Абхаз и Я

К годовщине (перепост из журнала «Медведь», текст был опубликован до очередной попытки вооруженного вторжения Грузии в Абхазию в 2008 году)

Оказывается, весной там на пальмах растут соловьи. И поют, как русские. А сирень лианообразно обвивает какой-нибудь возлюбленный огромный платан и взрывается своим цветом так, будто тебя стукнули по голове…

…Когда я уезжал из Абхазии летом 1992 года, в Новом Афоне над Иверской горой кружила стая орлов. Первый раз в жизни наблюдал такое парение, исполненное с потаенным смыслом. Потом спустился в город, собрал вещи, взял такси и поехал в Сочи. Там удивились моему возвращению – «как ты прорвался?».

— ???

— Там же война!

— Где?

— В Абхазии! Там мосты взорваны в Гаграх!

— Полчаса назад я там пиво пил. Какая война?

— Иди телевизор посмотри…

Оказывается, тогда война шла за нами по пятам. Буквально через пять минут после того, как я вернул продавщице недопитую кружку пива и сел обратно в такси, в Гаграх высадился грузинский морской десант. А в Сухум по суше вошла бронетехника и «Мхедриони».

— Они шли голые по пояс, с автоматами, пулеметами, в камуфляжных штанах, пьяные, с раскрашенными лицами. Как Рэмбы…

Кофе-мофе, коньяк-маньяк

…Прошло 15 лет. Позади населенный пункт по имени «Веселое», пенистая река Псоу и сочинские автомобильные пробки на узенькой дорожке к границе.

В Абхазии пробок нет. По пути к Сухуму встречается только один светофор. Может, два. Потому что один из них точно незаметен.

И седой водитель рассказывает про весну и красоту так: «Видишь, как все цветет? Вот эту красоту хотели у нас отобрать. В Сухум они прошли танками, а в Гаграх высадились десантом с моря. В Гаграх много грузин жили, сделали здесь пятую колонну. И атака у них получилась и с моря, и изнутри. Мы тогда не ждали никакой войны. Мы не любим убивать. Это нехорошо. Я лично не люблю. А тут война. Что делать? Ты его не застрелишь – он тебя застрелит. Когда вдруг встретишься с ним, он в кустах на одной горе, я в кустах — на другой. И целимся друг в друга… Э-э-э, что он так рукой машет, как будто ему в космос ехать надо!..»

Последняя фраза относится к российскому отдыхающему, который, голосуя, поднял руку к небу. Местные обычно, останавливая машину, руку приподнимают чуть-чуть, пальцем указывая в тот клочок земли, где хотелось бы остановить авто.

Отдыхающий забирается внутрь маршрутки.

Водитель кивает на изумрудную зелень в горах:

— Эту красоту все время хочется показывать. С другом приглашаем девушек, шашлыки-машлыки, все такое, понимаешь?

— Ну да, — говорю, — коньяк-маньяк…

Он смеется, но объясняет мне смысл красоты так: «Ольха там, в горах, так цветет. Я везу девушку, не смотри на мои седые волосы, чтобы показать ей эту красоту — «смотри, говорю, а она мне: «что я, ольху не видела?!» . Э-эх,женщины, одно у них на уме! Хоть бы на ольху сначала посмотрела!…»

— Гагру мы освобождали с двух, даже с трех сторон сразу. Грузины бедные не знали, куда им деваться. Их много убили. За мародерство особенно. Не все это знают, но грузовиками их тела вывозили в горы, там бульдозерами копали большие ямы. В них и закопали. Как родственники будут их искать?..»

Блокада

…Справа за окном спокойное море, плавно переходящее в небо.

В 1990-м году мы с другом и семьями не поехали в Абхазию. Хотя билеты были на руках, но буквально за день вылета, СМИ сообщили, что там начались перестрелки между грузинами и абхазами.

Мы сдали билеты и уехали в Форос, помните, там через год арестовали Горбачева с семьей? Это не мы — мы в это время были уже в Абхазии.

— Почему в прошлом году не приехал? – чуть обиженно в 1991-м году спросил мой приятель, сиделец с большим стажем. – Войны испугался? Какая война? Тут люди поездили на машинах, постреляли в воздух. Некоторые придурки по домам стреляли. И все. Знаешь, как воевали? Решили заблокировать железнодорожное сообщение России с Грузией, вот здесь (мы сидели тогда в кафе на железнодорожной станции «Водопад» в Новом Афоне – прим. авт.) между двумя горами на одноколейке положили шпалу, чтобы грузинские паровозы не ездили. В пальмах чуть выше поставили пулемет. И знаешь, что получилось? Знаешь, что грузины придумали? Они паровоз пустили, тот шпалу снес и уехал себе спокойно. Никто даже из пулемета по нему не выстрелил. Знаешь почему?

— Нет, — честно ответил я.

— А кто из него стрелять умеет?!! Давай по 50 грамм…
После глотка чачи и глотка кофе (а все это исполнялось над прозрачным прудом из воды реки Псырцха, таким прозрачным, что можно было разглядеть огромных карпов похожих на мини-атомные подводные лодки), после этого всего мой визави сказал:

— Вот мы сидим сейчас здесь, за одним столом. Ты – русский, жена твоя — полячка, друг мой – грузин. Мы с ним, с грузином, за одной партой вместе сидели. Потом, дураки, в одной зоне вместе сидели. Нам что с ним делить? Нам что с вами делить? Какая война? О чем ты говоришь?…

Грузина – однопартийца (от слова парта, — прим. авт.), называли «Джоник». Английская кличка у него такая была. Представляясь, он не скрывал, что отсидел 8 лет, но и напоминать об этом не любил, а вот о том, что теперь стал очень верующим человеком….

Однажды утром мы сидели с ним в тени платана за столиком кафе у реки Псырцха, и я увидел строительные леса у храма Симона Канонита.

Уже была перестройка, но я помнил, что при советской власти  в этом храме был склад, потом библиотека.

— А сейчас почему ремонт? – спросил я тогда у Джоника.

— Вернули все это дело в религию обратно, — ответил он.

— А ты был внутри, там фрески остались старые? – поинтересовался я (по одной из версий, под этим храмом захоронены останки Симона Канонита, он же – Симон Зелот, он же – Симон Ханоней, один из 12-ти апостолов Христа, — прим. авт.)

— Я туда каждое утро хожу, ни свет, ни заря, — ответил Джоник, — мне двери открывают, потому что я молиться туда хожу. Но это очень рано утром. Отдыхающие еще спят в такое время. Если сможешь встать в полшестого утра – приходи, я тебе фрески покажу. А сам молиться буду.

— Кому?

— Николе Угоднику. Каждое утро я хожу к нему, — безбожно врал Джоник, — и читаю молитву: «Никола Угодник, слушай сюда, что я тебе скажу…»

Этот разговор был, повторю, в 1991-м году, а в 2008-м сирень пышно цвела на дереве за прудом. За сиренью на фасаде бывшего санатория «Абхазия» бледнел огромный, замытый дождями портрет Александра Бардодыма. Поэта из общества куртуазных маньеристов, приехавшего защищать эту землю, и убитого на ней.

— Ты знал его в Москве? — спросил меня абхаз, —Хилый такой парнишка, я учил его нашему языку…

Александр Бардодым родился в Москве в 1966 году. В1984-м поступил в Литературный институт имени Горького, сотрудничал с еженедельником «Куранты». Его стихи издавались в сборниках «Любимый шут принцессы» (1992 г.), «Прорваться за грань» (1993 г.).

Я не знал Бардодыма, но спросил про Джоника.

— Убили Джоника, — сказал абхаз, — когда война началась, я еле-еле умудрился вывезти его отсюда. А он вернулся обратно. Я его спросил зачем, а он ответил, что, видно, судьба ему умереть на Родине. Спрятал его, конечно. Но кто-то узнал, что я в Абхазии грузина прячу, когда я однажды уехал по делам, его застрелили.

…Глоток кофе, глоток водки.

Танки с антиквариатом

… Что бы не говорили в СМИ о студенческих волнениях в Сухуме, которые стали первородной причиной военного вторжения грузинских войск в Абхазию (дабы пресечь посягательства на грузинскую культуру), что бы не говорили об ограблении пассажирских поездов в начале 90- годов…

Помню грузинского дедушку (соседа по купе) в вязаных носках. Дедушка был седобород, благообразен, и в этих самых носках, в которых он приезжал в Москву навещать внука. Навещал два месяца и возвращался домой, в Грузию. В одном купе с нами. Может, поэтому запомнились носки. И еще. Когда до Сухума оставалось километров сорок, он вернулся после длительной прогулки по поезду и сделал скромное предложение: «Если вы после Сухума дальше едете, держитесь с нами. В этом купе соберутся сейчас грузинские старики, а после Сухума грабить поезд начнут. Наше купе грабить не будут, потому что мы – грузинские старики. А вы будете с нами, и вас не тронут».

Это было до войны.

— Кто будет грабить? – поинтересовался я.

— Мхедриони…

 Вооруженное формирование «Мхедриони» было сформировано в основном из людей, выпущенных после амнистии в честь победы на президентских выборах в Грузии Гамсахурдиа. На вооружении у них было автоматическое оружие, минометы, артиллерия и тяжелая техника, оставшаяся от советских войск. Они промышляли грабежами поездов и домов на территории, прилегавшей к границе с Абхазией. Когда к власти пришел Шеварднадзе, он решил убить сразу двух зайцев – избавить страну и себя от вооруженных бандитов, и продемонстрировать свою силу Абхазии. Командующим был назначен вор в законе Джаба Иоселиани.

До сих пор у меня сохраняется уверенность, что грузинский дедушка носки не снимал вообще никогда.

До сих пор у меня сохраняется уверенность, что, когда один президент Грузии пришел к власти (демократическим, естественно, путем – авт.), он объявил амнистию «зекам». А когда очухался, понял, что этим людям нечем заняться. И в руках у них столько оружия, оставленного при выходе советских войск, что с этим надо как-то считаться.

А потом началась война.

Чтобы «абхазы поезда не грабили».

Осведомленные источники из кругов, близких к криминальным, разрушили мою уверенность.

— Абхазы, конечно, тоже поезда грабили. Но после их проезда по курортной зоне. Ближе к Грузии. Грузины грабили чаще. Но не в Абхазии. А потом однажды я спустился в город, и мне говорят, что война началась. Я посмеялся: «Хватит прикалываться!» И тут увидел, как с самолетов расстреливают отдыхающих на пляже… Чуть с ума не сошел!

… Эти отдыхающие были гражданами России. Мужчины, женщины, дети – загорали на пляже, когда грузинские самолеты начали стрелять в них. Ради первородства грузинского языка в Сухумском университете?…

Тогда Сухум грузины брали танками, бронетранспортерами и пехотой. И остановились грабить город.

— Нам бы всем был кирдык, — рассказывала мне малюсенькая продавщица из магазина, — Всем! Если бы они перестали грабить, тогда бы они пошли дальше, вглубь Абхазии. А у нас кроме охотничьих ружей ничего не было, представляешь? Когда подбили их первый танк, внутри был антиквариат, ковры, золото, жемчуга…

И еще на их стороне были ребята, которые с нашими ребятами в Афгане еще вместе воевали. В часы затишья встречались на Гумисте (река около Сухуми – авт.), выпивали, вспоминали минувшие дни, а потом расходились по своим позициям – стрелять друг в друга.

Обезъяны сошли с ума

— Когда мне принесли моего брата, с червями в глазах, я запретил всем плакать. И самому себе запретил. Я сам его вымыл. Ни одной слезы не уронил. Ты видел, где он похоронен?..

…В черном небе звезды над головой. В белой чашке – кофе. Немного чачи.

Я видел, где похоронен. И где другие похоронены, тоже видел. Я видел, что над некоторыми могилами обустроены жестяные крыши. И понял почему – чтобы, когда вся родня приедет поминать, какая-нибудь бабушка не промокла бы под дождем.

И следы от автоматных очередей на стенах домов я видел, и было понятно, как, кто и куда стрелял. Видел я все это…

И пил кофе. И слушал. Не чиновников, не военачальников, не администраторов. Людей слушал.

Первая попытка вышибить грузинские войска из Сухума – сотни убитых. Неудачей это называется. Или другим подобным словом.

Российские газеты писали про сошедших с ума обезьян в сухумском питомнике – их некому было кормить, и разрывы от снарядов тяжелой артиллерии усугубляли отсутствие элементарного человеческого присутствия.

Обезьянам было тяжко.

— Ты помнишь эту речку, этот мост? Ты помнишь эти дома справа, когда ехать в Сухум из России? – грузинка тетя Лейла, беженка из Сухума, здесь, в Москве приседала на стульчик рядом с нашим столиком в кафе, который «держали» сухумские грузины. А потом его купили грузины «тбилисские».

— Помню, конечно.

— Я туда вернуться не смогу уже, там в этом доме, который посредине, моя квартира трехкомнатная. Хочу тебе ее завещать… Забери.

Кофе в Москве. Черное платье тети Лейлы – траур по убитому мужу, сыновьям.
Их там убили, во время войны. У нее никого не осталось. И ничего. Даже работы в Москве после «тбилисских».

— Ты спроси у них, — тетя Лейла тыкала пальцем в небо, намекая на правительство России, — почему гражданам Абхазии дают российские паспорта, а мне – нет. Я ведь гражданка?

Спрашиваю в этой статье, понимая, что бессмысленно.

От подарка тети Лейлы я отказался. А дом ее видел.

Там все выгорело внутри. И через окна, оставшиеся без стекол, в хорошую погоду можно увидеть Турцию.

…Много лет назад, еще при Советской власти, будучи подростком, я поднялся на Иверскую гору в Новом Афоне, потрогал ладонями камни древней крепости и спросил у завалящего старикашки, который жил при источнике святой воды: «А почему государство это все не реставрирует?»

— А кто ему позволит? – ответил дедушка, — Ему сюда нельзя. Здесь дух святой!
От пары глотков святой воды такое чувство, будто она смывает с души налипшую скользкую московскую грязь. И воздух… Им не дышишь, его отхватываешь по кусочку губами, как сахарную вату.

Еще про святую воду. Иверская гора, на которой стоит крепость древней Анакопии, на вершине плоская, будто срезанная ножом. Там стоит крепость. В крепости резервуар, уровень воды в котором не менялся на протяжении сотен лет. В журнале «Наука и жизнь» еще давным-давно при советской власти один профессор опубликовал очень простое объяснение этому явлению – внутри горы есть мощная артезианская трещина, и по воле природы, она поддерживает постоянное давление, подавая воду в резервуар.

А потом 16-летний юноша Гиви Смыр на веревке спустился в яму, куда безвозвратно падали коровы, и открыл знаменитые Новоафонские пещеры, приток туристов в которые не ослабевает до сих пор в любой сезон. То есть, оказалось, что гора внутри – полая.

Гиви Смыр в Абхазии, наверное, известнее, нежели президент Багапш.

Гиви Смыр не лезет в политику. Он лазит по горам, по ущельям, и иногда, увидев какой-то камень, отсекает от него все ненужное, и там, где, может быть, никогда не ступит нога человека, остается скульптура.

Во время войны этот художник стал командиром батальона. Значит, так надо было.
Сейчас он гендиректор пещеры, но занимается реставрацией крепости на Иверской горе. Той самой крепости, в которую, по словам дедушки, дух святой не пускал советскую власть.

Во времена СССР, через пару лет после беседы с тем дедушкой, в советской прессе я прочел разоблачительную заметку о нем. Он, оказывается, обкрадывал государство в лице советских граждан тем, что питался на монетки из покоцанной алюминиевой тарелки, куда граждане СССР, даже члены КПСС и ВЛКСМ, попившие святой воды на Иверской горе, бросали монетки. На эти монетки дед хлебушка себе покупал. Получил пять лет тюрьмы.

Да, здесь много чудес. Иногда кажется, что где-то за твоей спиной ангел прошелестел крылом. И еще здесь сейчас на рынке продают коньяк… из абрикосов.

…Вторая попытка освободить Сухум была удачной. Или как это там называется…
Конечно же, они никому не отдадут свою землю.

Земельный вопрос

— Этой зимой такой снег выпал, что весь лимонник мне обломал. Я даже плакал, — мы пьем домашнее вино, глядя на море внизу, — Знаешь, сколько мне предлагали за мою землю?

— Десять лимонов «долларов»…

— Точно угадал. Только она не продается. Потому что туда посмотри, — и он кивнул в сторону могилы своего брата на пригорке у кипарисовой аллеи.

…Во время путча 1991 года, когда в Новый Афон приехали люди из КГБ, чтобы арестовать меня за статьи против КГБ, он мне так говорил: «Что ты там все пишешь-мишешь. У меня в горах делянка мандариновая есть, 10 гектаров, возьми себе половину, там тебя никто не найдет. И хоть заживешь как человек. Соберешь мандарины – весь год забот не знаешь.

— Я не умею их собирать.

— Чего там уметь? За портвейн нанимаешь рабочих, они собирают, продают, а деньги тебе привозят.

Потом, после войны 1992 года мне рассказывали, что в Абхазии стало столько оружия, что под мандаринами автоматы и пистолеты ТТ вывозили в Россию, где продавали по удивительным ценам — $500 за АК, $250 – за ТТ.

Оружия здесь и сейчас хватает, только его не видно. Вернувшись в Москву, я с удивлением уставился на милиционеров с автоматами. Отвык от такого зрелища всего за неделю.

– Там же, в Абхазии, живут одни вооруженные бандиты? Как ты мог туда поехать? – спросили меня в Сочи.

— Тебе там нечего делать, — констатировали мне в столице РФ перед отъездом в Абхазию представители партий, защищающих интересы российских граждан. И добавляли, — Мы там уже все купили. Пляжи и санатории. А на сдачу – себе квартиры в домах неподалеку от моря.

Только не пиши про это…

Не пишу.

Просто приехал я в Абхазию и спросил у людей: «Это в самом деле так?»

— Так, — сказали люди, — просто этого пока не видно. С тебя же никто не берет денег за вход на пляж. А если будут требовать – не давай …

По абхазским законам право покупать недвижимость здесь имеют только граждане Абхазии. Россияне, к примеру, могут оформить долгосрочную аренду. Но есть самый простой способ – нужен верный человек. Покупка оформляется на него, а он, в свою очередь оформляет на вас дарственную.

Говорят, что вот-вот должны изменить законодательство, чтобы привлечь российские деньги в абхазскую недвижимость.

И еще активно хотят поднять из руин, в прямом смысле, инфраструктуру туристического бизнеса. Только в Афоне, с поздней осени до мая построили три частных гостиницы. Небольшие, но все же.

Сейчас тут гуляет одна безумная идея. И судя по всему, гуляет сама по себе.
Местные коммерсанты надеются на то, что Сочи «закроют». Большинство бизнес-планов строятся только на этом. И еще на словах милиционера-стажера, который только-только прибыл из Сочи в кофейню, снял фуражку, вытер потный лоб и, прежде, чем сделать первый глоток из чашечки с черным кофе, произнес: «Сочи начали закрывать».

И тогда все остальные сделали по глотку и активно начали говорить другу-другу: «А что я тебе говорил?»

О том, что Сочи закрывают, в Сочи ничего не знают.

Пока не сбывается мечта, что якобы все санатории сочинские вот-вот года закроют на реконструкцию, перестанут принимать отдыхающих, которые, конечно же, ломанутся в Абхазию. И здесь будет счастье. И еще Россия возьмет в аренду 50 километров прибрежной абхазской земли, настроит тут предолимпийскую инфраструктуру, которую подарит Абхазии после Зимней Олимпиады-2014.

— Мне кажется, никакой Олимпиады здесь не будет, — таинственным шепотом поделился со мной сочинский таксист-армянин, когда я возвращался обратно, — это такая заманиловка, сам не представляешь…

В баре аэропорта Адлера бутылка абхазского вина, которая в самом дорогом сухумском ресторане стоит не больше 250 рублей, продавалась по 900.

Вспомнил абхазский магазинчик, где покупал кофе перед отъездом, продавщица советовала мне вернуться в сезон, так и сказала: «Войны не будет. Это тогда у нас были охотничьи ружья. А теперь и автоматы, и «Грады» есть, и «сушки». Брать будете что-нибудь?..»