«А нравятся мне люди, которые живут сами по себе и ни к чему не примыкают…»
25 октября, 2021 5:30 пп
Игорь Свинаренко, Лев Новожёнов
Игорь Свинаренко поделился воспоминанием:
Думаю о том что у могучего Льва Новоженова ебилей. В прошлый его ебилей я взял у классика интервью, на вот возьми его скорей
Внутри текста содержатся слова любви
НОВОЖЕНОВ: ЛЕВ И СЛАВА
Лев Новоженов родился в 1946 году. Работал на разных заводах и во множестве газет. Одно время заведовал отделом сатиры и юмора в «МК». На ТВ вел программы «Времечко», «Старый телевизор», «Наши», «Тушите свет!». Женат четвертый раз, двое детей. Выпустил одну книгу. Много лет пытается дописать вторую.
Пьет, играет в карты, морально устойчив: изменял всем женам, кроме теперешней.
ЯЩИК
С Новоженовым я познакомился в 2001-м, в разгар битвы за НТВ. Мы встретились за обедом, который давал один мини-олигарх. И я тогда Льву сказал:
— А давай-ка мы сейчас в знак протеста против наезда на НТВ…
Я сделал паузу, а Лев напрягся: тогда было полно малохольных интеллигентов, которые после куда-то подевались почти все, и можно было после такого начала ожидать приглашения на митинг или, там, на самосожжение. Но я после паузы продолжил:
— …в знак протеста я предлагаю, значит, хорошо пообедать.
Льва отпустило, он улыбнулся. Хорошо пообедать он был не против.
Мы вспомнили тот случай и посмеялись.
— За свободу НТВ тогда Шендерович очень боролся… — задумчиво сказал Новоженов.
— А у тебя мыслей таких не было, побороться?
— Мне Киселев предложил тогда на шестой канал идти. Я ему говорю: «А после шестого мы куда пойдем?» Он так обиделся…
— А другая сторона тебе обещала серьезную сумму, чтоб ты остался на НТВ.
— Я остался, но денег мне не дали. Наоборот, очень скоро закрыли мою программу «Большой секрет для маленькой компании»…
— Почти все сражались, а ты — нет. Вот почему так? Ты мудрый? Или это возраст? Или потому что еврей?
— Во-первых, мне никогда не нравился Киселев. А также, между нами говоря, и… (тут без фамилии. — Прим. ред.) Во-вторых, мне вообще революционеры не нравятся. А нравятся мне люди, которые живут сами по себе и ни к чему не примыкают.
МУДРОСТЬ
— А почему ты Новоженов? Потому что любишь жениться?
— Дело было так. Мой дедушка по фамилии Новзен был родом из Моршанска. В 1918 году он пошел записываться в армию. В Красную.
— А почему именно в Красную?
— Не в Белую же еврею идти.
— Я как-то об этом не подумал…
— А другие подумали… К тому же он был из бедных ремесленников. И вот для ясности и простоты он записался как Новоженов.
— Вот мы недавно отметили твое шестидесятилетие. Возраст мудрости фактически. Расскажи, какие ты истины уже понял?
— Я узнал главный женский секрет…
— Ну-ка, ну-ка, поделись с народом…
— Бабы могут спокойно обходиться без секса. У них это не является такой потребностью, как у мужчин.
— Да ладно! А как ты об этом узнал? Это они стали тебе говорить, когда ты к ним пристаешь?
Мы оба смеемся: один — весело, другой — грустно.
— Серьезно! Когда я говорю про это в женской компании, бабы как-то притихают. Вот, казалось бы, они должны возражать — но не возражают. Ну, в принципе, конечно, если они к тебе хорошо относятся, то могут дать. Но они это делают по другим мотивам: чтоб быть в деле, в игре.
— Да-да. Есть статистика, что тридцать процентов людей вообще этим делом не интересуются. Но половина из них все-таки занимается сексом через не хочу, чтоб не выпасть из общества. Ученые все знают.
— Так они изучали, а я сам до этого дошел!
— Но мне кажется, есть бабы, которым только давай…
— Есть такие, но это редко. Нимфоманки. Больные…
— Да… Без них мир был бы серым, вот как это московское небо… Давай еще что-нибудь про мудрость расскажи.
— В молодости я услышал один афоризм и запомнил его на всю жизнь: «Не имей красивый голос, а умей петь. Не имей большой солоп (в словаре Даля такого слова нет. — Прим. ред), а умей еть».
— И ты, значит, этому всему научился…
— Я?
— Ну как же, ты столько всего исполнил на ТВ, не имея голоса. И женился четыре раза, причем, по официальной версии, ты всем этим женам, кроме текущей, изменял.
— Ге-ге-ге…
— Это ж публиковалось, ты что!
— Не знаю, я про себя не читаю. Никогда я не читал в интернете про себя! Но, с другой стороны, как говорил Евгений Сазонов, раз напечатано — значит, правда.
— А чей это афоризм, про солоп?
— Я его впервые услышал от своего учителя, слесаря шестого разряда Эдика Войцеховского.
— Заводская, типа, проходная в люди вывела тебя. А тебя как вообще занесло на завод? Такого тонкого, изысканного человека? Еврейского интеллигента?
ПРОЛЕТАРСКАЯ ЗАКАЛКА
— Завод — это целая история! Я на разных работал… На чугунолитейном имени Войкова я был слесарем-ремонтником и бил кувалдой линию поточную, когда она вставала. Еще работал на каком-то заводе на Рогожской Заставе, забыл название. А также на заводе ЖБИ №23 плотником-бетонщиком. Там, кстати, я на костюм заработал, когда женился первый раз.
В том, что я после восьмого класса ушел в вечернюю школу, ничего удивительного не было: людям, у которых два года стажа, легче было поступить в институт. Многие мои товарищи так сделали, но они пошли работать в НИИ, в КБ, а я вот — на завод… Хотелось самостоятельности, независимости, так как-то…
— Родители не отговорили тебя!
— Они развелись. Отец женился. Мама вышла замуж. Я два года жил с мачехой. А потом с отчимом. Я все время хотел уйти из дома, быть самостоятельным. Зарабатывать там чего-то…
— Какие-то не еврейские мотивы. Обычно у вас же семейственность…
— Вот оно, типичное представление антисемита о евреях! У меня отчим русский, фамилия его Курочкин. Недавно умер.
На заводе, когда идешь куда-то, главное — железяку какую-нибудь нести. Если идешь с пустыми руками, то к тебе может подойти мастер или главный инженер и дать какое-нибудь поручение. Надо нести железку какую-нибудь, тогда тебя никто не тронет. Когда я только пришел, товарищи надо мной шутили: «Вот тебе банка, сходи к Маньке и принеси менструации». Она орала, что я негодяй. Вот интересно: матом на заводе никто не ругался, я этому только в газете научился. А особенно это умение пригодилось на ТВ.
— Странно…
— Мат в газете вот от чего: все время стрессовая ситуация, надо принимать оперативные решения. А в спокойной обстановке зачем мат?
— Потом ты, набрав стажа, поступил в полиграфический. Но тебя быстро выгнали.
— И я, чтоб меня восстановили, за хорошей характеристикой поехал по комсомольской путевке в Ачинск. Там я с прочими комсомольцами строил комбинат, который сейчас принадлежит то ли Дерипаске, то ли Потанину. Но платили мало, и я перешел на кирпичный завод. Там платили лучше, но в цеху было очень жарко: плюс пятьдесят. Жил я там в общежитии с условно освобожденными. Вонь, дым коромыслом, пьянка… Помню, как-то я набрал в библиотеке книг Алексея Толстого и, пока все не прочел — на работу не пошел, у меня был прогул… Выдержал я в Сибири полгода и сбежал обратно в Москву. Денег хватило только на билет в плацкартном и на пару буханок хлеба. Я три дня лежал на верхней полке и жрал хлеб…
Потом снова поступил в институт и выучился на редактора. Это уже другая история. Вместо заводов — многотиражки, «Литературная Россия», «МК»…
СЛАВА
— Но это все было не то. Главное началось, когда ты ушел из газеты на ТВ.
— Да… В 46 лет я ушел с должности зама главного «МК», проголосовав за передачу всех акций Паше Гусеву. А если б мы акции поделили тогда, был бы сейчас миллионером…
— Ты бросил газету, потому что тебе хотелось славы и блистать.
— Все хотят работать на ТВ!
— Да ладно тебе.
— Ну, мне тогда казалось, что это так. Я думал: поступил человек на ТВ — и все, все его проблемы решены, можно расслабиться. Все тебя узнают, ты ногой двери всюду отпираешь. Дальше — тишина, желать нечего.
— То есть задача была чисто поднять статус.
— Конечно! Сразу же становишься известным…
— Но все же сбылось.
— Да.
Мы смеемся. Он рассказывает дальше:
— Я, помню, сказал когда-то фразу: «При коммунизме все будут телеведущими. И все будут Героями Советского Союза».
— Это почему же?
— Ну как, все должны стать счастливыми и знаменитыми, чтоб их без очереди везде пускали и за Звезду платили.
— А почему бы тогда по этой логике при коммунизме всем не стать евреями?
— Ну да, евреям тоже хорошо. Их по ТВ показывают. Они богатые все, всегда при деньгах. У них семьи, дети. И они все заодно.
— Они непьющие, — сказал я, разливая водку уже по шестой.
— Да. Непьющие, — легко согласился Новоженов, и мы в очередной раз выпили и закусили.
— Расскажи про славу, про тяжкое это бремя славы, — попросил я. — Поподробнее. Ну, поклонницы дежурят в подъезде, все такое…
— Не, иначе. Вот я как-то после съемок вез ведущую Ольгу Журавлеву в Подлипки. Остановил меня мент, говорит: «Вы пьяны». Что было правдой. Я отдал ему все деньги, какие были, и поехал дальше. Через сорок минут, когда я возвращался в Москву, он меня опять остановил. Я говорю: «Я ж тебе сказал, что у меня больше нет денег!» Он говорит: «Лев Юрьич, извините, не узнал. Вот вам ваши деньги обратно и еще бутылка коньяка — с праздником вас!» А было как раз Крещение… Коньяк был типичный ментовский, «Плиска», но я его потом выпил.
Слава… Летел я как-то к Гусинскому, в Малагу, с пересадкой в Цюрихе. Там в баре ко мне подсел человек и говорит: «Я вас чуть не убил». Что так? Один мой корреспондент поехал в Тамбов снимать сюжет про то, как делили рынки. Он сошел с поезда, одна из конфликтующих сторон взяла его в оборот, поила три дня, водила по кабакам. Короче, журналистское расследование это все называется. Там, конечно, все были не правы, но после показа сюжета мой собеседник оказался крайним. Он три года был во всесоюзном розыске, прятался. Очень ему хотелось меня убить. Но потом он понял, что я ни при чем…
Еще такая есть красивая у меня история про славу.
Как-то ночью я остановился на Сретенке купить цветы.
Протягиваю цветочнице деньги, а их зажигалкой поджигает пьяный парень в камуфляже, он мимо шел и остановился. Я его спрашиваю: «Зачем вы это делаете?» Он как развернется, как даст мне по е…лу! У меня искры из глаз. Кровища хлещет, парень мне снял частично скальп: кусок кожи оторвал вместе с бровью, потом в Склифе пришивали. Очки мои от Армани тоже пострадали, их руины у меня до сих пор хранятся. Я кинулся к машине, но от страха не могу дверь открыть. Он за мной. Но тут из близлежащего кабака вышла группа мордатых мужиков вроде тебя, только приземистые — ветераны КГБ, как потом выяснилось. Они увидели такое дело и скрутили парня. Я позвонил своим, приехала камера, сюжет потом прошел у нас. Выяснилось, что парень этот, татарин-спецназовец, вернулся с Кавказа, ему дали медаль «За отвагу», и он ее обмывал неделю. Мне позвонил Степашин, он был министр МВД, извинился. А после еще два зама степашинских утром пришли ко мне домой. Спрашивают: «Ботинки снимать?» Жена говорит: «Ну что вы, зачем снимать, вы же замминистры».
Я этого спецназовца потом спрашивал, мне устроили с ним встречу в военной прокуратуре: «Может, вам моя программа не нравится?» — «Да нет, отличная программа…» — «Может, вы евреев не любите?» — «Ну что вы, я сам татарин».
А потом приехал его отец из Казани: «Мы его так любим, он для младшего брата свет в окне, герой, только не в тюрьму».
— И чем кончилось?
— Ничем. Его отмазали. Я был рад. А то посадить человека в тюрьму и жить потом с этим грузом…
АЛКОГОЛЬ
— Вот ты уверенно пьешь. А для чего вообще?
-Я, как человек умный, пью, чтоб поглупеть немножко.
— Стать вровень с людьми?
— Чтоб чего-то не замечать и как-то примириться с жизнью.
— А ты сними очки. Тот же эффект.
Он снял и радостно сообщил мне:
— Да! Все расплывается! Не видно деталей и подробностей…
— Зачем же мы тогда с тобой весь вечер пили, если все так просто? Просто сними очки…
— Ну, если серьезно, люди пьют по разным причинам. Например, чтоб сократить расстояние между собой и собеседником. Или — чтоб не вывалиться из общества. Вот у меня есть друг, он грузин, из Абхазии. Так он непьющий, организм не принимает. И он вынужден был уехать с Кавказа: там же ни один вопрос нельзя решить, если ты не пьешь. Никакую карьеру без пьянки нельзя было сделать тогда — ни партийную, ни военную.
— Ни журналистскую.
— Да. С утра приходишь в редакцию — а там бутылка на столе… А иногда еще раньше опохмелялись. Придешь, бывало, на Рогожский рынок в шесть утра… Там сидел старичок, сдавал в аренду стакан и закуску, которая оставалась от предыдущих клиентов. Ему за это оставляли водки немного… А еще, не надо забывать, алкоголизм был формой диссидентства.
— А сейчас ты сидишь вот пьяный. Ты что, и против этой власти тоже?
— Так мы всегда против власти. «Власть отвратительна, как руки брадобрея» — эту фразу я даже опубликовал в «МК». Редактор меня спрашивает: «Это кто такое написал?» «Мандельштам», — говорю. «Правда?» — «Ну не я же». Это у меня был такой эпиграф к статье.
— А статья про что была, про домоуправление?
— Типа, да.
ЛУДОМАНИЯ
— Кроме водки ты еще увлекаешься азартными играми. Причем давно уже…
— Мой сосед по дому, некто Сережа, фамилия его, кстати, Лившиц, держал подпольный притон. Он сколотил компанию и всех объе…вал в покер. Это было мое первое казино, на дому, правда. К нему ходили разные люди и проигрывали. Причем брал он не только деньгами, но и водкой. Бабами он брал спокойно. Или книгами — я их воровал из домашней библиотеки моего отчима. Когда это вскрылось, я потом у Сереги целый год выкупал книги, приносил ему всю зарплату ученика слесаря. Потом я еще проиграл магнитофонную приставку «Нота», но она была моя и я ею мог распоряжаться по своему усмотрению. Это был типичный стокгольмский синдром: я этого Серегу любил мучительно.
— Так ты подсел и стал играть.
— Ну, и без Сереги я б заиграл: мой отчим был знаменитый преферансист.
— Знаменитый это много проигрывал или часто выигрывал?
— Выигрывал. Даже в дурака с ним было бесполезно садиться: он всю колоду помнил…
— И семья с этого кормилась?
— Не, он был председатель горкома художников. В какой-то момент и я стал играть всерьез. Много денег проиграл. Могло б на хорошую пенсию хватить, до конца жизни. Люди думают, что я богат… Мне на заправках часто говорят: «На чем вы ездите? Мы думали, у вас серьезная машина…»
«НАШИ»
— Ты еще придумал бренд «Наши».
— Сперва Невзоров, у него было кино с таким названием.
— Да-да, помню, там еще отрубленной головой кидались.
— А еще раньше Довлатов, у него так назывался цикл новелл про его семью. Все наше детство прошло с этим словом — «наши». Наши, типа, пришли… «Наши» — это значит красные. У Маршака была домработница немка, и он ей говорил, когда бомбили Москву: «Ваши прилетели». Она смущалась и обижалась.
МАТЕРЩИНА
— Помню, шел Московский кинофестиваль. Нам, журналистам, билеты выдавали на восемь утра, пока приличные люди спят. А тут горячую воду отключили. Я пошел кипятить воду в чайнике, чтоб побриться. Вскипятил. Налил в стакан… И этот стакан с кипятком лопнул у меня в руке. Я обжег себе этим кипятком… э-э-э… яйца и прочее. Когда я прибежал в травмпункт, все там хохотали, хотя им неловко было смеяться. Моя заботливая жена мне х… перевязала, и он стал похож на такую матрешку. Я пошел на фестиваль смотреть шедевры. А девушки рассматривали мою «матрешку»… А ты что, действительно собираешься вот это печатать, про что мы по пьянке треплемся?
— Ну конечно. Интервью для того и берут.
— Так это что, интервью? Я как-то не догадался…
Игорь Свинаренко, Лев Новожёнов
Игорь Свинаренко поделился воспоминанием:
Думаю о том что у могучего Льва Новоженова ебилей. В прошлый его ебилей я взял у классика интервью, на вот возьми его скорей
Внутри текста содержатся слова любви
НОВОЖЕНОВ: ЛЕВ И СЛАВА
Лев Новоженов родился в 1946 году. Работал на разных заводах и во множестве газет. Одно время заведовал отделом сатиры и юмора в «МК». На ТВ вел программы «Времечко», «Старый телевизор», «Наши», «Тушите свет!». Женат четвертый раз, двое детей. Выпустил одну книгу. Много лет пытается дописать вторую.
Пьет, играет в карты, морально устойчив: изменял всем женам, кроме теперешней.
ЯЩИК
С Новоженовым я познакомился в 2001-м, в разгар битвы за НТВ. Мы встретились за обедом, который давал один мини-олигарх. И я тогда Льву сказал:
— А давай-ка мы сейчас в знак протеста против наезда на НТВ…
Я сделал паузу, а Лев напрягся: тогда было полно малохольных интеллигентов, которые после куда-то подевались почти все, и можно было после такого начала ожидать приглашения на митинг или, там, на самосожжение. Но я после паузы продолжил:
— …в знак протеста я предлагаю, значит, хорошо пообедать.
Льва отпустило, он улыбнулся. Хорошо пообедать он был не против.
Мы вспомнили тот случай и посмеялись.
— За свободу НТВ тогда Шендерович очень боролся… — задумчиво сказал Новоженов.
— А у тебя мыслей таких не было, побороться?
— Мне Киселев предложил тогда на шестой канал идти. Я ему говорю: «А после шестого мы куда пойдем?» Он так обиделся…
— А другая сторона тебе обещала серьезную сумму, чтоб ты остался на НТВ.
— Я остался, но денег мне не дали. Наоборот, очень скоро закрыли мою программу «Большой секрет для маленькой компании»…
— Почти все сражались, а ты — нет. Вот почему так? Ты мудрый? Или это возраст? Или потому что еврей?
— Во-первых, мне никогда не нравился Киселев. А также, между нами говоря, и… (тут без фамилии. — Прим. ред.) Во-вторых, мне вообще революционеры не нравятся. А нравятся мне люди, которые живут сами по себе и ни к чему не примыкают.
МУДРОСТЬ
— А почему ты Новоженов? Потому что любишь жениться?
— Дело было так. Мой дедушка по фамилии Новзен был родом из Моршанска. В 1918 году он пошел записываться в армию. В Красную.
— А почему именно в Красную?
— Не в Белую же еврею идти.
— Я как-то об этом не подумал…
— А другие подумали… К тому же он был из бедных ремесленников. И вот для ясности и простоты он записался как Новоженов.
— Вот мы недавно отметили твое шестидесятилетие. Возраст мудрости фактически. Расскажи, какие ты истины уже понял?
— Я узнал главный женский секрет…
— Ну-ка, ну-ка, поделись с народом…
— Бабы могут спокойно обходиться без секса. У них это не является такой потребностью, как у мужчин.
— Да ладно! А как ты об этом узнал? Это они стали тебе говорить, когда ты к ним пристаешь?
Мы оба смеемся: один — весело, другой — грустно.
— Серьезно! Когда я говорю про это в женской компании, бабы как-то притихают. Вот, казалось бы, они должны возражать — но не возражают. Ну, в принципе, конечно, если они к тебе хорошо относятся, то могут дать. Но они это делают по другим мотивам: чтоб быть в деле, в игре.
— Да-да. Есть статистика, что тридцать процентов людей вообще этим делом не интересуются. Но половина из них все-таки занимается сексом через не хочу, чтоб не выпасть из общества. Ученые все знают.
— Так они изучали, а я сам до этого дошел!
— Но мне кажется, есть бабы, которым только давай…
— Есть такие, но это редко. Нимфоманки. Больные…
— Да… Без них мир был бы серым, вот как это московское небо… Давай еще что-нибудь про мудрость расскажи.
— В молодости я услышал один афоризм и запомнил его на всю жизнь: «Не имей красивый голос, а умей петь. Не имей большой солоп (в словаре Даля такого слова нет. — Прим. ред), а умей еть».
— И ты, значит, этому всему научился…
— Я?
— Ну как же, ты столько всего исполнил на ТВ, не имея голоса. И женился четыре раза, причем, по официальной версии, ты всем этим женам, кроме текущей, изменял.
— Ге-ге-ге…
— Это ж публиковалось, ты что!
— Не знаю, я про себя не читаю. Никогда я не читал в интернете про себя! Но, с другой стороны, как говорил Евгений Сазонов, раз напечатано — значит, правда.
— А чей это афоризм, про солоп?
— Я его впервые услышал от своего учителя, слесаря шестого разряда Эдика Войцеховского.
— Заводская, типа, проходная в люди вывела тебя. А тебя как вообще занесло на завод? Такого тонкого, изысканного человека? Еврейского интеллигента?
ПРОЛЕТАРСКАЯ ЗАКАЛКА
— Завод — это целая история! Я на разных работал… На чугунолитейном имени Войкова я был слесарем-ремонтником и бил кувалдой линию поточную, когда она вставала. Еще работал на каком-то заводе на Рогожской Заставе, забыл название. А также на заводе ЖБИ №23 плотником-бетонщиком. Там, кстати, я на костюм заработал, когда женился первый раз.
В том, что я после восьмого класса ушел в вечернюю школу, ничего удивительного не было: людям, у которых два года стажа, легче было поступить в институт. Многие мои товарищи так сделали, но они пошли работать в НИИ, в КБ, а я вот — на завод… Хотелось самостоятельности, независимости, так как-то…
— Родители не отговорили тебя!
— Они развелись. Отец женился. Мама вышла замуж. Я два года жил с мачехой. А потом с отчимом. Я все время хотел уйти из дома, быть самостоятельным. Зарабатывать там чего-то…
— Какие-то не еврейские мотивы. Обычно у вас же семейственность…
— Вот оно, типичное представление антисемита о евреях! У меня отчим русский, фамилия его Курочкин. Недавно умер.
На заводе, когда идешь куда-то, главное — железяку какую-нибудь нести. Если идешь с пустыми руками, то к тебе может подойти мастер или главный инженер и дать какое-нибудь поручение. Надо нести железку какую-нибудь, тогда тебя никто не тронет. Когда я только пришел, товарищи надо мной шутили: «Вот тебе банка, сходи к Маньке и принеси менструации». Она орала, что я негодяй. Вот интересно: матом на заводе никто не ругался, я этому только в газете научился. А особенно это умение пригодилось на ТВ.
— Странно…
— Мат в газете вот от чего: все время стрессовая ситуация, надо принимать оперативные решения. А в спокойной обстановке зачем мат?
— Потом ты, набрав стажа, поступил в полиграфический. Но тебя быстро выгнали.
— И я, чтоб меня восстановили, за хорошей характеристикой поехал по комсомольской путевке в Ачинск. Там я с прочими комсомольцами строил комбинат, который сейчас принадлежит то ли Дерипаске, то ли Потанину. Но платили мало, и я перешел на кирпичный завод. Там платили лучше, но в цеху было очень жарко: плюс пятьдесят. Жил я там в общежитии с условно освобожденными. Вонь, дым коромыслом, пьянка… Помню, как-то я набрал в библиотеке книг Алексея Толстого и, пока все не прочел — на работу не пошел, у меня был прогул… Выдержал я в Сибири полгода и сбежал обратно в Москву. Денег хватило только на билет в плацкартном и на пару буханок хлеба. Я три дня лежал на верхней полке и жрал хлеб…
Потом снова поступил в институт и выучился на редактора. Это уже другая история. Вместо заводов — многотиражки, «Литературная Россия», «МК»…
СЛАВА
— Но это все было не то. Главное началось, когда ты ушел из газеты на ТВ.
— Да… В 46 лет я ушел с должности зама главного «МК», проголосовав за передачу всех акций Паше Гусеву. А если б мы акции поделили тогда, был бы сейчас миллионером…
— Ты бросил газету, потому что тебе хотелось славы и блистать.
— Все хотят работать на ТВ!
— Да ладно тебе.
— Ну, мне тогда казалось, что это так. Я думал: поступил человек на ТВ — и все, все его проблемы решены, можно расслабиться. Все тебя узнают, ты ногой двери всюду отпираешь. Дальше — тишина, желать нечего.
— То есть задача была чисто поднять статус.
— Конечно! Сразу же становишься известным…
— Но все же сбылось.
— Да.
Мы смеемся. Он рассказывает дальше:
— Я, помню, сказал когда-то фразу: «При коммунизме все будут телеведущими. И все будут Героями Советского Союза».
— Это почему же?
— Ну как, все должны стать счастливыми и знаменитыми, чтоб их без очереди везде пускали и за Звезду платили.
— А почему бы тогда по этой логике при коммунизме всем не стать евреями?
— Ну да, евреям тоже хорошо. Их по ТВ показывают. Они богатые все, всегда при деньгах. У них семьи, дети. И они все заодно.
— Они непьющие, — сказал я, разливая водку уже по шестой.
— Да. Непьющие, — легко согласился Новоженов, и мы в очередной раз выпили и закусили.
— Расскажи про славу, про тяжкое это бремя славы, — попросил я. — Поподробнее. Ну, поклонницы дежурят в подъезде, все такое…
— Не, иначе. Вот я как-то после съемок вез ведущую Ольгу Журавлеву в Подлипки. Остановил меня мент, говорит: «Вы пьяны». Что было правдой. Я отдал ему все деньги, какие были, и поехал дальше. Через сорок минут, когда я возвращался в Москву, он меня опять остановил. Я говорю: «Я ж тебе сказал, что у меня больше нет денег!» Он говорит: «Лев Юрьич, извините, не узнал. Вот вам ваши деньги обратно и еще бутылка коньяка — с праздником вас!» А было как раз Крещение… Коньяк был типичный ментовский, «Плиска», но я его потом выпил.
Слава… Летел я как-то к Гусинскому, в Малагу, с пересадкой в Цюрихе. Там в баре ко мне подсел человек и говорит: «Я вас чуть не убил». Что так? Один мой корреспондент поехал в Тамбов снимать сюжет про то, как делили рынки. Он сошел с поезда, одна из конфликтующих сторон взяла его в оборот, поила три дня, водила по кабакам. Короче, журналистское расследование это все называется. Там, конечно, все были не правы, но после показа сюжета мой собеседник оказался крайним. Он три года был во всесоюзном розыске, прятался. Очень ему хотелось меня убить. Но потом он понял, что я ни при чем…
Еще такая есть красивая у меня история про славу.
Как-то ночью я остановился на Сретенке купить цветы.
Протягиваю цветочнице деньги, а их зажигалкой поджигает пьяный парень в камуфляже, он мимо шел и остановился. Я его спрашиваю: «Зачем вы это делаете?» Он как развернется, как даст мне по е…лу! У меня искры из глаз. Кровища хлещет, парень мне снял частично скальп: кусок кожи оторвал вместе с бровью, потом в Склифе пришивали. Очки мои от Армани тоже пострадали, их руины у меня до сих пор хранятся. Я кинулся к машине, но от страха не могу дверь открыть. Он за мной. Но тут из близлежащего кабака вышла группа мордатых мужиков вроде тебя, только приземистые — ветераны КГБ, как потом выяснилось. Они увидели такое дело и скрутили парня. Я позвонил своим, приехала камера, сюжет потом прошел у нас. Выяснилось, что парень этот, татарин-спецназовец, вернулся с Кавказа, ему дали медаль «За отвагу», и он ее обмывал неделю. Мне позвонил Степашин, он был министр МВД, извинился. А после еще два зама степашинских утром пришли ко мне домой. Спрашивают: «Ботинки снимать?» Жена говорит: «Ну что вы, зачем снимать, вы же замминистры».
Я этого спецназовца потом спрашивал, мне устроили с ним встречу в военной прокуратуре: «Может, вам моя программа не нравится?» — «Да нет, отличная программа…» — «Может, вы евреев не любите?» — «Ну что вы, я сам татарин».
А потом приехал его отец из Казани: «Мы его так любим, он для младшего брата свет в окне, герой, только не в тюрьму».
— И чем кончилось?
— Ничем. Его отмазали. Я был рад. А то посадить человека в тюрьму и жить потом с этим грузом…
АЛКОГОЛЬ
— Вот ты уверенно пьешь. А для чего вообще?
-Я, как человек умный, пью, чтоб поглупеть немножко.
— Стать вровень с людьми?
— Чтоб чего-то не замечать и как-то примириться с жизнью.
— А ты сними очки. Тот же эффект.
Он снял и радостно сообщил мне:
— Да! Все расплывается! Не видно деталей и подробностей…
— Зачем же мы тогда с тобой весь вечер пили, если все так просто? Просто сними очки…
— Ну, если серьезно, люди пьют по разным причинам. Например, чтоб сократить расстояние между собой и собеседником. Или — чтоб не вывалиться из общества. Вот у меня есть друг, он грузин, из Абхазии. Так он непьющий, организм не принимает. И он вынужден был уехать с Кавказа: там же ни один вопрос нельзя решить, если ты не пьешь. Никакую карьеру без пьянки нельзя было сделать тогда — ни партийную, ни военную.
— Ни журналистскую.
— Да. С утра приходишь в редакцию — а там бутылка на столе… А иногда еще раньше опохмелялись. Придешь, бывало, на Рогожский рынок в шесть утра… Там сидел старичок, сдавал в аренду стакан и закуску, которая оставалась от предыдущих клиентов. Ему за это оставляли водки немного… А еще, не надо забывать, алкоголизм был формой диссидентства.
— А сейчас ты сидишь вот пьяный. Ты что, и против этой власти тоже?
— Так мы всегда против власти. «Власть отвратительна, как руки брадобрея» — эту фразу я даже опубликовал в «МК». Редактор меня спрашивает: «Это кто такое написал?» «Мандельштам», — говорю. «Правда?» — «Ну не я же». Это у меня был такой эпиграф к статье.
— А статья про что была, про домоуправление?
— Типа, да.
ЛУДОМАНИЯ
— Кроме водки ты еще увлекаешься азартными играми. Причем давно уже…
— Мой сосед по дому, некто Сережа, фамилия его, кстати, Лившиц, держал подпольный притон. Он сколотил компанию и всех объе…вал в покер. Это было мое первое казино, на дому, правда. К нему ходили разные люди и проигрывали. Причем брал он не только деньгами, но и водкой. Бабами он брал спокойно. Или книгами — я их воровал из домашней библиотеки моего отчима. Когда это вскрылось, я потом у Сереги целый год выкупал книги, приносил ему всю зарплату ученика слесаря. Потом я еще проиграл магнитофонную приставку «Нота», но она была моя и я ею мог распоряжаться по своему усмотрению. Это был типичный стокгольмский синдром: я этого Серегу любил мучительно.
— Так ты подсел и стал играть.
— Ну, и без Сереги я б заиграл: мой отчим был знаменитый преферансист.
— Знаменитый это много проигрывал или часто выигрывал?
— Выигрывал. Даже в дурака с ним было бесполезно садиться: он всю колоду помнил…
— И семья с этого кормилась?
— Не, он был председатель горкома художников. В какой-то момент и я стал играть всерьез. Много денег проиграл. Могло б на хорошую пенсию хватить, до конца жизни. Люди думают, что я богат… Мне на заправках часто говорят: «На чем вы ездите? Мы думали, у вас серьезная машина…»
«НАШИ»
— Ты еще придумал бренд «Наши».
— Сперва Невзоров, у него было кино с таким названием.
— Да-да, помню, там еще отрубленной головой кидались.
— А еще раньше Довлатов, у него так назывался цикл новелл про его семью. Все наше детство прошло с этим словом — «наши». Наши, типа, пришли… «Наши» — это значит красные. У Маршака была домработница немка, и он ей говорил, когда бомбили Москву: «Ваши прилетели». Она смущалась и обижалась.
МАТЕРЩИНА
— Помню, шел Московский кинофестиваль. Нам, журналистам, билеты выдавали на восемь утра, пока приличные люди спят. А тут горячую воду отключили. Я пошел кипятить воду в чайнике, чтоб побриться. Вскипятил. Налил в стакан… И этот стакан с кипятком лопнул у меня в руке. Я обжег себе этим кипятком… э-э-э… яйца и прочее. Когда я прибежал в травмпункт, все там хохотали, хотя им неловко было смеяться. Моя заботливая жена мне х… перевязала, и он стал похож на такую матрешку. Я пошел на фестиваль смотреть шедевры. А девушки рассматривали мою «матрешку»… А ты что, действительно собираешься вот это печатать, про что мы по пьянке треплемся?
— Ну конечно. Интервью для того и берут.
— Так это что, интервью? Я как-то не догадался…