СИЛЬНЕЕ ЛЮБВИ
4 мая, 2018 12:39 пп
Игорь Свинаренко
Запутанная love story поверх границ. Из «Записок одессита» которые продаются на планете.ру
СИЛЬНЕЕ ЛЮБВИ
Мой бывший друг и такой же бывший партнер Юра как-то познакомил меня с замечательной девушкой — балериной нашего Одесского оперного. Она была очень хороша. Какие сиськи, что ты! Балерина меня добила тем, что ночью как начала мне рассказывать про Жизель — так не могла остановиться часа два. Мне стало интересно! И вот когда я приехал в Москву в свою аспирантуру, принялся ходить в Большой — туда меня проводила Тата, с которой я познакомился сразу по приезде (об этом чуть позже). Нас впускали, а дальше — сами. Места доставались нам редко, но можно же было смотреть с балкона, стоя.
Сам знаешь, с Юга было тяжело приезжать в Москву в начале сентября, после каникул. Дома до сих пор лето, загар не успел сойти, еще плещется ласковое море и будет плескаться как минимум месяц, а тут — низкое серое небо… Надеваешь свитер и понимаешь: вот и лето прошло, словно и не бывало…
В общаге я бросил вещи и сразу поехал в «Современник», на лишний билетик, с товарищем, — он был лучшим актером нашего театра аспирантского, для которого я писал пьесы. Приезжаем на Чистые пруды, стоим, надеемся… К нам подходит роскошная девица и говорит:
— Вот у меня есть билет один.
Я, как дурак, говорю:
— А я с товарищем.
— Ну а билет-то у меня только один!
— Но товарища-то неудобно бросать.
— Ну, жалко…
Она говорит:
— Вижу, вы театрал. А книги любите? Я книгами хорошими очень интересуюсь.
Я тупо принялся ей рассказывать о своей любви к книгам, не понимая, что она меня попросту кадрит. Уже мне было 28 лет, а я все еще оставался дураком. Она говорит:
— А можно ваш телефон взять? Ну, насчет книг чтоб созваниваться, когда будут хорошие.
Дал я ей свой телефон в общаге. Книги же — дело хорошее… И кино еще я любил, да. А скоро приехала ко мне балерина — та, из Одессы. Мы с ней замечательно провели время, она уезжает — и вдруг! Мне звонит эта девушка, любительница книг:
— Привет, это Тата! Ну, которая книжками интересуется. Если помните такую. Может, встретимся?
Мы встретились с ней где-то в метро. Пришла она почему-то без книг, ну понятно, они тяжелые, да и дорогие! И говорит:
— Идем где-нибудь посидим, что ли.
Мы зашли в какое-то кафе, заказали кофе, я, надув щеки говорил про умное, как обычно, щеголял знанием французской поэзии, шпарил наизусть, сравнивал разные переводы.
Выходим из кафе, и она спрашивает:
— Что ж мы расстанемся на самом интересном месте, когда только дошли до Les Fleurs du mal? Хотелось бы продолжить. Не съездить ли нам в Новые Черемушки? Это недалеко, там есть уютное местечко…
Поехали… Зашли в квартиру. А там что делать? Разумеется, встает вопрос выпивки. Она очень своевременно говорит:
— Тут есть дринки хорошие.
Я сразу насторожился, услышав про «хорошие дринки», — это странно звучало тогда. Она попыталась открыть бар, где вроде была выпивка, но не смогла, ключа не нашла. Стало ясно, что это не ее квартира.
— А чья?
— Да мы с подругой снимаем.
Я решил, что она валютная проститутка. А какие еще варианты?
Еще думал я про то, что с такими девушками я прежде не встречался. Хотя бы потому, что у меня на них никогда не было денег.
В итоге, поскольку до дринков добраться не удалось, мы попытались заняться сексом стрезва. Но все было очень плохо, как-то нехорошо получилось. Но я тем не менее почему-то стал с ней встречаться, и постепенно с сексом как-то наладилось.
Я ездил к ней домой, это на Каховской, один квартал от метро. В перерывах между объятиями она рассказывала мне свою жизнь. Родители ее познакомились на фронте, потом умерли, воспитывала ее бабушка. Сама она пошла работать секретаршей и там вышла замуж за какого-то профессионального комсомольца, родила, развелись. Обычная история.
Когда у нас это началось, балерину я, к сожалению, вынужден был оставить. Так бывает — то у тебя никого нет месяц или два — и вдруг две классные бабы… Одной пришлось пожертвовать. И тут новая моя подруга говорит:
— Я несвободна.
— В каком смысле — несвободна? Ты с мужем же развелась?
— Да при чем тут муж! У меня есть человек… Он в апреле уехал. Я с ним познакомилась пару лет назад. Он тоже спекулянт, как я.
Да, она не была, как я сперва испугался, путаной…
Проблема была в том, что бывший муж не дал ей разрешения на вывоз их общей дочки. Для него это был бы крах! Он объяснял ей, потея:
— Дорогая, я против тебя ничего не имею. Но пойми, я только что защитил кандидатскую. По воспитательной работе в духе советской всей этой херни. Я доцент на кафедре истории партии. Если я тебе дам разрешение, то автоматом вылетаю из партии и соответственно отовсюду и, понятно, лишаюсь всех удовольствий.
— Так что же делать? Человек хороший хочет жениться и увезти меня с дочкой…
— Послушай, выход есть. По нашим понятиям, если ты выйдешь за настоящего иностранца, а не за еврея-спекулянта-эмигранта, то разрешение я тебе смогу дать и без убийственных последствий. Но это непременно должен быть настоящий иностранец! Француз, немец, даже англичанин…
— Может, мой там какого американца на это дело подобьет?
— Знаешь, американец все-таки не очень желателен. Не надо. Давай уж перестрахуемся.
И тогда она говорит своему Зорику — он ей часто звонил, они действительно любили друг друга, и, как показала жизнь, любят до сих пор:
— Реши там вопрос! Если действительно так хочешь на мне жениться. Даю тебе на это три года. Если не уложишься — буду считать себя свободной.
Тата решила мне про это рассказать, раз уж у нас возникли отношения. Я сказал, что с этой схемой помочь не смогу, пусть она решает сама. А этот ее Зорик, приехав туда без языка, без гроша, начал в Штатах сворачивать горы. Он ей писал письма:
— Дорогая, я уже добился того и этого, у меня уже машина и прочее, и третье-десятое. Все будет хорошо, я заберу тебя сюда, и мы будем с тобой жить долго и умрем в один день!
Сейчас понятно, что это было чудо — как ни странно, все удалось. У него был сумасшедший стимул. Он хотел вытащить ее в Америку!
Дочка Таты и комсомольца, которая, сама того не желая, создала проблему, была очень хорошей девочкой. Она жила немножко с бабушкой, немножко с нами. Мне выпало научить ее читать… Со своими детьми у меня так не получилось.
У Таты была подруга с похожей проблемой. (Ее тоже звали Татьяной, но для нас она была Танькой.) Тоже бывший муж, ребенок, проблема с разрешением. И она встречалась с англичанином. Его звали Джон, с виду он был еврейским портным. Я удивлялся, я ж тогда не знал, как выглядят англичане. А они же как раз такие, как мы, — шнобель соответствующий и все дела.
Англичанин приезжал редко, Таньке было одиноко, и я познакомил ее со своим соседом по общаге.
И вот сосед мой стал ездить к Таньке раз в неделю. Она покупала хорошего бухла в «Березке», пачку дорогих сигарет — и еще делала бутерброды с икрой. Сосед отчитывался передо мной о проделанной работе. Там был такой алгоритм. Часа полтора-два они выпивали и закусывали, он ей рассказывал какие-то истории, а ровно в 22.00 она спрашивала:
— Ну что, стелить, что ли?
— Давай… — отвечал он, к своему удивлению, зевая.
У него было такое ощущение, что они лет десять знакомы. Потом Танька таки уехала. А судьба ее бывшего русского мужа сложилась очень трагично. Потому что он тосковал очень по Таньке, ему было одиноко, он не мог ее забыть. И однажды он познакомился в метро с каким-то малым (они заговорили про Высоцкого, который тогда как раз умер) и повел его к себе слушать полную коллекцию Семеныча. На месте меломан ударил Танькиного бывшего ножом в спину и вынес из квартиры кассеты и прочее. Раненый выполз на лестничную площадку, стал скрестись в соседскую дверь, доскребся, вызвали скорую, но у него уже начался сепсис, и все было быстро кончено.
Тата была хорошей спекулянткой. Когда мы только начали встречаться, она спросила:
— А у тебя деньги есть какие-то?
— Да есть немного, — я все-таки проработал пять лет на Севере.
— А сколько?
— Ну, тыщи две рублей.
— Так отдай их мне, я буду на них крутиться.
С одной стороны, мне страшно не нравилось, что она спекуляцией занимается. Я как советский человек все время воевал с ней на тему: «Тебе надо устроиться на работу и восстановиться в институте». Я был наивный, и она меня лениво отшивала. Даже смешно вспоминать про это…
С другой стороны, мне было приятно, что за два года мои две тыщи, которые я фактически вложил в ее бизнес, превратились в 5 500, и я смог впервые в жизни купить машину.
У нее таки был талант. Была бизнес-хватка. Была такая история, когда я понял, что такое предпринимательство… Зимой я собрался лететь в Братск по своим бетонным аспирантским делам.
— Давай я с тобой полечу! — говорит Тата.
— Почему нет?
Прилетели, сели в аэропорту на такси, пока ехали, она болтала с водителем, расспрашивала его про местные дела, какой товар тут есть. Я не особенно прислушивался к этой болтовне, ну зачем мне эти истории про бродячих собак?
И потом в городе она говорит мне:
— Слушай, а ты сможешь у дяди одолжить денег?
— А сколько надо?
— Ну, тыщу рублей, наверно.
Это были очень большие бабки.
— Ну, буквально там на месяц.
А для моего дяди тыща — это были не деньги. Он был зубной техник в Братске! Деловой человек…
И вот она на эту тыщу накупила собачьих шкур у того таксиста. Где он их брал, непонятно, можно только догадываться. И еще она купила кольцо с бриллиантом, я под него взял у дяди еще полторы тыщи.
В Москве она сдала эти собачьи шкуры в мастерскую, из них нашили роскошных шапок с этикеткой «Полярный волк натуральный» в количестве 45 штук. И по чужим паспортам сдала их в комиссионку по 130 рублей. На кольце она заработала ну тыщу рублей, а на шапках серьезно поднялась! Это оставило ей приятные воспоминания на всю оставшуюся жизнь, и всякий раз, увидев трогательную собачку, она говорила:
— Какая красивая, ну просто шапочная!
Деньги Тата делала на ровном месте, даже там, где у меня и мыслей про это не возникало.
В 1980-м или 1981-м на Лубянке шла серьезная реконструкция, там расширяли подвалы. Я бывал на объекте, с которого в эти подвалы возили бетон. И там на территории за забором с КПП был магазин с дефицитом. Я туда зашел и просто открыл рот: финские сапоги, джинсы, чешские полки, Мальборо, бананы — и все на рубли. Моей фантазии и моего размаха хватило на то, чтобы купить восемь кило бананов по 1.10, я объелся ими, мне стало плохо, меня стошнило, но потом я снова сел жрать бананы — это ж такой дефицит был! Когда Тата услышала про этот магазин, она в меня вцепилась:
— Делай что угодно, но мне нужен пропуск в этот магазин, любой ценой!
Короче, я все сделал, она накупила товаров на 800 рублей, все отнесла в «Березку» знакомым девкам, те продавали товар за чеки, которые шли 1 : 2, и делились с Татой. Она еще пару раз туда ездила и тоже подняла деньги приличные.
Меж тем Зорик ей писал постоянно, ну не каждый день, но пять писем в неделю она точно получала. Месседж был один-единственный: «Девочка моя, мы будем вместе, я тебя вытащу, все будет ОК, я уже достиг очередной вершины, и близок миг, когда я смогу нанять тебе настоящего иностранца, который приедет на белом коне и на тебе женится». Он посылки ей слал — джинсы, шубы, все богато.
А тут я. Тата была раздираема на части. Ее это резало! Она решила всерьез со мной завязать, у нее же Зорик, — и под это дело познакомила меня с одной киноактрисой, в то время модной. У меня с ней начался какой-то более или мене интересный роман. Однако когда Тата поняла, что у нас с актрисой зашло далеко, она, как это бывает в подобных случаях, тут же все поломала. (Мне после этого много лет было неловко перед киноактрисой. Спустя годы я попытался это исправить, но получилось только хуже. Кончилось тем, что на очередном свидании она мне дала по роже, и это было справедливо.)
Рассорила Тата меня с актрисой и говорит, вся в слезах:
— Ты меня никогда не любил. Если б любил, ты бы на мне женился!
— Послушай, ты сидишь на двух стульях, ты крутишь-вертишь, разрываешься на части. Я понимаю. Но если ты хочешь, чтоб я честно сказал свое мнение, то вот оно: с ним там тебе лучше будет. А тут — что я тебе могу предложить? Ну, защищусь, поеду в Братск, к черту на рога. Там солнца нет. Но зато какие-то деньги, Север же… Ты разве хочешь туда уехать?
— Ну да, ты прав… И там же нету «Березки». Где я там буду вещи покупать?
И заплакала.
Поплакала немного и говорит:
— Я все равно хочу остаться с тобой! Ну и пусть — Север…
И тогда я пошел в ЗАГС и наконец поставил штамп о разводе. Развелся-то я давно, а штампа не было. И мы с Татой подали заявление.
Жениться!
Но Зорик же продолжает звонить. У нее на этой почве нервный срыв, какие-то припадки. Как-то вдруг стало ясно, что мы не поженимся, и мы перестали про свадьбу говорить. Зорик звонит, звонки такие особые, межгород и бери выше — международные! А она не подходит к телефону.
В один из дней я снял трубку.
— Это Егор?
— Да.
— Знаю про вас. Тата рассказывала. А я — Зорик, вы, наверно, слышали про меня. Вы знаете, сейчас решается все, для чего уехал. Я пахал три года. Но я не могу с Татой поговорить, она не подходит к телефону. Уже два месяца. Я вас прошу — понимая, что это все звучит дико, я не должен к вам с такой просьбой обращаться — но, если вы сможете, позовите ее под каким-нибудь предлогом к телефону.
И я ей говорю:
— Слушай, это Женька Петрова. Она хочет с тобой поговорить. Что-то срочное.
Тата взяла трубку, а я сразу вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Они разговаривали чуть не час. Я думаю, именно этот разговор стал решающим, он ее убедил. И она решилась. Это было правильно со всех сторон! Сейчас, когда прошло столько времени, я просто другого хорошего сценария и не вижу. Я, скорей всего, с ней бы не остался. И вообще не думаю, что я для нее был бы хорошим вариантом.
Мы с Татой остались друзьями, довольно близкими. Отношений уже не было, но мы дружили! Таких баб мало, с которыми это возможно.
В 1982 году приехал жених ее фиктивный по фамилии Грей. Очень смешной слесарь из Бирмингема. Зорик ему десятку заплатил. Слесарь увидел Тату, какая она красавица — и захотел ее сделать реальной женой и деньги вернуть. Но парень просто не рассчитал силы. Он не понимал, какие тут могучие стихии в игре, до чего мощна поступь судьбы! Кстати, на свадьбу, ну, на регистрацию Джон пришел с побитой мордой. Он жил в «Интуристе», и там в лифте попутчики спросили, откуда он. Он сказал: I’m British, а те ребята оказались аргентинцами и сразу вломили ему за Фолкленды. Мало не показалось.
Потом она уехала. Они со слесарем вылетели в Англию, оттуда — в Лас-Вегас, там развелись, и она сразу вышла за Зорика. Все получилось!
После она прилетела в Москву к бабушке — ну и поспекулировать. Мы, конечно, увиделись, она уже была с новой дочкой, от Зорика. Она уже была в курсе, что я тоже собрался эмигрировать, и сказала мне:
— Знаешь, там, на Западе, тебе делать нечего. Ты бизнесом заниматься не можешь, а без этого там кранты. Для тебя ведь важна литература, ты пишешь стихи — ну куда тебе в эмиграцию?
Разговор на этом закончился.
Когда мы выехали в эмиграцию и застряли в Италии, я понял, что у нас просто жопа. Я был в отчаянии. И вот с вокзала в Риме я позвонил в Америку:
— Таточка, я в Италии сижу, никого нет. Не может твой муж мне в Нью-Йорк сделать приглашение?
Иначе меня могли в Огайо отправить или в Арканзас заслать. Не Колыма, конечно, но места депрессивные, гиблые…
Надо отдать Тате должное. Она сказала Зорику:
— Ты знаешь, приезжает очень близкий мне человек. И тебе он не чужой. Если б не он… Ты должен для него сделать все, что сможешь.
Я потом много раз звонил Зорику, причем collect call. Расспрашивал его про всякое, я же ничего не понимал в западной жизни, он мне, как мог, разъяснял какие-то вещи. Думаю, тыщи на три я тогда, в те месяцы, наговорил, но он мне никогда этого счета не предъявлял. За приглашение надо было заплатить тыщ пять, я отказался, потому что отдавать нечем, это были неподъемные деньги. Тогда. В итоге я сам нашел каких-то очень дальних родственников в Нью-Йорке, и все решилось без Зорика.
Мы прилетели в JFK. Декабрь, ночь, дикая стужа. Никто нас не встречает. Я пошел звонить. Нашел телефон и тупо стоял перед ним: не знал, что туда кинуть quarter. Я ничего не понимал… Не знал, что делать, как жить. И вдруг вижу — какой-то человек разговаривает с моей (бывшей) женой и с ее сыном! Это и был Зорик. Он приехал за нами!
Потом моя бывшая (ну, одна из бывших) ему предъявила претензии, были свои причины, но я ей сказал:
— Ты знаешь, этот человек навсегда вошел в мое сердце той ночью в JFK. У нас не было денег, нам не к кому было обратиться, негде ночевать — а он забрал нас к себе.
По пути Зорик спросил, отчего у меня такой странный вид и почему я все время молчу. А у меня дико болел зуб!
— Ну, заедем к дантисту!
И мы приезжаем на Брайтон, становимся прямо под этим сабвеем, который грохочет сверху, моя бывшая (одна из) осмотрелась там — и зарыдала.
Мы идем к доктору. Его фамилия Волк. А я слышал, что там зуб вырвать стоит тыщу, а у меня полторы всего, я наторговал в Италии на самоварах и матрешках.
И Зорик говорит Волку:
— Посмотрите, вот человек только что прилетел в эмиграцию, а у него зуб болит вдобавок ко всем проблемам!
Волк рвал мне тот зуб минут 40. Тяжелый был зуб, там корни как-то переплелись.
— Сколько с меня?
— А вы правда только что прилетели?
— Да.
— Тогда ничего не надо. Но если у вас появится страховка, зайдите, я с нее сниму деньги.
Мы приехали к Зорику с Татой и жили там три недели. Потом Зорик одолжил мне деньги на первую машину, на съем первой квартиры.
Потом у меня был с Зориком конфликт из-за моей бывшей жены. Когда мы разводились, он принял ее сторону и стал заниматься ее делами. Я с ним из-за этого год не разговаривал. А потом он позвонил мне и спросил:
— Ну что, ты меня вычеркнул из жизни?
А как я могу его вычеркнуть? Никак. Это уже до конца… У человека может быть одна жена, другая, третья, четвертая, и это не считая фиктивных и невест, а такой человек, как Зорик, в моей жизни один. Видите, есть вещи посильней, чем любовь…
P. S.
— Так значит, — спрашиваю я, — твое богатство началось с собачьих шкур? С шапок?
— А что, это разве стыдно? А ты вот спроси у президента своей страны (на тот момент им был Янукович), как он шапки воровал! Ха-ха-ха!
— А зато негров он не вешал, как это было заведено в твоей новой стране!
Мы дружно засмеялись и тут же махнули, уже ведь налитые рюмки были в руках, и после сразу, даже не закусив, обнялись по-братски. Что нам президенты? Где мы — и где они…
Игорь Свинаренко
Запутанная love story поверх границ. Из «Записок одессита» которые продаются на планете.ру
СИЛЬНЕЕ ЛЮБВИ
Мой бывший друг и такой же бывший партнер Юра как-то познакомил меня с замечательной девушкой — балериной нашего Одесского оперного. Она была очень хороша. Какие сиськи, что ты! Балерина меня добила тем, что ночью как начала мне рассказывать про Жизель — так не могла остановиться часа два. Мне стало интересно! И вот когда я приехал в Москву в свою аспирантуру, принялся ходить в Большой — туда меня проводила Тата, с которой я познакомился сразу по приезде (об этом чуть позже). Нас впускали, а дальше — сами. Места доставались нам редко, но можно же было смотреть с балкона, стоя.
Сам знаешь, с Юга было тяжело приезжать в Москву в начале сентября, после каникул. Дома до сих пор лето, загар не успел сойти, еще плещется ласковое море и будет плескаться как минимум месяц, а тут — низкое серое небо… Надеваешь свитер и понимаешь: вот и лето прошло, словно и не бывало…
В общаге я бросил вещи и сразу поехал в «Современник», на лишний билетик, с товарищем, — он был лучшим актером нашего театра аспирантского, для которого я писал пьесы. Приезжаем на Чистые пруды, стоим, надеемся… К нам подходит роскошная девица и говорит:
— Вот у меня есть билет один.
Я, как дурак, говорю:
— А я с товарищем.
— Ну а билет-то у меня только один!
— Но товарища-то неудобно бросать.
— Ну, жалко…
Она говорит:
— Вижу, вы театрал. А книги любите? Я книгами хорошими очень интересуюсь.
Я тупо принялся ей рассказывать о своей любви к книгам, не понимая, что она меня попросту кадрит. Уже мне было 28 лет, а я все еще оставался дураком. Она говорит:
— А можно ваш телефон взять? Ну, насчет книг чтоб созваниваться, когда будут хорошие.
Дал я ей свой телефон в общаге. Книги же — дело хорошее… И кино еще я любил, да. А скоро приехала ко мне балерина — та, из Одессы. Мы с ней замечательно провели время, она уезжает — и вдруг! Мне звонит эта девушка, любительница книг:
— Привет, это Тата! Ну, которая книжками интересуется. Если помните такую. Может, встретимся?
Мы встретились с ней где-то в метро. Пришла она почему-то без книг, ну понятно, они тяжелые, да и дорогие! И говорит:
— Идем где-нибудь посидим, что ли.
Мы зашли в какое-то кафе, заказали кофе, я, надув щеки говорил про умное, как обычно, щеголял знанием французской поэзии, шпарил наизусть, сравнивал разные переводы.
Выходим из кафе, и она спрашивает:
— Что ж мы расстанемся на самом интересном месте, когда только дошли до Les Fleurs du mal? Хотелось бы продолжить. Не съездить ли нам в Новые Черемушки? Это недалеко, там есть уютное местечко…
Поехали… Зашли в квартиру. А там что делать? Разумеется, встает вопрос выпивки. Она очень своевременно говорит:
— Тут есть дринки хорошие.
Я сразу насторожился, услышав про «хорошие дринки», — это странно звучало тогда. Она попыталась открыть бар, где вроде была выпивка, но не смогла, ключа не нашла. Стало ясно, что это не ее квартира.
— А чья?
— Да мы с подругой снимаем.
Я решил, что она валютная проститутка. А какие еще варианты?
Еще думал я про то, что с такими девушками я прежде не встречался. Хотя бы потому, что у меня на них никогда не было денег.
В итоге, поскольку до дринков добраться не удалось, мы попытались заняться сексом стрезва. Но все было очень плохо, как-то нехорошо получилось. Но я тем не менее почему-то стал с ней встречаться, и постепенно с сексом как-то наладилось.
Я ездил к ней домой, это на Каховской, один квартал от метро. В перерывах между объятиями она рассказывала мне свою жизнь. Родители ее познакомились на фронте, потом умерли, воспитывала ее бабушка. Сама она пошла работать секретаршей и там вышла замуж за какого-то профессионального комсомольца, родила, развелись. Обычная история.
Когда у нас это началось, балерину я, к сожалению, вынужден был оставить. Так бывает — то у тебя никого нет месяц или два — и вдруг две классные бабы… Одной пришлось пожертвовать. И тут новая моя подруга говорит:
— Я несвободна.
— В каком смысле — несвободна? Ты с мужем же развелась?
— Да при чем тут муж! У меня есть человек… Он в апреле уехал. Я с ним познакомилась пару лет назад. Он тоже спекулянт, как я.
Да, она не была, как я сперва испугался, путаной…
Проблема была в том, что бывший муж не дал ей разрешения на вывоз их общей дочки. Для него это был бы крах! Он объяснял ей, потея:
— Дорогая, я против тебя ничего не имею. Но пойми, я только что защитил кандидатскую. По воспитательной работе в духе советской всей этой херни. Я доцент на кафедре истории партии. Если я тебе дам разрешение, то автоматом вылетаю из партии и соответственно отовсюду и, понятно, лишаюсь всех удовольствий.
— Так что же делать? Человек хороший хочет жениться и увезти меня с дочкой…
— Послушай, выход есть. По нашим понятиям, если ты выйдешь за настоящего иностранца, а не за еврея-спекулянта-эмигранта, то разрешение я тебе смогу дать и без убийственных последствий. Но это непременно должен быть настоящий иностранец! Француз, немец, даже англичанин…
— Может, мой там какого американца на это дело подобьет?
— Знаешь, американец все-таки не очень желателен. Не надо. Давай уж перестрахуемся.
И тогда она говорит своему Зорику — он ей часто звонил, они действительно любили друг друга, и, как показала жизнь, любят до сих пор:
— Реши там вопрос! Если действительно так хочешь на мне жениться. Даю тебе на это три года. Если не уложишься — буду считать себя свободной.
Тата решила мне про это рассказать, раз уж у нас возникли отношения. Я сказал, что с этой схемой помочь не смогу, пусть она решает сама. А этот ее Зорик, приехав туда без языка, без гроша, начал в Штатах сворачивать горы. Он ей писал письма:
— Дорогая, я уже добился того и этого, у меня уже машина и прочее, и третье-десятое. Все будет хорошо, я заберу тебя сюда, и мы будем с тобой жить долго и умрем в один день!
Сейчас понятно, что это было чудо — как ни странно, все удалось. У него был сумасшедший стимул. Он хотел вытащить ее в Америку!
Дочка Таты и комсомольца, которая, сама того не желая, создала проблему, была очень хорошей девочкой. Она жила немножко с бабушкой, немножко с нами. Мне выпало научить ее читать… Со своими детьми у меня так не получилось.
У Таты была подруга с похожей проблемой. (Ее тоже звали Татьяной, но для нас она была Танькой.) Тоже бывший муж, ребенок, проблема с разрешением. И она встречалась с англичанином. Его звали Джон, с виду он был еврейским портным. Я удивлялся, я ж тогда не знал, как выглядят англичане. А они же как раз такие, как мы, — шнобель соответствующий и все дела.
Англичанин приезжал редко, Таньке было одиноко, и я познакомил ее со своим соседом по общаге.
И вот сосед мой стал ездить к Таньке раз в неделю. Она покупала хорошего бухла в «Березке», пачку дорогих сигарет — и еще делала бутерброды с икрой. Сосед отчитывался передо мной о проделанной работе. Там был такой алгоритм. Часа полтора-два они выпивали и закусывали, он ей рассказывал какие-то истории, а ровно в 22.00 она спрашивала:
— Ну что, стелить, что ли?
— Давай… — отвечал он, к своему удивлению, зевая.
У него было такое ощущение, что они лет десять знакомы. Потом Танька таки уехала. А судьба ее бывшего русского мужа сложилась очень трагично. Потому что он тосковал очень по Таньке, ему было одиноко, он не мог ее забыть. И однажды он познакомился в метро с каким-то малым (они заговорили про Высоцкого, который тогда как раз умер) и повел его к себе слушать полную коллекцию Семеныча. На месте меломан ударил Танькиного бывшего ножом в спину и вынес из квартиры кассеты и прочее. Раненый выполз на лестничную площадку, стал скрестись в соседскую дверь, доскребся, вызвали скорую, но у него уже начался сепсис, и все было быстро кончено.
Тата была хорошей спекулянткой. Когда мы только начали встречаться, она спросила:
— А у тебя деньги есть какие-то?
— Да есть немного, — я все-таки проработал пять лет на Севере.
— А сколько?
— Ну, тыщи две рублей.
— Так отдай их мне, я буду на них крутиться.
С одной стороны, мне страшно не нравилось, что она спекуляцией занимается. Я как советский человек все время воевал с ней на тему: «Тебе надо устроиться на работу и восстановиться в институте». Я был наивный, и она меня лениво отшивала. Даже смешно вспоминать про это…
С другой стороны, мне было приятно, что за два года мои две тыщи, которые я фактически вложил в ее бизнес, превратились в 5 500, и я смог впервые в жизни купить машину.
У нее таки был талант. Была бизнес-хватка. Была такая история, когда я понял, что такое предпринимательство… Зимой я собрался лететь в Братск по своим бетонным аспирантским делам.
— Давай я с тобой полечу! — говорит Тата.
— Почему нет?
Прилетели, сели в аэропорту на такси, пока ехали, она болтала с водителем, расспрашивала его про местные дела, какой товар тут есть. Я не особенно прислушивался к этой болтовне, ну зачем мне эти истории про бродячих собак?
И потом в городе она говорит мне:
— Слушай, а ты сможешь у дяди одолжить денег?
— А сколько надо?
— Ну, тыщу рублей, наверно.
Это были очень большие бабки.
— Ну, буквально там на месяц.
А для моего дяди тыща — это были не деньги. Он был зубной техник в Братске! Деловой человек…
И вот она на эту тыщу накупила собачьих шкур у того таксиста. Где он их брал, непонятно, можно только догадываться. И еще она купила кольцо с бриллиантом, я под него взял у дяди еще полторы тыщи.
В Москве она сдала эти собачьи шкуры в мастерскую, из них нашили роскошных шапок с этикеткой «Полярный волк натуральный» в количестве 45 штук. И по чужим паспортам сдала их в комиссионку по 130 рублей. На кольце она заработала ну тыщу рублей, а на шапках серьезно поднялась! Это оставило ей приятные воспоминания на всю оставшуюся жизнь, и всякий раз, увидев трогательную собачку, она говорила:
— Какая красивая, ну просто шапочная!
Деньги Тата делала на ровном месте, даже там, где у меня и мыслей про это не возникало.
В 1980-м или 1981-м на Лубянке шла серьезная реконструкция, там расширяли подвалы. Я бывал на объекте, с которого в эти подвалы возили бетон. И там на территории за забором с КПП был магазин с дефицитом. Я туда зашел и просто открыл рот: финские сапоги, джинсы, чешские полки, Мальборо, бананы — и все на рубли. Моей фантазии и моего размаха хватило на то, чтобы купить восемь кило бананов по 1.10, я объелся ими, мне стало плохо, меня стошнило, но потом я снова сел жрать бананы — это ж такой дефицит был! Когда Тата услышала про этот магазин, она в меня вцепилась:
— Делай что угодно, но мне нужен пропуск в этот магазин, любой ценой!
Короче, я все сделал, она накупила товаров на 800 рублей, все отнесла в «Березку» знакомым девкам, те продавали товар за чеки, которые шли 1 : 2, и делились с Татой. Она еще пару раз туда ездила и тоже подняла деньги приличные.
Меж тем Зорик ей писал постоянно, ну не каждый день, но пять писем в неделю она точно получала. Месседж был один-единственный: «Девочка моя, мы будем вместе, я тебя вытащу, все будет ОК, я уже достиг очередной вершины, и близок миг, когда я смогу нанять тебе настоящего иностранца, который приедет на белом коне и на тебе женится». Он посылки ей слал — джинсы, шубы, все богато.
А тут я. Тата была раздираема на части. Ее это резало! Она решила всерьез со мной завязать, у нее же Зорик, — и под это дело познакомила меня с одной киноактрисой, в то время модной. У меня с ней начался какой-то более или мене интересный роман. Однако когда Тата поняла, что у нас с актрисой зашло далеко, она, как это бывает в подобных случаях, тут же все поломала. (Мне после этого много лет было неловко перед киноактрисой. Спустя годы я попытался это исправить, но получилось только хуже. Кончилось тем, что на очередном свидании она мне дала по роже, и это было справедливо.)
Рассорила Тата меня с актрисой и говорит, вся в слезах:
— Ты меня никогда не любил. Если б любил, ты бы на мне женился!
— Послушай, ты сидишь на двух стульях, ты крутишь-вертишь, разрываешься на части. Я понимаю. Но если ты хочешь, чтоб я честно сказал свое мнение, то вот оно: с ним там тебе лучше будет. А тут — что я тебе могу предложить? Ну, защищусь, поеду в Братск, к черту на рога. Там солнца нет. Но зато какие-то деньги, Север же… Ты разве хочешь туда уехать?
— Ну да, ты прав… И там же нету «Березки». Где я там буду вещи покупать?
И заплакала.
Поплакала немного и говорит:
— Я все равно хочу остаться с тобой! Ну и пусть — Север…
И тогда я пошел в ЗАГС и наконец поставил штамп о разводе. Развелся-то я давно, а штампа не было. И мы с Татой подали заявление.
Жениться!
Но Зорик же продолжает звонить. У нее на этой почве нервный срыв, какие-то припадки. Как-то вдруг стало ясно, что мы не поженимся, и мы перестали про свадьбу говорить. Зорик звонит, звонки такие особые, межгород и бери выше — международные! А она не подходит к телефону.
В один из дней я снял трубку.
— Это Егор?
— Да.
— Знаю про вас. Тата рассказывала. А я — Зорик, вы, наверно, слышали про меня. Вы знаете, сейчас решается все, для чего уехал. Я пахал три года. Но я не могу с Татой поговорить, она не подходит к телефону. Уже два месяца. Я вас прошу — понимая, что это все звучит дико, я не должен к вам с такой просьбой обращаться — но, если вы сможете, позовите ее под каким-нибудь предлогом к телефону.
И я ей говорю:
— Слушай, это Женька Петрова. Она хочет с тобой поговорить. Что-то срочное.
Тата взяла трубку, а я сразу вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Они разговаривали чуть не час. Я думаю, именно этот разговор стал решающим, он ее убедил. И она решилась. Это было правильно со всех сторон! Сейчас, когда прошло столько времени, я просто другого хорошего сценария и не вижу. Я, скорей всего, с ней бы не остался. И вообще не думаю, что я для нее был бы хорошим вариантом.
Мы с Татой остались друзьями, довольно близкими. Отношений уже не было, но мы дружили! Таких баб мало, с которыми это возможно.
В 1982 году приехал жених ее фиктивный по фамилии Грей. Очень смешной слесарь из Бирмингема. Зорик ему десятку заплатил. Слесарь увидел Тату, какая она красавица — и захотел ее сделать реальной женой и деньги вернуть. Но парень просто не рассчитал силы. Он не понимал, какие тут могучие стихии в игре, до чего мощна поступь судьбы! Кстати, на свадьбу, ну, на регистрацию Джон пришел с побитой мордой. Он жил в «Интуристе», и там в лифте попутчики спросили, откуда он. Он сказал: I’m British, а те ребята оказались аргентинцами и сразу вломили ему за Фолкленды. Мало не показалось.
Потом она уехала. Они со слесарем вылетели в Англию, оттуда — в Лас-Вегас, там развелись, и она сразу вышла за Зорика. Все получилось!
После она прилетела в Москву к бабушке — ну и поспекулировать. Мы, конечно, увиделись, она уже была с новой дочкой, от Зорика. Она уже была в курсе, что я тоже собрался эмигрировать, и сказала мне:
— Знаешь, там, на Западе, тебе делать нечего. Ты бизнесом заниматься не можешь, а без этого там кранты. Для тебя ведь важна литература, ты пишешь стихи — ну куда тебе в эмиграцию?
Разговор на этом закончился.
Когда мы выехали в эмиграцию и застряли в Италии, я понял, что у нас просто жопа. Я был в отчаянии. И вот с вокзала в Риме я позвонил в Америку:
— Таточка, я в Италии сижу, никого нет. Не может твой муж мне в Нью-Йорк сделать приглашение?
Иначе меня могли в Огайо отправить или в Арканзас заслать. Не Колыма, конечно, но места депрессивные, гиблые…
Надо отдать Тате должное. Она сказала Зорику:
— Ты знаешь, приезжает очень близкий мне человек. И тебе он не чужой. Если б не он… Ты должен для него сделать все, что сможешь.
Я потом много раз звонил Зорику, причем collect call. Расспрашивал его про всякое, я же ничего не понимал в западной жизни, он мне, как мог, разъяснял какие-то вещи. Думаю, тыщи на три я тогда, в те месяцы, наговорил, но он мне никогда этого счета не предъявлял. За приглашение надо было заплатить тыщ пять, я отказался, потому что отдавать нечем, это были неподъемные деньги. Тогда. В итоге я сам нашел каких-то очень дальних родственников в Нью-Йорке, и все решилось без Зорика.
Мы прилетели в JFK. Декабрь, ночь, дикая стужа. Никто нас не встречает. Я пошел звонить. Нашел телефон и тупо стоял перед ним: не знал, что туда кинуть quarter. Я ничего не понимал… Не знал, что делать, как жить. И вдруг вижу — какой-то человек разговаривает с моей (бывшей) женой и с ее сыном! Это и был Зорик. Он приехал за нами!
Потом моя бывшая (ну, одна из бывших) ему предъявила претензии, были свои причины, но я ей сказал:
— Ты знаешь, этот человек навсегда вошел в мое сердце той ночью в JFK. У нас не было денег, нам не к кому было обратиться, негде ночевать — а он забрал нас к себе.
По пути Зорик спросил, отчего у меня такой странный вид и почему я все время молчу. А у меня дико болел зуб!
— Ну, заедем к дантисту!
И мы приезжаем на Брайтон, становимся прямо под этим сабвеем, который грохочет сверху, моя бывшая (одна из) осмотрелась там — и зарыдала.
Мы идем к доктору. Его фамилия Волк. А я слышал, что там зуб вырвать стоит тыщу, а у меня полторы всего, я наторговал в Италии на самоварах и матрешках.
И Зорик говорит Волку:
— Посмотрите, вот человек только что прилетел в эмиграцию, а у него зуб болит вдобавок ко всем проблемам!
Волк рвал мне тот зуб минут 40. Тяжелый был зуб, там корни как-то переплелись.
— Сколько с меня?
— А вы правда только что прилетели?
— Да.
— Тогда ничего не надо. Но если у вас появится страховка, зайдите, я с нее сниму деньги.
Мы приехали к Зорику с Татой и жили там три недели. Потом Зорик одолжил мне деньги на первую машину, на съем первой квартиры.
Потом у меня был с Зориком конфликт из-за моей бывшей жены. Когда мы разводились, он принял ее сторону и стал заниматься ее делами. Я с ним из-за этого год не разговаривал. А потом он позвонил мне и спросил:
— Ну что, ты меня вычеркнул из жизни?
А как я могу его вычеркнуть? Никак. Это уже до конца… У человека может быть одна жена, другая, третья, четвертая, и это не считая фиктивных и невест, а такой человек, как Зорик, в моей жизни один. Видите, есть вещи посильней, чем любовь…
P. S.
— Так значит, — спрашиваю я, — твое богатство началось с собачьих шкур? С шапок?
— А что, это разве стыдно? А ты вот спроси у президента своей страны (на тот момент им был Янукович), как он шапки воровал! Ха-ха-ха!
— А зато негров он не вешал, как это было заведено в твоей новой стране!
Мы дружно засмеялись и тут же махнули, уже ведь налитые рюмки были в руках, и после сразу, даже не закусив, обнялись по-братски. Что нам президенты? Где мы — и где они…