«А Гусинский всё время вскакивает…»
19 сентября, 2025 6:42 пп
Мэйдэй
Андрей Мальгин:
Фрагмент из книги «Время Березовского»:
Владимир Григорьев: В 1997 году у нас с Борей произошел очень серьезный конфликт. Это было “дело писателей”.
Пётр Авен: Когда он начал атаковать Коха и Чубайса?
Владимир Григорьев: Да. Вы вместе с ними не смогли тогда взять “Связьинвест”, и он достался Потанину.
Пётр Авен: Да, мы были партнерами. А ты оказался по другую сторону?..
Владимир Григорьев: У Чубайса, если помнишь, был такой парень, который вместе с Лисовским пострадал, – Аркаша Евстафьев. Он приезжает и говорит: “У нас большая проблема”. Рассказывает проблему, что подписан контракт, аванс выплачен через структуры Потанина. И оказывается, что деньги лежали у Гусинского в банке и что Гусинский начинает атаку. Что-то нужно придумать.
Я говорю: “В принципе, можем придумать, мне нужно глубже в это вникнуть”. И я начинаю готовить контрнаступление…
И вот обычный звонок: “Вов, привет. Это Борис. Ты мог бы ко мне заехать?” Это был ноябрь.
Я приезжаю в ЛогоВАЗ. Меня проводят в столовую. Я сажусь, и входит “большая четверка”: Боря, Бадри, Гусинский и Невзлин.
Пётр Авен: И Невзлин?!
Владимир Григорьев: И Невзлин. Я: “Опа. Здрасьте”.
Начинает Боря, деликатно, интеллигентно, как старый товарищ: “Вов, ты чего делаешь”? – “В каком смысле?” – “Ты с кем?” Я ему говорю: “Борь, давайте поконкретнее”.
Вступает Гусинский: “Ты понимаешь, что мы тебя сейчас замочим?!” Ну и так далее. В общем, бандитский такой разговор. Бадри, нужно отдать ему должное, пытается его сдерживать…
А в приемной, где бар, ожидали Доренко, Киселев и Венедиктов. То есть по сценарию мою тушку должны были отдать им на растерзание. Я должен был обличать Чубайса и компанию.
Ты же понимаешь, что это “нет”. Я говорю: “Ребята, для меня эта книга – бизнес. Мне очень интересно. Мы заработаем кучу денег”. Боря: “Тебе что нужно? Подарить тебе пару типографий?” Я говорю: “Не надо”. – “Ты понимаешь, что ты сейчас рушишь в принципе всю конструкцию?”
Я говорю: “Это вы рушите. Я против этой конструкции. Вы расшатываете лодку. Это приличные люди, высокообразованные, с высочайшим IQ, которые сидят и занимаются делами правительства. Они мне очень нравятся. Поэтому я не ваш сторонник”.
А Гусинский все время вскакивает: “Да мы тебя, да мы тебя”…
И тогда, если ты помнишь, я поехал к тебе.
Пётр Авен: Не помню.
Владимир Григорьев: Я вышел из ЛогоВАЗа, позвонил тебе и говорю: “Петь, мне нужно срочно с тобой встретиться”. И рассказываю эту историю. Ты, не дослушав ее до конца, набираешь номер Бори и говоришь: “Борь, вы что делаете?!” Боря тебя как-то успокаивает. Ты кладешь трубку и говоришь: “Никакого физического насилия не будет. Можешь идти спокойно”.
Пётр Авен: Успокоил?
Владимир Григорьев: Ну как-то относительно успокоил.
Пётр Авен: Мы действительно были между двух огней. Эмоционально и я, и Фридман были полностью на стороне Чубайса, Немцова, Коха. Мы, естественно, были заинтересованы, чтобы наш консорциум выиграл, но совершенно не заинтересованы в отставке правительства. Ты говоришь, что угрожал в основном Гусинский?
Владимир Григорьев: Гусинский через стол схватил меня за пуговицу пиджака и шипящим голосом сказал: “В тебе есть еврейская кровь, ты понимаешь?! Либо ты с нами, либо мы тебя замочим”. Он был все-таки очень эмоциональным.
Пётр Авен: Ты испугался или нет?
Владимир Григорьев: Я сильно испугался. Мне нужно было с кем-то поговорить. Понятно, что с Лисовским вряд ли. Я поехал к тебе, поскольку мы у тебя дома несколько раз ужинали с Борей и с Гусинским. Мне казалось, что ты можешь помочь.
Пётр Авен: Очень русский феномен 90-х годов: вы вместе ужинаете, потом один другому угрожает, потом вы снова вместе ужинаете.
Владимир Григорьев: После этого я, честно говоря, прекратил общение с Борисом… Проходит, наверное, месяца полтора-два, и вот в издательство приходит большой десант налоговой полиции. Проверка, которая длилась год и закончилась обысками, а потом и открытием уголовного дела.
Пётр Авен: Было уголовное дело, да?
Владимир Григорьев: Да. Я прятался на даче у Сережи Караганова, пока у меня проходили обыски в квартире и на даче.
Пётр Авен: Больше ты с Борей практически не общался?
Владимир Григорьев: Был еще один очень странный звонок, в этом же августе 1998 года. “Вов, привет”. Как будто ничего не было, как будто у меня обыски не идут. “Привет, а ты где?” Я говорю, что я в Лондоне. “Нужен срочно в Москве. Мы тут приняли решение назначать тебя председателем Госкомпечати”. Я говорю: “Ну, в принципе, было бы неплохо меня спросить”. – “Малашенко тебе все объяснит. В общем, срочно возвращайся”.
Я тогда не стал звонить Малашенко. Малашенко мне позвонил, я говорю, что мне это не интересно. В этом тоже весь Боря.
Пётр Авен: Абсолютно. Параллельно организация обысков, уголовное дело и “давай назначим тебя председателем Госкомпечати”. Все последовательно, четко, логично.
Владимир Григорьев: Тем временем я у Караганова прячу семью и вообще не понимаю, что происходит. Причем одновременно обыски идут и у Володи Жечкова.
Пётр Авен: А Жечков тут при чем?
Владимир Григорьев: Потом, когда во время дефолта Жечков и Лисовский перестали платить деньги за ОРТ, была большая история, и их добавили туда же.
Пётр Авен: Жечков тоже прятался?
Владимир Григорьев: Нет, Жечков не прятался. У него была фантастическая история. Он был на моем дне рождения, мы праздновали до четырех утра. В четыре утра разошлись, а в шесть к нему пришли с обыском. Он был совершенно пьяный и стрелял по пришедшим из водяного пистолета.
Я помню, как Боря все время говорил Жечкову: “Володя, моя мама и я обожаем “Как упоительны в России вечера” . Ты можешь хоть раз приехать и спеть?”
Пётр Авен: Я так и думал, что мы обязательно вспомним Жечкова. Как ты думаешь, насколько эти песни, которые были культовыми для тех лет, останутся памятником эпохи?
Владимир Григорьев: Феномен Жечкова, конечно, забывается. Естественно, с нашим поколением он уйдет. А песня останется.
Пётр Авен: Сейчас уже не помнят, насколько она была популярна.
Владимир Григорьев: Можешь себе представить: губернатор Санкт-Петербурга Яковлев, 1996 год. Мы выпили, и он рассказывает: “Я отдыхал сейчас в Сочи, у меня был день рождения, и я 11 раз заказывал «Как упоительны в России вечера»”.
Пётр Авен: Жечков для какой-то части московской интеллигенции был культовой фигурой. Это, к сожалению, уходит и забывается.
Владимир Григорьев: Была одна показательная история. Мы с Жечковым были на яхте где-то в Средиземном море. Жечков вообще любил снимать яхты. И вот Лисовский привозит Борю, который арендовал неподалеку дом. А с нами, надо отдать должное Жечкову, было несколько девушек, и как раз был день рождения какой-то девицы.
Боря куда-то звонит, и ему привозят кольцо. На три карата. Я уже не помню, как фамилия и имя той девицы, а он ее видит первый раз в жизни. Он ей вручает кольцо, которое куплено не то в Ницце, не то в Каннах, в каком-то бутике. Она просто тут же умирает, понимаешь?
Пётр Авен: Ну да.
Владимир Григорьев: Мало того, он ее даже не трогает. Просто берет у нее телефон для коллекции… Ты же помнишь Жечкова? Он в 1995 году объяснял Боре, во что надо одеваться.
Пётр Авен: Жечков был, если я не ошибаюсь, самым крупным в мире клиентом Gianfranco Ferré и получил за это специальный приз. По-моему, на миллион долларов за год сделал покупок. Это тоже очень новая русская история, безусловно. Жечков во всех своих проявлениях был таким новым русским бизнесменом. Хотя на самом деле оставался человеком очень талантливым, глубоким и в общем не соответствовал своему имиджу.
Владимир Григорьев: Я тебе больше скажу. В гостинице “Бристоль” города Парижа его вензелями были расшиты простыни, халаты и наволочки. Они держали его комплекты белья. Он первый, собственно, начал жить совсем красиво. Все-таки он был из шоу-бизнеса, и в нем была тяга к красивой жизни в полном ее проявлении.
Пётр Авен: Она была у всех, включая Березовского. Я помню, как Боря одевался в 80-е годы. Боря вообще был вне мира одежды, все вещи привозил из-за границы только жене и дочерям. Каким он станет спустя 20 лет, представить себе было невозможно. Он был очень обучаемый, конечно.
Владимир Григорьев: Я был свидетелем такого урока, когда Жечков объяснял Боре, какие туфли надо носить, какие покупать рубашки, где в Париже их заказывать. “Боря, ты посмотри на себя, ты как выглядишь?” – говорил он в 1995 году.
Ну и женская линия поддерживалась. Я помню, как для какого-то канала я сделал большой контракт с “Плейбоем”. Звонит Боря: “Слушай, ты там привозишь девиц? Я хочу вечеринку сделать в ЛогоВАЗе. Они придут?” Я говорю: “Ну конечно, придут”. – “А дадут?” Я говорю: “Борь, надо как-то ухаживать, увлекать”. Он собрал всех – Гусинского, Ходорковского – и сделал вечеринку со звездами “Плейбоя”.
Пётр Авен: Американки?
Владимир Григорьев: В основном да. Ну ты понимаешь, они же только на фотографиях красивые.
Пётр Авен: Такая полночная жизнь: песни, одежда, яхты. Очень естественный этап первоначального накопления.
Владимир Григорьев: Познание мира, познание жизни…
Пётр Авен: На мой взгляд, Березовский и Жечков с разных сторон характеризовали высший, наиболее обеспеченный слой новорусских в Москве в 90-е годы.
Владимир Григорьев: Наверное, да. Авантюрностью, безбашенностью, бесшабашностью, самолюбованием. Это их сильно сближало. Они друг к другу очень хорошо относились, даже не ревновали к популярности друг друга. Боря все-таки больше считал себя скорее политическим аналитиком.
Пётр Авен: Каждый из них был о себе такого высокого мнения, что ревновать было ниже их достоинства. Боря действительно считал, что он совсем особенный. Володя, по-моему, тоже.
Владимир Григорьев: Володя все-таки немножко сохранял в себе способность к самокритике, хотя она улетучивалась с каждым новым миллионом. Но какие-то комплексы сидели внутри. Один из комплексов – что ему не давали петь. Почему он начал петь? Потому что жена, друзья, все говорили: “У тебя ни голоса, ни слуха”. Надо было разбогатеть, чтобы всем доказать обратное.
Время было забавное по меньшей мере. Может быть, потому, что мы просто были молодые.
Пётр Авен: Я как раз сейчас подумал: для нас это были, безусловно, лучшие годы жизни.
Мэйдэй
Андрей Мальгин:
Фрагмент из книги «Время Березовского»:
Владимир Григорьев: В 1997 году у нас с Борей произошел очень серьезный конфликт. Это было “дело писателей”.
Пётр Авен: Когда он начал атаковать Коха и Чубайса?
Владимир Григорьев: Да. Вы вместе с ними не смогли тогда взять “Связьинвест”, и он достался Потанину.
Пётр Авен: Да, мы были партнерами. А ты оказался по другую сторону?..
Владимир Григорьев: У Чубайса, если помнишь, был такой парень, который вместе с Лисовским пострадал, – Аркаша Евстафьев. Он приезжает и говорит: “У нас большая проблема”. Рассказывает проблему, что подписан контракт, аванс выплачен через структуры Потанина. И оказывается, что деньги лежали у Гусинского в банке и что Гусинский начинает атаку. Что-то нужно придумать.
Я говорю: “В принципе, можем придумать, мне нужно глубже в это вникнуть”. И я начинаю готовить контрнаступление…
И вот обычный звонок: “Вов, привет. Это Борис. Ты мог бы ко мне заехать?” Это был ноябрь.
Я приезжаю в ЛогоВАЗ. Меня проводят в столовую. Я сажусь, и входит “большая четверка”: Боря, Бадри, Гусинский и Невзлин.
Пётр Авен: И Невзлин?!
Владимир Григорьев: И Невзлин. Я: “Опа. Здрасьте”.
Начинает Боря, деликатно, интеллигентно, как старый товарищ: “Вов, ты чего делаешь”? – “В каком смысле?” – “Ты с кем?” Я ему говорю: “Борь, давайте поконкретнее”.
Вступает Гусинский: “Ты понимаешь, что мы тебя сейчас замочим?!” Ну и так далее. В общем, бандитский такой разговор. Бадри, нужно отдать ему должное, пытается его сдерживать…
А в приемной, где бар, ожидали Доренко, Киселев и Венедиктов. То есть по сценарию мою тушку должны были отдать им на растерзание. Я должен был обличать Чубайса и компанию.
Ты же понимаешь, что это “нет”. Я говорю: “Ребята, для меня эта книга – бизнес. Мне очень интересно. Мы заработаем кучу денег”. Боря: “Тебе что нужно? Подарить тебе пару типографий?” Я говорю: “Не надо”. – “Ты понимаешь, что ты сейчас рушишь в принципе всю конструкцию?”
Я говорю: “Это вы рушите. Я против этой конструкции. Вы расшатываете лодку. Это приличные люди, высокообразованные, с высочайшим IQ, которые сидят и занимаются делами правительства. Они мне очень нравятся. Поэтому я не ваш сторонник”.
А Гусинский все время вскакивает: “Да мы тебя, да мы тебя”…
И тогда, если ты помнишь, я поехал к тебе.
Пётр Авен: Не помню.
Владимир Григорьев: Я вышел из ЛогоВАЗа, позвонил тебе и говорю: “Петь, мне нужно срочно с тобой встретиться”. И рассказываю эту историю. Ты, не дослушав ее до конца, набираешь номер Бори и говоришь: “Борь, вы что делаете?!” Боря тебя как-то успокаивает. Ты кладешь трубку и говоришь: “Никакого физического насилия не будет. Можешь идти спокойно”.
Пётр Авен: Успокоил?
Владимир Григорьев: Ну как-то относительно успокоил.
Пётр Авен: Мы действительно были между двух огней. Эмоционально и я, и Фридман были полностью на стороне Чубайса, Немцова, Коха. Мы, естественно, были заинтересованы, чтобы наш консорциум выиграл, но совершенно не заинтересованы в отставке правительства. Ты говоришь, что угрожал в основном Гусинский?
Владимир Григорьев: Гусинский через стол схватил меня за пуговицу пиджака и шипящим голосом сказал: “В тебе есть еврейская кровь, ты понимаешь?! Либо ты с нами, либо мы тебя замочим”. Он был все-таки очень эмоциональным.
Пётр Авен: Ты испугался или нет?
Владимир Григорьев: Я сильно испугался. Мне нужно было с кем-то поговорить. Понятно, что с Лисовским вряд ли. Я поехал к тебе, поскольку мы у тебя дома несколько раз ужинали с Борей и с Гусинским. Мне казалось, что ты можешь помочь.
Пётр Авен: Очень русский феномен 90-х годов: вы вместе ужинаете, потом один другому угрожает, потом вы снова вместе ужинаете.
Владимир Григорьев: После этого я, честно говоря, прекратил общение с Борисом… Проходит, наверное, месяца полтора-два, и вот в издательство приходит большой десант налоговой полиции. Проверка, которая длилась год и закончилась обысками, а потом и открытием уголовного дела.
Пётр Авен: Было уголовное дело, да?
Владимир Григорьев: Да. Я прятался на даче у Сережи Караганова, пока у меня проходили обыски в квартире и на даче.
Пётр Авен: Больше ты с Борей практически не общался?
Владимир Григорьев: Был еще один очень странный звонок, в этом же августе 1998 года. “Вов, привет”. Как будто ничего не было, как будто у меня обыски не идут. “Привет, а ты где?” Я говорю, что я в Лондоне. “Нужен срочно в Москве. Мы тут приняли решение назначать тебя председателем Госкомпечати”. Я говорю: “Ну, в принципе, было бы неплохо меня спросить”. – “Малашенко тебе все объяснит. В общем, срочно возвращайся”.
Я тогда не стал звонить Малашенко. Малашенко мне позвонил, я говорю, что мне это не интересно. В этом тоже весь Боря.
Пётр Авен: Абсолютно. Параллельно организация обысков, уголовное дело и “давай назначим тебя председателем Госкомпечати”. Все последовательно, четко, логично.
Владимир Григорьев: Тем временем я у Караганова прячу семью и вообще не понимаю, что происходит. Причем одновременно обыски идут и у Володи Жечкова.
Пётр Авен: А Жечков тут при чем?
Владимир Григорьев: Потом, когда во время дефолта Жечков и Лисовский перестали платить деньги за ОРТ, была большая история, и их добавили туда же.
Пётр Авен: Жечков тоже прятался?
Владимир Григорьев: Нет, Жечков не прятался. У него была фантастическая история. Он был на моем дне рождения, мы праздновали до четырех утра. В четыре утра разошлись, а в шесть к нему пришли с обыском. Он был совершенно пьяный и стрелял по пришедшим из водяного пистолета.
Я помню, как Боря все время говорил Жечкову: “Володя, моя мама и я обожаем “Как упоительны в России вечера” . Ты можешь хоть раз приехать и спеть?”
Пётр Авен: Я так и думал, что мы обязательно вспомним Жечкова. Как ты думаешь, насколько эти песни, которые были культовыми для тех лет, останутся памятником эпохи?
Владимир Григорьев: Феномен Жечкова, конечно, забывается. Естественно, с нашим поколением он уйдет. А песня останется.
Пётр Авен: Сейчас уже не помнят, насколько она была популярна.
Владимир Григорьев: Можешь себе представить: губернатор Санкт-Петербурга Яковлев, 1996 год. Мы выпили, и он рассказывает: “Я отдыхал сейчас в Сочи, у меня был день рождения, и я 11 раз заказывал «Как упоительны в России вечера»”.
Пётр Авен: Жечков для какой-то части московской интеллигенции был культовой фигурой. Это, к сожалению, уходит и забывается.
Владимир Григорьев: Была одна показательная история. Мы с Жечковым были на яхте где-то в Средиземном море. Жечков вообще любил снимать яхты. И вот Лисовский привозит Борю, который арендовал неподалеку дом. А с нами, надо отдать должное Жечкову, было несколько девушек, и как раз был день рождения какой-то девицы.
Боря куда-то звонит, и ему привозят кольцо. На три карата. Я уже не помню, как фамилия и имя той девицы, а он ее видит первый раз в жизни. Он ей вручает кольцо, которое куплено не то в Ницце, не то в Каннах, в каком-то бутике. Она просто тут же умирает, понимаешь?
Пётр Авен: Ну да.
Владимир Григорьев: Мало того, он ее даже не трогает. Просто берет у нее телефон для коллекции… Ты же помнишь Жечкова? Он в 1995 году объяснял Боре, во что надо одеваться.
Пётр Авен: Жечков был, если я не ошибаюсь, самым крупным в мире клиентом Gianfranco Ferré и получил за это специальный приз. По-моему, на миллион долларов за год сделал покупок. Это тоже очень новая русская история, безусловно. Жечков во всех своих проявлениях был таким новым русским бизнесменом. Хотя на самом деле оставался человеком очень талантливым, глубоким и в общем не соответствовал своему имиджу.
Владимир Григорьев: Я тебе больше скажу. В гостинице “Бристоль” города Парижа его вензелями были расшиты простыни, халаты и наволочки. Они держали его комплекты белья. Он первый, собственно, начал жить совсем красиво. Все-таки он был из шоу-бизнеса, и в нем была тяга к красивой жизни в полном ее проявлении.
Пётр Авен: Она была у всех, включая Березовского. Я помню, как Боря одевался в 80-е годы. Боря вообще был вне мира одежды, все вещи привозил из-за границы только жене и дочерям. Каким он станет спустя 20 лет, представить себе было невозможно. Он был очень обучаемый, конечно.
Владимир Григорьев: Я был свидетелем такого урока, когда Жечков объяснял Боре, какие туфли надо носить, какие покупать рубашки, где в Париже их заказывать. “Боря, ты посмотри на себя, ты как выглядишь?” – говорил он в 1995 году.
Ну и женская линия поддерживалась. Я помню, как для какого-то канала я сделал большой контракт с “Плейбоем”. Звонит Боря: “Слушай, ты там привозишь девиц? Я хочу вечеринку сделать в ЛогоВАЗе. Они придут?” Я говорю: “Ну конечно, придут”. – “А дадут?” Я говорю: “Борь, надо как-то ухаживать, увлекать”. Он собрал всех – Гусинского, Ходорковского – и сделал вечеринку со звездами “Плейбоя”.
Пётр Авен: Американки?
Владимир Григорьев: В основном да. Ну ты понимаешь, они же только на фотографиях красивые.
Пётр Авен: Такая полночная жизнь: песни, одежда, яхты. Очень естественный этап первоначального накопления.
Владимир Григорьев: Познание мира, познание жизни…
Пётр Авен: На мой взгляд, Березовский и Жечков с разных сторон характеризовали высший, наиболее обеспеченный слой новорусских в Москве в 90-е годы.
Владимир Григорьев: Наверное, да. Авантюрностью, безбашенностью, бесшабашностью, самолюбованием. Это их сильно сближало. Они друг к другу очень хорошо относились, даже не ревновали к популярности друг друга. Боря все-таки больше считал себя скорее политическим аналитиком.
Пётр Авен: Каждый из них был о себе такого высокого мнения, что ревновать было ниже их достоинства. Боря действительно считал, что он совсем особенный. Володя, по-моему, тоже.
Владимир Григорьев: Володя все-таки немножко сохранял в себе способность к самокритике, хотя она улетучивалась с каждым новым миллионом. Но какие-то комплексы сидели внутри. Один из комплексов – что ему не давали петь. Почему он начал петь? Потому что жена, друзья, все говорили: “У тебя ни голоса, ни слуха”. Надо было разбогатеть, чтобы всем доказать обратное.
Время было забавное по меньшей мере. Может быть, потому, что мы просто были молодые.
Пётр Авен: Я как раз сейчас подумал: для нас это были, безусловно, лучшие годы жизни.