6-й день. Съёмки. Сюжеты и анекдоты.

Часть 2. «Расмус Бродяга».

Откуда взялось предложение сниматься в «Расмусе» — этого я не знаю, а может и не помню. Тут была интрига. И режиссёром тут был не «дядя Валера с женой тётей Кларой», как в «Веснухине», а Мария Павловна Муат. А это та же фамилия, что и шампанское Moët. Потом выяснилось, что у неё был муж, из-за которого я вспомнил прабабушку. Но об этом я расскажу в конце.

«Расмус» снимался в Эстонии. И вот если в «Веснухине» я запомнил только съёмку, то тут, наоборот – только страну, дома, виды, жителей. И плюс в памяти остались как бы сюжеты-анекдоты про эти съёмки, которые я сейчас вам и расскажу.

«Курат». Так меня звали русские дети в Эстонии. Они выкрикивали это слово мне вслед. А когда я объяснял, что не понимаю, чего они хотят, они кричали, что это значит, что я эстонец («курат» – по-эстонски значит «чёрт»). Все мои разъяснения, что я русский, как и они, и более того, настоящий, из Москвы — результата не давали. Я был очень светлый, а они — тёмно-русые. Да и выговор у меня был не такой, как у них, хотя, ясное дело, это был не эстонский акцент, а «правильная московская речь» 🙂 .

Филозов. Мне с ним было легко работать. Но после работы мы не общались. Он уходил и закрывался в номере, думаю, чтобы не участвовать в киношных пьянках. Ещё у него были бархатные брюки, в которых он снимался, и которые принадлежали лично ему, о чём он говорил с костюмершей, и я запомнил, что это важно. Ещё у него был сын. Мой ровесник. И он тоже приезжал. С этим мальчиком мы дружили, а потом – перестали. Филозов любил сына. А у меня не было отца. И мне было от этого неуютно.

Юрский. На съёмках появился Юрский. Все говорили, что он великий импровизатор. И я почувствовал, что это так. Юрский играл бандита. Первая сцена была, что он вытаскивает меня из-за камина, где я прячусь. «Мотор!» «Камера!» Он закричал: «Вот ты где!», вытащил меня из-за камина, и, импровизируя, стал трясти так, что стукнул с размаху головой об угол этого камина. Мне рассекло лоб. Меня повезли в больницу. Помню только, что я не мог видеть правым глазом потому, что его залила кровь. А дальше помню, как очнулся на больничной кушетке, видимо, после наркоза, и две женщины в белых халатах ощупывали мои рёбра и говорили по-эстонски. Я спросил по-русски, что у меня там, они засмеялись и сказали, что зашили мне лоб, что череп не повреждён, а что щупали они мне грудь потому, что считали петли на вязанной безрукавке, которая на мне была надета. Я рос с женщинами и умел вязать. Я рассказал им, что это просто «резинка», пять лицевых и две обратных. Они сказали мне спасибо. А я – им.

Никищихина — играла злую директоршу. Но сама была очень хорошая. Она была из Москвы, но слилась с у меня с Эстонией, со взбитыми сливками, которые там продавали в магазинах на вес, как у нас масло, многочисленными эстонскими женщинами, которые относились ко мне ласково, и с черникой, которую мне подарила старуха на дальнем хуторе: «Потому, что мальчик много работает».

Панков и Панкова – это были очень важные артисты, и их привезли специально, хотя и для эпизода. Панков сидел в красивом кресле, он был седой и почти не двигался. А Панкова ходила в огромной шляпе. Всё это было необычайно важно. Но я так и не понял, почему.

Ленинград. Замок. (По-моему, это тот самый, где теперь резиденция Президента РФ.) Юрский играл бандита Лифа. У второго бандита по сценарию голова застряла в рыцарском шлеме. И он должен был говорить Лифу: «Не бросай меня, Лиф!» А Юрский отвечал какую-то свою фразу. И импровизировал, но каждый раз оставался недоволен результатом. И второй актёр опять повторял: «Не бросай меня, Лиф!» И Юрский опять импровизировал. И вот, все уже устали, а тут оператор, маленький ехидный человек, возьми, да и скажи: «Не бросай меня, Лифчик!». Было очень смешно, но оператора отругали. И сказали, что так нельзя, ведь это Юрский, и его время очень дорого стоит.

Вообще, в Расмусе, в отличие от Веснухина, по-настоящему весёлых людей было мало. Только один весёлый и появился под конец — Олег Даль. Он озвучивал роль Оскара вместо Филозова. И с Далем мы проработали вместе несколько месяцев. Но это уже было в Москве, ведь озвучку можно вести где угодно. Про него стали сразу говорить за глаза, что он алкоголик и давно опустился. Но мне он нравился. Он был всегда чисто одет, хоть и всегда в одно и тоже. А штаны у него были потёртые и зашитые – я заметил это потому, что мы всегда стояли рядом на озвучке, а я был ниже ростом. Но как же с ним было весело! Как быстро и хорошо он работал. Он тоже импровизировал, как и Юрский, но получалось у него с первого раза. Потом, я помню, ему дали какие-то деньги и было видно, что они ему очень нужны. Хороший это был человек, светлая ему память.

Муж Марии Павловны. Тут будет жанр ужасов. Съёмки закончились. Я был у Марии Павловной в гостях. Это была двухэтажная квартира на Остоженке. Мы с ней рассматривали альбомы. Был полумрак. И тут, на балюстраде второго этажа, показался мужчина. Медленно и бесшумно он сошёл вниз по лестнице. И куда-то исчез. А кто-то сказал сдавленным голосом: «Это муж Марии Павловной». Всё это меня настолько впечатлило, что, когда мы выходили уже из этого дома, у меня в голове всплыло — что я уже был в этом доме однажды, или, может, в соседнем. И что меня тут показывали «бабушке моего отца». И что она лежала на постели. И сказала на странном, чётком выговоре: «Подойди», а потом подарила мне старого деревянного петрушку. И когда я вернулся домой, то стал искать и нашёл этого петрушку. И тогда я понял, что всё это правда было. И мне стало страшно. Страшно от того, что меня ждёт впереди.

Сбербанк Maestro: 639002389059873729
Яндекс Деньги: 410017400911106
Paypal: poltevskiy.kirill@gmail.com