«А вы бы, милочка, искали знакомства в другом месте…»
18 октября, 2020 8:04 дп
Лена Пчёлкина
Лена Пчёлкина:
Жизнь в стиле Ионеску.
В 1994 году у меня умер дед. Человеком он был спорным и странным. Несмотря на то, что я его не любила, он не любил меня больше, просто он никого не любил, и чувств таких не знал. Он прожил очень долгую и яркую жизнь и предстал уж не знаю перед кем в 92 года. Мне было 24 года, И, несмотря на наше с ним существование без взаимной симпатии, я грустила. Грустила о контрадиции его жизни, блестящей, проведенной в большой ее части за границей, о его остром уме, выдающихся способностях и идиотским ее концом. И это не о старческой деменции, а о чудовищном характере. И о том, что я старалась его полюбить, но это как говорит Ношреван Альбертович, было совершенно невозможно.
Но грусть грустью, а надо хоронить. Маме было много лет, мне мало, собственно больше в подвале мебели нет. Поэтому занялась всем я. Девяностые годы- это была жизнь в стиле любого абсурда, кроме смешного. Сделать что-нибудь, особенно, если задействованы государственные органы, это была какая-то лотерея из серии на кого попадешь на жадного или очень жадного. Бесплатных услуг не существовало. То есть они существовали где-то на бумаге, но бумагу эту потеряли. Очередей было две- платная и бесплатная. Бесплатная была просто для острастки. Простояв в ней сутки, и не сдвинувшись не на шаг, люди переходили в платную. Такое чистилище для упрямых.
Олигархом, как вы понимаете, я не была. Я работала, подала на материальную помощь, и получила зарплату вперед. Еще я получила три синих курицы с лапами, немногими перьями и гребешками, два десятка яиц и ящик водки «Рожь». Сейчас это как-то дико читать, а тогда курицам, умершим в муках своей смертью до моего рождения и замороженными как стратегический заказ и ящику водки (настоящей валюте) я обрадовалась несказанно.
Еще мне повезло с похоронным агентом- она оказалась не только просто жадной, а не очень жадной, но и знающей способа. Ей не чужда была эмпатия, и она, подмигнув мне, сказала, что поможет немного уменьшить смету. Катафалк она мне спроворила у каких-то ловких людей, которые просто переделали сп@женный рейсовый автобус, с которого даже не сняли номер маршрута. Но, самое главное, что он до того, что бы стать последним автобусом, ездил ровно по тому маршруту, по которому мы двигались в сторону крематория, поэтому на каждой остановке, которую мы проезжали, нас встречали надеждой- разочарованием и проклятиями вслед. Я спросила водителя, почему он не снимет номер маршрута.
-Так обратно порожняком, я по маршруту проеду.
С грузчиками агент велела мне договориться на месте.
Старик Ионеску начался сразу. Нас было мало, и мужчина среди нас был один. Как мы помним, водитель торопился на маршрут, уведомил меня, что он не грузчик, а водитель, поэтому мы с моим дядей и приданными силами в лице пожилых родственников, как-то вытащили гроб и поставили его на какую-то тележку, которая для этого совершенно не предполагалась и была кем-то забыта. И я пошла в контору. В конторе была небольшая очередь. Передо мной два пьяных в говно алкоголика оформляли документы на кремацию своей матери. В ходе дела они страшно разругались. Повод был не озвучен, но один другому в сердцах крикнул:
— Я мать хороню, @б твою мать.
Очередь расхохоталась, дружно и прямо от души. Это было как снятие стресса, и как, наверное, какой-то гимн жизни.
Когда, наконец, я подошла к окошку, сотрудница участливо спросила:
— У вас мальчик или девочка? Я даже не успела среагировать, она мне объяснила, что урны привезли розовые и голубые, но других все равно нет.
— У меня мальчик, — сориентировалась я. – И мне нужны грузчики.
Факт, что я не скандалила по поводу странного ассортимента, сыграл мне на руку.
— Спросите вон там Витю и Николая, но им надо заплатить, договариваться лучше с Николаем.
Окрыленная блатом, я поперла обратно к чужой тележке около которой жалась моя семья. Наша группа увеличилась, на двоих совершенно неизвестных мне людей. Я поинтересовалась у мамы. Оказалось, что пара попросила ее поприсутствовать на нашей церемонии.
— Нам, — говорят, — тоже скоро туда, вот выбираем способ погребения. А вы- интеллигентные, остальные гонят. Я махнула рукой. Собственно их выбор был безукоризнен.
Николая я нашла довольно быстро. И даже почти трезвого. После недолгого торга, он констатировал, что я ничего и поинтересовался, что я делаю сегодня вечером. Я отбоярилась поминками. На этот чудный диалог вышла тетя лет 35 в ошеломительной укладке, которая смерила меня испепеляющим (простите за эвфемизм) взглядом.
— Стоят тут, треплются, бабу увидели, а за печью кто будет следить? А вы бы, милочка (обращаясь ко мне), искали знакомства в другом месте.
Через двадцать минут, она торжественно произносила:
— Сегодня мы прощаемся с дорогим…..
Гроб уезжал … я думала, что пройдет лет десять, и Ионеску уйдет из нашей жизни, и мне будет 35 и поживем… Даже сознание того, что Николай безнадежно занят, не омрачило острого ощущения перемен.
Прошло 26 лет…. Многие умерли, а Ионеску остался. Его учение всесильно, потому что оно верно.
Лена Пчёлкина
Лена Пчёлкина:
Жизнь в стиле Ионеску.
В 1994 году у меня умер дед. Человеком он был спорным и странным. Несмотря на то, что я его не любила, он не любил меня больше, просто он никого не любил, и чувств таких не знал. Он прожил очень долгую и яркую жизнь и предстал уж не знаю перед кем в 92 года. Мне было 24 года, И, несмотря на наше с ним существование без взаимной симпатии, я грустила. Грустила о контрадиции его жизни, блестящей, проведенной в большой ее части за границей, о его остром уме, выдающихся способностях и идиотским ее концом. И это не о старческой деменции, а о чудовищном характере. И о том, что я старалась его полюбить, но это как говорит Ношреван Альбертович, было совершенно невозможно.
Но грусть грустью, а надо хоронить. Маме было много лет, мне мало, собственно больше в подвале мебели нет. Поэтому занялась всем я. Девяностые годы- это была жизнь в стиле любого абсурда, кроме смешного. Сделать что-нибудь, особенно, если задействованы государственные органы, это была какая-то лотерея из серии на кого попадешь на жадного или очень жадного. Бесплатных услуг не существовало. То есть они существовали где-то на бумаге, но бумагу эту потеряли. Очередей было две- платная и бесплатная. Бесплатная была просто для острастки. Простояв в ней сутки, и не сдвинувшись не на шаг, люди переходили в платную. Такое чистилище для упрямых.
Олигархом, как вы понимаете, я не была. Я работала, подала на материальную помощь, и получила зарплату вперед. Еще я получила три синих курицы с лапами, немногими перьями и гребешками, два десятка яиц и ящик водки «Рожь». Сейчас это как-то дико читать, а тогда курицам, умершим в муках своей смертью до моего рождения и замороженными как стратегический заказ и ящику водки (настоящей валюте) я обрадовалась несказанно.
Еще мне повезло с похоронным агентом- она оказалась не только просто жадной, а не очень жадной, но и знающей способа. Ей не чужда была эмпатия, и она, подмигнув мне, сказала, что поможет немного уменьшить смету. Катафалк она мне спроворила у каких-то ловких людей, которые просто переделали сп@женный рейсовый автобус, с которого даже не сняли номер маршрута. Но, самое главное, что он до того, что бы стать последним автобусом, ездил ровно по тому маршруту, по которому мы двигались в сторону крематория, поэтому на каждой остановке, которую мы проезжали, нас встречали надеждой- разочарованием и проклятиями вслед. Я спросила водителя, почему он не снимет номер маршрута.
-Так обратно порожняком, я по маршруту проеду.
С грузчиками агент велела мне договориться на месте.
Старик Ионеску начался сразу. Нас было мало, и мужчина среди нас был один. Как мы помним, водитель торопился на маршрут, уведомил меня, что он не грузчик, а водитель, поэтому мы с моим дядей и приданными силами в лице пожилых родственников, как-то вытащили гроб и поставили его на какую-то тележку, которая для этого совершенно не предполагалась и была кем-то забыта. И я пошла в контору. В конторе была небольшая очередь. Передо мной два пьяных в говно алкоголика оформляли документы на кремацию своей матери. В ходе дела они страшно разругались. Повод был не озвучен, но один другому в сердцах крикнул:
— Я мать хороню, @б твою мать.
Очередь расхохоталась, дружно и прямо от души. Это было как снятие стресса, и как, наверное, какой-то гимн жизни.
Когда, наконец, я подошла к окошку, сотрудница участливо спросила:
— У вас мальчик или девочка? Я даже не успела среагировать, она мне объяснила, что урны привезли розовые и голубые, но других все равно нет.
— У меня мальчик, — сориентировалась я. – И мне нужны грузчики.
Факт, что я не скандалила по поводу странного ассортимента, сыграл мне на руку.
— Спросите вон там Витю и Николая, но им надо заплатить, договариваться лучше с Николаем.
Окрыленная блатом, я поперла обратно к чужой тележке около которой жалась моя семья. Наша группа увеличилась, на двоих совершенно неизвестных мне людей. Я поинтересовалась у мамы. Оказалось, что пара попросила ее поприсутствовать на нашей церемонии.
— Нам, — говорят, — тоже скоро туда, вот выбираем способ погребения. А вы- интеллигентные, остальные гонят. Я махнула рукой. Собственно их выбор был безукоризнен.
Николая я нашла довольно быстро. И даже почти трезвого. После недолгого торга, он констатировал, что я ничего и поинтересовался, что я делаю сегодня вечером. Я отбоярилась поминками. На этот чудный диалог вышла тетя лет 35 в ошеломительной укладке, которая смерила меня испепеляющим (простите за эвфемизм) взглядом.
— Стоят тут, треплются, бабу увидели, а за печью кто будет следить? А вы бы, милочка (обращаясь ко мне), искали знакомства в другом месте.
Через двадцать минут, она торжественно произносила:
— Сегодня мы прощаемся с дорогим…..
Гроб уезжал … я думала, что пройдет лет десять, и Ионеску уйдет из нашей жизни, и мне будет 35 и поживем… Даже сознание того, что Николай безнадежно занят, не омрачило острого ощущения перемен.
Прошло 26 лет…. Многие умерли, а Ионеску остался. Его учение всесильно, потому что оно верно.