«А у нас эклеры…»
29 июля, 2024 11:19 дп
Мэйдэй
Игорь Поночевный:
Однажды в квартиру к Достоевским позвонили.
— Посмотри, кто там? — спросил нервно жену Фёдор Михайлович, писавший в те минуты Роман.
Она отложила пяльца, и пошла в коридор. Лязгнули щеколды и от двери раздались множественные шаги. Достоевский в решительном недоумении поворотился, дернулся и выронил от неожиданности папиросу на пол. На пороге стоял Государь Император.
Фёдор Михайлович вскочил со стула.
— Сидите, сидите! — замахал руками Государь. — Работайте, голубчик! Я не хотел побеспокоить!
— Что вы! — возражал Достоевский. — Какое, право, беспокойство?
Они стояли друг против друга.
— Что ж мы стоим? — вопросил Царь. — Давайте, сядем в диваны?
— Давайте, Ваше Величество.
Оба сели в почтительном отдалении друг от друга.
— Угостите чаем?
Достоевский вскочил.
— Аня, чаю!
— Я уже! — закричала она из кухни.
— А у нас эклеры, — молвил с улыбкой Государь Император. — Вы любите эклеры?
— Люблю, — соврал Фёдор Михайлович. При одной только мысли о пирожных у него заныли зубы.
Они полминуты просидели в молчании. Царь оглядывался кругом с улыбкою. Достоевский хмуро смотрел на окурок, упавший под стол, и гадал, потухнет ли он сам, или зажжет коврик, а следом и занавеску?
— Как у вас тут уютно.
Адьютант на цыпочках прошел к столу и затушил сапогом папиросу. Фёдор Михайлович глянул в него с ненавистью, будто сокрушаясь, что тот не дал ему спалить на Руси самодержавие.
Из кухни пришла Аня с самоваром.
— Ну, что? — проговорил Государь Император снова вставая, — давайте, что ли, мириться?
Достоевский вскочил следом, глядя на него недоуменно.
— Вы уж простите меня, что я вас тогда совсем почти расстрелял?
Государь засмеялся и протянул ему свою ладонь, а Достоевский пожал ее. Фотограф щелкнул камеру и заблистал фотовспышкой. В какую-то секунду Фёдор Михайлович вздумал, что весь этот цирк сочинили из-за фотокарточек. Опять страшно заныли зубы.
— Не сердитесь?
— Нет, что Вы, Ваше Величество. Не сержусь ничуть.
— Ну, и славно! — Царь отворил корзину с эклерами и вынул из нее блюдо.
— А теперь давайте все вместе пить чай!
На третий день в «Русском Вестнике» вышел фельетон Бунина. На передней странице стоял Государь Император, пожимавший Достоевскому руку, а на второй уже шел сам пасквиль. Бунин не оставил и мокрого места от Фёдора Михайловича, уж как он его чехвостил! какой, дескать, Фёдор Михайлович слизняк, что лебезил перед держимордой, что вообще отпер и впустил на порог, что пил с сатрапом чай и заедал его эклерами. Вторым нумером в журнале шел рассказ Тургенева «Муму», и тот купил половину тиража, и раздавал благосклонно знакомым с дарственной надписью.
У Достоевского от такой новости случился припадок, и он порывался драться с Буниным на дуэли, на саблях, и Анна Сергеевна едва даже отговорила его. После его увезли в Эмс, на воды. С тех пор Достоевские никогда и никому более не отворяли. Фёдор Михайлович выдрал топором звонок, и можно было только стучать в двери; но они и на стук не отворяли. Вообще никому.
Мэйдэй
Игорь Поночевный:
Однажды в квартиру к Достоевским позвонили.
— Посмотри, кто там? — спросил нервно жену Фёдор Михайлович, писавший в те минуты Роман.
Она отложила пяльца, и пошла в коридор. Лязгнули щеколды и от двери раздались множественные шаги. Достоевский в решительном недоумении поворотился, дернулся и выронил от неожиданности папиросу на пол. На пороге стоял Государь Император.
Фёдор Михайлович вскочил со стула.
— Сидите, сидите! — замахал руками Государь. — Работайте, голубчик! Я не хотел побеспокоить!
— Что вы! — возражал Достоевский. — Какое, право, беспокойство?
Они стояли друг против друга.
— Что ж мы стоим? — вопросил Царь. — Давайте, сядем в диваны?
— Давайте, Ваше Величество.
Оба сели в почтительном отдалении друг от друга.
— Угостите чаем?
Достоевский вскочил.
— Аня, чаю!
— Я уже! — закричала она из кухни.
— А у нас эклеры, — молвил с улыбкой Государь Император. — Вы любите эклеры?
— Люблю, — соврал Фёдор Михайлович. При одной только мысли о пирожных у него заныли зубы.
Они полминуты просидели в молчании. Царь оглядывался кругом с улыбкою. Достоевский хмуро смотрел на окурок, упавший под стол, и гадал, потухнет ли он сам, или зажжет коврик, а следом и занавеску?
— Как у вас тут уютно.
Адьютант на цыпочках прошел к столу и затушил сапогом папиросу. Фёдор Михайлович глянул в него с ненавистью, будто сокрушаясь, что тот не дал ему спалить на Руси самодержавие.
Из кухни пришла Аня с самоваром.
— Ну, что? — проговорил Государь Император снова вставая, — давайте, что ли, мириться?
Достоевский вскочил следом, глядя на него недоуменно.
— Вы уж простите меня, что я вас тогда совсем почти расстрелял?
Государь засмеялся и протянул ему свою ладонь, а Достоевский пожал ее. Фотограф щелкнул камеру и заблистал фотовспышкой. В какую-то секунду Фёдор Михайлович вздумал, что весь этот цирк сочинили из-за фотокарточек. Опять страшно заныли зубы.
— Не сердитесь?
— Нет, что Вы, Ваше Величество. Не сержусь ничуть.
— Ну, и славно! — Царь отворил корзину с эклерами и вынул из нее блюдо.
— А теперь давайте все вместе пить чай!
На третий день в «Русском Вестнике» вышел фельетон Бунина. На передней странице стоял Государь Император, пожимавший Достоевскому руку, а на второй уже шел сам пасквиль. Бунин не оставил и мокрого места от Фёдора Михайловича, уж как он его чехвостил! какой, дескать, Фёдор Михайлович слизняк, что лебезил перед держимордой, что вообще отпер и впустил на порог, что пил с сатрапом чай и заедал его эклерами. Вторым нумером в журнале шел рассказ Тургенева «Муму», и тот купил половину тиража, и раздавал благосклонно знакомым с дарственной надписью.
У Достоевского от такой новости случился припадок, и он порывался драться с Буниным на дуэли, на саблях, и Анна Сергеевна едва даже отговорила его. После его увезли в Эмс, на воды. С тех пор Достоевские никогда и никому более не отворяли. Фёдор Михайлович выдрал топором звонок, и можно было только стучать в двери; но они и на стук не отворяли. Вообще никому.