«Пой, что хочешь. Но в презервативе…»

13 июля, 2017 5:35 пп

PHIL SUZEMKA

Phil Suzemka:

ЗАВТРАК НА ТУЛЬСКОЙ

 

Один был армянин. Второй играл на балалайке в филармонии. Она сидела и думала, кого выбрать. Если армянин возьмётся каждый день варить себе хаш и пить арцах — это плохо. А если тот, другой, будет постоянно своё «тынь-дыри-дынь» — то ещё хуже. А больше Tinder никого не предложил.

Нет, предложил, конечно, но всё не то. Контингент поголовно оказался женатым. А период спаривания у женатых, как она заметила, совершенно не предполагает репродукции. Да и к тому же, он очень короткий: наступает лишь тогда, когда на два-три дня куда-то деваются жены и дети. Ловцы мимолётного счастья рвались к ней в такие моменты как коты к сметане но, правда, как коты же, и разбегались при первых окриках жён, раздававшихся из удалённого семейного доступа. Так что, на них рассчитывать не приходилось.

Женатый развязен и мил, однако скоротечен, пуглив и неуверен. Свою территорию старается не метить ничем — ни чужой резинкой для волос, ни любой своей резинкой. Его ответы всегда начинаются с фразы «это всё очень сложно», хотя простоте конструкции его жизни могла бы позавидовать конструкция деревянной ложки. Поэтому, женатые отметались сразу. Нет, они, конечно, оставались, но оставались как старые носки: если срочно нужна пара, всегда можно порыться и найти более-менее подходящий.

…Того, который с балалайкой, она придержала ради мамы. Мама сказала: «Тебе мужчина нужен, а ты даже в филармонии не была ни разу». Теперь можно было сходить в филармонию на «тынь-дыри-дынь». Как это мама объединила два таких понятия —  мужчину и филармонию — оно понятно: у них с папой жизнь была одним сплошным концертом. Оба с утра до ночи солировали друг на друга до хрипоты.

Но про балалайку она маме постеснялась. Сказала: «Он там на скрипке что-то такое». Мама угукнула и понеслась устраивать папе очередное сольфеджио.

А армянин обнаглел. Всё время следил — прочла она, что он ей в WhatsApp настрочил, не прочла? Посинели две галочки, не посинели? Если не посинели, писал ещё сто штук писем. И опять следил. Как только сам не посинел, удивлялась она. Настырный!

Однажды написал: «Хочу роман». Она встревожилась: чёрт их, армян, разберёт! Может, у него есть какой-нибудь знакомый Роман и он его хочет?.. Так тогда ему не в Tinder надо, а в Grinder! Это там у мужиков романы с Романами. У неё самой раньше было два таких знакомых. Ничего, оладушками кормили. Если она появлялась слишком рано или слишком поздно, они стыдливо выскакивали из койки и наперегонки неслись на кухню месить тесто.

А с армянином непонятно. Ни оладушек, ни конкретики. Одно сообщение было вообще загадочным — Եսքեզսիրում եմ. Вот и пойми, что человек хотел сказать! Нагородил забор, а ты разбирайся, где там буква, а где просто так палка торчит…

…Когда была замужем, было проще: муж ходил налево, она направо. Направо — в том смысле, что завела себе любовника с уклоном в нацизм, СС и Вермахт. И ещё немножко — в сатанизм. Перед тем, как лечь в постель, ненормальный эсэсовец малевал у неё на груди и на  попе свастики и ещё — цифру 666.

Правда, рисовал йодом, так что к утру всё сходило. Она считала, что это даже полезно. Когда йод перестал впитываться, решила, что с неё достаточно и ушла. Сатанист ещё месяца два за ней бегал, жалобно крича «Хенде хох!». Больше по-эсэсовски он вообще ничего не знал.

О том, что муж повадился изменять, она догадалась сразу. Ей он рассказывал, как «один его знакомый» предавался изнеженности нравов на коробках с тарелками (их контора выпускала тарелки).

По словам мужа, в момент наивысшего наслаждения тарелки из-под чресел возлюбленной «знакомого» вылетали во все стороны так, что случись поблизости инопланетяне, они б просто не успевали б в них садиться. Она грустно кивнула, всё поняв: ну с кем же ещё ему было поделиться радостью, как не с ней, родным человеком…

Потом был неграмотный буддист. Она решила пококетничать и спросила в смс-ке: «А что для тебя значит Будда». Тут же получила ответ: «Опсолютная засщита». С остальными словами у буддиста было не лучше. И говорить с ним было не о чем. Всё, что его интересовало — «ливетацея». Так и слевитировал куда-то навсегда, оставив её безо всякой «засщиты». Опсолютно.

…Понять, что мужикам надо, не удалось вообще ни разу. На Волге, в ихтиологической экспедиции, рыбаки угостили ухой из осетра. Ну, и как тебе наша рыба, спрашивают. А она возьми да и скажи, что осётр — не рыба.

— А кто?! — удивились рыбаки.
— Хрящевой ганоид.
— Сама ты — ганоид! — обиделись аборигены. — Кто ж тогда рыба?!

Она и давай им про осетровых рассказывать. Про беспозвоночную хорду, про увеличенный рострум, про пузырь редуцированный. Сама не заметила, как до вёслоносых с лучепёрыми  договорилась. А эти как-то очень внимательно слушать стали. Просто впились взглядами. Она подумала, что это, видимо, наука их так увлекла, а они вдруг спрашивают:

— А ты, девка, типа учёная, что ли?
— Ну, как… — застеснялась она. — Аспирантура…
— И по-вашему, по-учёному, получается, что осётр не рыба?
— Получается, не рыба..
— Точно не рыба? А ты нам справку не можешь выписать? Лучше с печатью. От учёных.
— Какую справку? — опомнилась она.
— Ну, что осётр — не рыба. Нам для рыбнадзора очень надо. Вот где уроды собрались — ганоид к ганоиду, чтоб не сказать хуже. Такие беспозвоночные, сил нету. Они ж до сих пор не знают, что осётр не рыба и от безграмотности нас штрафуют. А так бы мы им справку от учёных, а?

***

…Мужики всегда ведут себя непонятно. Ждёшь от них одного, а получаешь всегда другое. Даже не в том смысле, в котором принято. Там-то как раз чего ждала, то и получила. Конечно, меньше изначально заявленного, но худо-бедно всё равно получишь. А вот просто в жизни — там по-другому.

Однажды искала в магазине эпилятор. Стоит среди утюгов пацан, консультирует. Давно, видимо, стоит, уже у самого морда как утюг стала. И тут она:

— Эпиляторы есть?
— Кончились.

Ну, кончились и кончились. Она — к выходу. А ему, наверное, клиента терять не хочется. Девушка, кричит, эпиляторов нету, но есть хорошие щипцы для завивки волос! Она только у метро сообразила, как глубоко её оскорбили. Щипцы, блин! Для завивки волос, блин! Вместо эпилятора, твою мать! Вернулась убить, а вместо него уже другого поставили. И тоже морда утюгом.

***

…Балалаечник пригласил позавтракать возле метро «Тульская». С одной стороны, «Завтрак на Тульской» звучало неплохо. Почти, как «Breakfast in California». Или как «Le déjeuner sur l’herbe», где два мужика в чёрных польтах голую тётку в парке как белку кормят.

А, с другой стороны, она эту Тульскую вообще терпеть не могла. Ещё с тех пор, когда работала в компании, которая шоколадки «Mars» выпускает. Компания располагалась черт-те где, вставать рано, добираться долго. Начальство сжалилось: чтоб сотрудникам удобно было, от трёх станций метро запустили корпоративные автобусы. Одна из станций как раз «Тульской» оказалась.

Она первый раз пришла, туда-сюда глазами поводила — нету автобуса. Ну, и давай людям вопросы задавать. А люди от неё как ошпаренные отскакивают. Только потом дошло, в чём дело. Ну, сами представьте: февраль, семь утра, мороз, темень, а по остановке шляется психическая, которая у всех спрашивает одно и то же: «А вы не скажете, откуда здесь автобус на Марс отправляется?..»

Но то было давно, а сейчас в её планы не входило, чтоб на Тульской балалаечник встретился с армянином: дитя гор тоже звало именно на Тульскую: пить кофе в «Ереван-Плаза». Как намазано им там чем-то!

И она от греха подальше уехала в Таиланд. К разноцветным медузам и мечтательным пучеглазым рыбам. Первой мечтательной пучеглазой рыбой, встреченной на пляже, опять почему-то оказался армянин. И не простой, а с гитарой. «Как они меня повсюду находят?» — озадачилась она, подозрительно глядя на инструмент. С балалаечником она уже пробовала, с гитаристами — нет.

— Гамлет, — представился армянин.
— Гертруда, — сообщила она со вздохом облегчения. Не хватало ещё называть ему своё настоящее имя!
— А для своих можно проще — Гамик-джан, — интимно добавил пучеглазый.

«Привет вам, Розенкранц и Гидьденстерн.., — чертыхнулась она про себя. — Оказывается, Гамик-джан проще, чем Гамлет! В жизни б не догадалась…»

— Пойдём к тебе? — робко предложил Гамик-джан.

«Теперь как голос Дании решит», — подумала она, а вслух тоскливо спросила, показывая на гитару:

— Ты, может, хоть споёшь чего-нибудь для начала?

Петь он умел только две песни — «Солнышко лесное» и «Yesterday» по-армянски. Звучало так себе, да и Маккартни из него был никакой, если по уму.

— Пошли, — сказала она, сжалившись, — а то вас много, а я одна…

…Давным-давно, задолго до массового пришествия армян, был у неё один tripulante. Так прямо про себя и сказал — «я — tripulante!» С гордостью, как будто tripulante — это Герой Советского Союза, не меньше. Ну встретились с ним, ну это… Потом расстались. А через полгода он прислал тревожное сообщение: «Не хочу тебя тревожить понапрасну, но ситуация тяжёлая: кто-то из нас друг друга заразил…» После чего опять пропал. Это уже потом балалаечник сказал: «Вирус у нас с тобой общий». А тогда она вправду испугалась.

Врачи не сказали ничего утешительного. В смысле, как раз попытались именно что утешить: «Да нет у вас ничего!» «Врут! — подумала она. — Или найти не могут, или утешают перед смертью». А ещё через месяц tripulante объявился с текстом «В горле першит. Это не может быть ничего орального?» Она его чуть не удавила. Дистанционно. За шесть тысяч километров…

Поэтому пучеглазому на эту его гитару сразу сказала: «Пой, что хочешь. Но в презервативе». А вы сами понимаете, ну какие песни при таких раскладах?..

***
…Таиланд кончился. В Москве выяснилось, что там уже второй год никак не начнётся лето.

Она поехала на дачу. Ложась спать, сказала она маме: «Завтра позагораю». Мама разбудила в шесть утра: «Приехала загорать — иди загорай». Сверкали молнии. Лил дождь. Лупил град. «Иди-иди! — сказала мама. — Только не лежи на одном боку, а то обгоришь неравномерно!»

Сидя под зонтом за сараем, она вспоминала психопата, который случился сразу после того, трёхструнного. Психопат был не одноразовый, не из тех, которых увидишь и убежишь. Нет, он был стационарный и амбулаторный. Поселился и сразу взялся психовать: полы мыть, за едой бегать, простыни стирать…

…До него с балалаечником прожили чуть не неделю. Если б не балалайка и не вирус… Балалайка, кстати, была ничего. Не Лёша Архиповский, конечно, но так, в принципе, всё как надо, всё как ожидалось — «тынь-дыри-дынь, ды-дынь, дынь-дынь». Пол-ноты влево, пол-ноты вправо расцениваются как попытка убежать к Шнитке и караются расстрелом балалайки из миномёта.

Вирус вообще оказался липовым: у неё сопли, у «тынь-дыри-дынь» — кашель. Вообще не мешает: в этой их консерватории все кашляют. Не храм искусства, а туберкулёзный диспансер, это она сразу поняла. Казалось бы, чем не семья?

Но она влюбилась в психопата, а когда тот испарился, уехала к Аське.  Посоветоваться. Причём, не сразу уехала, а где-то через неделю. После неудачи с дьяконом.

…Аська была подругой детства, жила в Питере с двумя мелкими, работала как чёрт и, как чёрт же была влюблена в какого-то женатого гамадрила. Собственно, гамадрил и был отцом мелких.

Аське про психопата не понравилось.

— Погоди, — сказала Аська, — всех последних ты перечисляла по профессиям: tripulante, ювелир, фотограф, самогонщик…
— Не самогонщик, а винодел, — поправила она.
— А ты сама-то его вино пила? — саркастически спросила подруга.
— Побаиваюсь пока… — призналась она Аське. — Оно называется «Нега Усть-Лабинска». Креплёное. И маленькими буквами — «вино Земли Русской».
— Вот я и говорю: самогонщик, балалаечник… кто там у тебя ещё остался?
— Армяне были! — встрепенулась она. — Целых два. Или три. Я в них уже путаюсь.
— Армянин — тоже практически профессия, — сказала Аська. — А путаться в армянах —   интернациональная распущенность. Тяжкое наследие СССР.
— А психопат не профессия? — спросила она.
— Психопат — диагноз, — объяснила Аська. — Но тебе главное не он. Тебе главное — понять, что в тебе самой не так. И я тебе скажу что! Ты всё время пытаешься найти, что они могут сделать для тебя. А ты попробуй понять, что ты сама можешь сделать для них.
— Я? — оторопело спросила она. — Для них? С какого перепугу?
— Просто так! — сказала Аська голосом всё потерявшей, но по-прежнему на что-то надеющейся женщины.

«Просто так», — ещё раз грустно повторила она, как бы вглядываясь в собственное прошлое. Прошлое Аськи больше всего напоминало битком набитый шкаф, из которого постоянно вываливаются вещи, не подходящие одна к другой.

— Ну, так что я конкретно могу сделать? — пристала она к Аське. — Тем более, просто так…

Подруга развела руками, чуть не сбив закипавший чайник:

— Откуда мне знать, что? Может, минет, а, может, оладушки. Это уж как фишка ляжет. Тебе ж твои голубые оладушки делали?
— Ну, знаешь! Они хотя бы с минетом как-то меж собой без меня разбирались!
— На тебя не угодишь! — опять развела руками Аська.

…В «Сапсане» мысли о психопате не давали покоя. Зачем она его обидела? Зачем вообще обозвала психопатом? Он мыл посуду, бегал за едой и сигаретами, утром, пока она спала, готовил завтраки. Вечером приходил с вином. Ночью робко спрашивал: «Ты меня любишь?»

Она не знала, что отвечать. «Ты — психопат», — говорила она ему. Теперь жалела. «Люблю — не люблю» — кому это надо? Живёшь — живи. Ни ювелир, ни фотограф, ни даже балалаечник ничего такого не спрашивали. А этот однажды взял да и ушёл: ну не психопат? Был должен пять тысяч. Но когда, вместо того, чтоб просто отдать, в два захода перевёл ей деньги на телефон, поняла — не вернётся.

Теперь вот хотелось его и ещё, почему-то, земляники. Тогда, у мамы на даче, чтоб не загорать под дождём, взяла банку и пошла в лес. Никакой земляники там ещё не проклюнулось.

Она решила собрать хотя бы земляничных листьев для чая. Психопат говорил, это вкусно и полезно. Но без ягод было непонятно, какие листья правильные, поэтому брала без разбора. На дачу вернулась, неся банку в одной руке и задумчиво оглаживая её другою.

Банка напоминала того пучеглазого из Паттайи и то, как на рассвете она гладила его по голове, по инерции бормоча что-то из Шекспира. Одну ладонь подсунула ему тогда под голову, а другой гладила. В конце концов, он вырвался и возмущенно крикнул:

— Я никакой не Ёрик-джан! Я Гамлет! И я не бедный, у меня деньги есть!

…На вокзале в Питере Аська на прощание сказала:

— Разбирайся. И выбирай, кто там тебе нужен. Годы ж идут. Ты вон уже сейчас пришепётываешь. А в итоге будешь жить с кошкой.
— Ничего я не пришепётываю, — обиделась она. — И кошкой жить не буду. В конце концов, я ихтиолог. Заведу себе аквариум с какими-нибудь лучепёрыми. С европейскими евдошками, например…
— Тогда и не лезь тогда ко мне за советами! — начала закипать Аська. — Пусть их тебе твои заграничные мандавошки из аквариума подают!
— Европейские евдошки, — машинально поправила она. — Класс лучепёрых, семейство умбровых. У самца очень красивый анальный плавник…
— Знаешь что!.. — возмущённо заорала на неё Аська. — Плавник у него, видите ли, анальный! Да с такой, как ты, он там у любого самца отрастёт от горя!

Она кивнула. Последний случай вообще расстроил. Это когда грузчик из «Леруа» отказался остаться на чай. Грузчик! Она спросила, показывая на банку с уже немного засохшей травой: «Хотите чай с земляничным листом».

— Я, пожалуй, пойду, — сдержанно сказал грузчик, всматриваясь в банку.

И только балалаечник, заскочивший за забытыми струнами, объяснил в чём дело.

— Ты зачем столько подорожника собрала?
— А это точно подорожник?
— Точно.
— Откуда ты знаешь? В консерватории же этому не учат…

«Тынь-дыри-дынь» ругнулся, забрал свои струны и растворился в безоблачном и по-детски однополярном мире балалаечного искусства.

…«Сапсан» шёл к Москве, когда она решала последнее уравнение, заданное Аськой: «Перестань думать о том, что делаешь и начни делать то, что думаешь». Уравнение было неподъёмным, с какой стороны за него не ухватись. Это хорошо, она Аське про дьякона всё-таки не рассказала! Его бы Аська точно не одобрила, хотя рассказывать там было особо нечего. Весь роман уложился в два дня, потому, что на третий дьякон пригласил её к себе «на работу».

Это была неправильная идея. Церковь находилась на кладбище и работала как конвейер, отпевая усопший люд стахановскими темпами. Дьякон носился из угла в угол, строил, как она ревниво заметила, глазки вдовам, командовал сладкоголосыми бабками и вообще был при деле. Новопреставленных в тот день набралось сразу пять гробов, так что приходилось вертеться. Но когда кто-то осведомился, кого отпевать первым, кого последним, а расторопный дьякон велел заносить покойников «в порядке живой очереди», она от него удрала. Собственно, к Аське она умотала именно с кладбища.

***

…«Сапсан» остановился и тут позвонил грузчик. Сначала долго объяснял, кто он такой, а потом, когда она вспомнила, сказал:

— Мы вам болты, оказывается, не все довезли. Я подъеду завтра, у меня выходной, а живу я с вами рядом. Вы когда дома будете?

Она чуть было не сказала, что собирается провести дома всю ночь, но остереглась пугать его второй раз.

— С самого утра, — сообщила она грузчику, — с одиннадцати.

«Может, действительно, плюнуть на них на всех? — подумалось ей. — Вообще на всех. Заняться наукой, вернуться в ихтиологию. Рыбы хотя бы молчат. Ни про «живую очередь» не ляпнут, ни балалайкой мозг не вынесут. Вон даже Аськин гамадрил учёным прикидывается!» Аська старательно делала вид, будто не знает, что её гамадрил работает официантом, потому, что самому гамадрилу нравилось выдавать себя за одарённого, но засекреченного физика. Однажды, увиливая от встречи, физик-официант сказал Аське, что чертовски занят — изучает какую-то новую теорию.

— В общем, грызу гарнир науки! — бодро сообщил он.
— Что ты грызёшь? — удивилась Аська.
— Гарнир науки, — повторил гамадрил. — Выражение такое.
— Ну, грызи, грызи, не подавись… — в сердцах бросила Аська.

…Грузчик появился на следующий день в начале двенадцатого. Сначала вытащил из одного кармана болты и высыпал их на стол. Потом из другого осторожно извлёк пластиковый стакан, полный земляники.

— Вот, — сказал грузчик, ставя стакан к болтам, — а то, что у вас там (он показал на банку с подорожником) это не совсем земляника…

Она не знала, что и сказать.

— Ну, вот… — грузчик развёл руками. — Я пойду, да?
— Да-да-да! — растерявшись, произнесла она. — Идите, конечно…
— Пойду, — повторил грузчик, направляясь к двери.
— Спасибо вам за болты, — растроганно сказала она.

…В городе лютовали две стихии: ливни с грозами и мэр с ментами. Трамвай, заливаемый дождём, бренча и позвякивая, пробирался в сторону Тульской через разрушенные площади, штабеля дорожной плитки и мигалки полиции.

На остановке у «Ереван-Плаза» она вышла. Армяне пропали, балалаечник исчез, психопат канул, дьякон погряз в покойниках, самогонщик уехал в сторону «Земли Русской» биться с филлоксерой и листовёрткой. Спокойному завтраку на Тульской больше никто не мешал.

— Только почему именно завтрак, девушка? — спросила официантка. — Шестой час вечера, вообще-то…
— Ну, просто принесите капуччино и… что там у вас? — оладьи? сырники?..
— Можно оладьи, можно — сырники. Со сметаной или смородиновым вареньем. И вкусно и полезно.
— Что полезно? Сырники полезно?
— Смородиновое варенье полезно, — сказала официантка, — фитонциды, медь, пектины, аскорбиновая кислота…
— А! Гарнир науки, понимаю, — кивнула она. — Я посижу, повыбираю пока…

Номер грузчика в списке, к счастью, сохранился. И сам грузчик сохранился.

— Скажите, — спросила она волнуясь, — вы говорили, вы где-то рядом живёте. А вы не могли бы мне вкрутить эти самые болты?..

Грузчик помолчал, а потом сказал:

— Вообще-то, их не надо вкручивать. Это запасные болты.

Она расстроилась:

— Ну, может, всё-таки вкрутите куда-нибудь. А то чего они просто так валяться будут?

Грузчик опять помолчал, а потом опять ответил:

— Куда-нибудь можно… Мне всё равно куда, если вам так надо…
— Надо! — горячо сказала она. — А то, можно подумать, не надо! Конечно надо. Болты не вкручены — куда это годится! Вы когда сможете подойти?
— Часа через два…
— Вот и отлично! — выдохнула она. — А я вас земляникой угощу! У меня земляника, кстати, есть!
— Я в курсе, — сухо сказал грузчик.

Вернулась официантка:

— Так вы решили: оладушки или сырники?
— Решила, — сказала она, вставая, — вы знаете, я, пожалуй, сегодня ничего не буду: я вдруг вспомнила, у меня очень важная встреча. И там, боюсь, оладушками не обойдётся…

…Мысли были самыми простыми: в запасе примерно часа полтора, успеть погладить платье, с сушилки убрать нижнее бельё, вынести «Негу Усть-Лабинска» на балкон и высыпать землянику на тарелку. Кровать можно не перестилать, потому, что… Или нет! — на всякий случай лучше перестелить!

Но когда, подбежав на раздавшийся звонок, она открыла дверь, на пороге вместо ожидаемого грузчика стояло какое-то чудище. Она даже попыталась посмотреть чудищу за спину в надежде, что где-то там прячется тот, кого ждала, однако на лестничной клетке было пусто.

— Вы кто? — спросила она.
— Грузчик, — ответило пришедшее.
— Да не врите! А то я грузчика не видела.
— Так Генка грузчик и я грузчик, — объяснило чудище. — У нас общага вон там, за вашим домом.

И он показал куда-то через её плечо, в сторону кухонного окна

— Мы одной комнате живём. Только к нему баба пришла. Он меня попросил погулять, а заодно болты вам тут какие-то повкручивать. Сказал — земляникой угостите…

Она ещё раз осмотрела неожиданного заменителя Генки. Больше всего он был похож на Илью Муромца, из-под которого вынули коня и немного приодели. Даже ноги у него находились в таком положении, будто он всё ещё на коне.

— Так что про болты? — напомнил пришелец.
— Вы знаете, — сказала она решительно, — я подумала: пусть болты полежат пока в качестве запасных…

***

…На следующий день, возвращаясь из зоомагазина, она тащила в одной руке коробку с аквариумом, а в другой —  пакет, где плескались в воде две европейские евдошки. Две Umbra Krameri. Тип — хордовые, класс — лучепёрые, отряд — щукообразные, семейство — умбровые.

Впервые за последний месяц над городом выглянуло солнце. Время от времени она поднимала руку и смотрела на него через пакет с рыбками. Солнечные лучи, ломаясь, проходили сквозь воду и отражались от евдошек. Самец, понимая, что им любуются, томно поводил своим знаменитым плавником, но ничего от неё не требовал…

Средняя оценка 0 / 5. Количество голосов: 0