейчас не антитезис морали, он — следствие общеобусловленной аморальности. Аморален доморощенный субститут Годо, абсурдный колышек, к которому привязан каждый, кто исповедует единство с государством как таковым. Я не знаю ни одного россиянина, кто был бы готов усомниться в незыблемости российского государства в его формальном теперешнем status quo. Лидеры мнений мечтают поменять персоналии, но никак не могут смириться с мыслью, что модель устарела сама по себе.
Организационная структура во всём мире трансформируется в новейшую форму самоорганизации и процесс этот неизбежен и необратим. Ведущую роль играет городское самоуправление, оно же, в конечном итоге, формирует основные государственные расходы и распределение ВВП. Государственная власть — наёмник гражданского общества, безраздельно ему подотчетный. То, что мы видим в своей стране — бесконтрольное и безграничное разбазаривание ресурсов, включая человеческие жизни, диктатура беспредельного цинизма, извращение моральных норм вкупе с лютой пропагандой узаконенного имморализма — квинтэссенция абсурда самого крайнего толка. Абсурда, внутри которого современник делает ставку на руины не прошлого даже, но — его абсолютной фальсификации. То, что прошлое сфальсифицировано, выяснилось в 90-е, но принять это оказалось невозможно. Но возможной и даже необходимой показалась сакрализация фальшивых руин, которая, шаг за шагом, привела к имморализму в наивысшей степени.
Я, как и мои единомышленники, не трачу время и эмоции на телешоу любого толка сейчас. Но мне очевидно, что политическая пропаганда столь же энергична, сколь и пропаганда социальная. Я периодически, под кофеек-чаек, смотрю фрагментарно сериал на «мистическом» телеканале. Последний сюжет: свекровь намерена убить неугодную невестку с помощью девицы потенциально угодной. Невестка уличает обеих и в дальнейшем взаимоотношения в семье чуть более напряжены, но продолжаются как ни в чём не бывало. Убеждённый имморализм — практический стержень всех сюжетов, неизбежные причинно-следственные связи в любой коллизии вненравственны априори. И у каждой коллизии обязательно есть сюрреальная подоплёка в формате конфликта с идиотической «приметой» тривиально фетишистского толка: всё пошло не так, поскольку — «не держи дома сухие цветы, не храни деньги в коробке, не покупай носки мужу, не храни в доме сломанные часы» и проч.
Смотрю, слушаю, думаю — и утешаюсь пониманием, что агония предшествует кончине и что фальшивые руины уже никогда не станут фундаментом.