8 метров
23 июля, 2018 11:43 дп
Олег Утицин
Олег Утицин:
Топором он меня зарубить пытался однажды. Спящего.
Мне-то не привыкать к такому, проснулся заранее…
А так — друг он мне.
«А друзей не ипут» — его присказка такая.
Другие мои друзья, когда я их знакомил, говорили потом мне на ушко шёпотом: «Берегись его, он очень опасный человек…»
18 лет лагерей, 4 убийства — за ним.
У меня ещё живы друзья, за которыми убийств по сто и более.
Кого беречься пуще?
…Под небом чёрным, звёздами продырявленным, мы сидели с ним на холме его лимонного сада — лунная дорожка на море внизу, лимоны, как фонари, свет Луны отражают.
И нехотя выдавливали из себя всякие войны, запивая каждую память глотком чачи, потом кофе. Потом молчание само всплывало. И Луна эта на море ещё…
— Брат мой совсем дурак был, — он тишину разрушает, — когда на Сухум опять наступление было, они с пацанами залезли на высоту, а их не поддержали. Забыли просто про них. Неделю они отстреливались. А дурак почему? Пыхать любил, его раненого когда на гумистинский мост спустили, и то «дай пыхнуть, говорит, напоследок». Затянулся, так и умер в с мостыркой во рту… Когда годовщина будет, приедешь?..
Кивнул.
Когда годовщина была — приехал. Друг мой бродил одиноко у скалы, с прилепленными табличками всех тех семерых с контрольной высоты. Чачи мы с ними со всеми выпили. Чуть позже другие люди приехали поминать. Много, да… В другую годовщину я видел, как к этим памятным местам маршировали школьники колоннами с букетами цветов…
Мимо тогда проехал.
А в минуты досуга, по моей просьбе, он учил меня, как купюры складывать быстро, чтобы под ноготь уместились, как в карты шулерничать, приговаривая: «Пальцы не те уже у меня…»
Ну, и тузов вытаскивал безупречно из колоды.
Ещё, на зависть мне, он людей вычислял с первого взгляда.
Посмотрит на человека мгновение, а потом, невзначай как бы, поднимает тему об охотничьих собаках. И человек раскрывается всей душой, как гармонь на свадьбе. Бери — не хочу.
Не раз и не два наблюдал такое.
— Только не пиши, что я вор в законе… — однажды сказал мне.
«Прошляк? — подумал я — Не похож.
Он и эту мысль прочитал.
— Приходили, — говорит — шакалы какие-то после войны, спрашивали — чего я автомат в руки взял? Как пришли — так и ушли. Пусть, кто хочет, приходит и спрашивает. Я свой дом защищал…
Три ранения у него. Восемь метров кишок вырезали у него в Храме Новоафонского монастыря, где Иисус-младенец смотрел, как на восьми хирургических столах оперировали раненых на войне с Грузией.
И ошмётки бросали на пол пред очи Его. И восемь метров кишок моего друга тоже там валялись…
Однажды шли мы с ним пешочком по-над самшитовым ущельем, под пятнами солнца тени от листьев. И он остановился неожиданно. Показал пальцем вниз:
— Вот здесь.
— Что?
— Знаешь, как трудно человека убивать? Особенно руками душить… Очень тяжело… Хотя, кому я это говорю..
И мы пошли дальше…
Олег Утицин
Олег Утицин:
Топором он меня зарубить пытался однажды. Спящего.
Мне-то не привыкать к такому, проснулся заранее…
А так — друг он мне.
«А друзей не ипут» — его присказка такая.
Другие мои друзья, когда я их знакомил, говорили потом мне на ушко шёпотом: «Берегись его, он очень опасный человек…»
18 лет лагерей, 4 убийства — за ним.
У меня ещё живы друзья, за которыми убийств по сто и более.
Кого беречься пуще?
…Под небом чёрным, звёздами продырявленным, мы сидели с ним на холме его лимонного сада — лунная дорожка на море внизу, лимоны, как фонари, свет Луны отражают.
И нехотя выдавливали из себя всякие войны, запивая каждую память глотком чачи, потом кофе. Потом молчание само всплывало. И Луна эта на море ещё…
— Брат мой совсем дурак был, — он тишину разрушает, — когда на Сухум опять наступление было, они с пацанами залезли на высоту, а их не поддержали. Забыли просто про них. Неделю они отстреливались. А дурак почему? Пыхать любил, его раненого когда на гумистинский мост спустили, и то «дай пыхнуть, говорит, напоследок». Затянулся, так и умер в с мостыркой во рту… Когда годовщина будет, приедешь?..
Кивнул.
Когда годовщина была — приехал. Друг мой бродил одиноко у скалы, с прилепленными табличками всех тех семерых с контрольной высоты. Чачи мы с ними со всеми выпили. Чуть позже другие люди приехали поминать. Много, да… В другую годовщину я видел, как к этим памятным местам маршировали школьники колоннами с букетами цветов…
Мимо тогда проехал.
А в минуты досуга, по моей просьбе, он учил меня, как купюры складывать быстро, чтобы под ноготь уместились, как в карты шулерничать, приговаривая: «Пальцы не те уже у меня…»
Ну, и тузов вытаскивал безупречно из колоды.
Ещё, на зависть мне, он людей вычислял с первого взгляда.
Посмотрит на человека мгновение, а потом, невзначай как бы, поднимает тему об охотничьих собаках. И человек раскрывается всей душой, как гармонь на свадьбе. Бери — не хочу.
Не раз и не два наблюдал такое.
— Только не пиши, что я вор в законе… — однажды сказал мне.
«Прошляк? — подумал я — Не похож.
Он и эту мысль прочитал.
— Приходили, — говорит — шакалы какие-то после войны, спрашивали — чего я автомат в руки взял? Как пришли — так и ушли. Пусть, кто хочет, приходит и спрашивает. Я свой дом защищал…
Три ранения у него. Восемь метров кишок вырезали у него в Храме Новоафонского монастыря, где Иисус-младенец смотрел, как на восьми хирургических столах оперировали раненых на войне с Грузией.
И ошмётки бросали на пол пред очи Его. И восемь метров кишок моего друга тоже там валялись…
Однажды шли мы с ним пешочком по-над самшитовым ущельем, под пятнами солнца тени от листьев. И он остановился неожиданно. Показал пальцем вниз:
— Вот здесь.
— Что?
— Знаешь, как трудно человека убивать? Особенно руками душить… Очень тяжело… Хотя, кому я это говорю..
И мы пошли дальше…