«Я слушала историю какой-то невообразимой любви…»
8 сентября, 2017 8:42 дп
Лена Пчёлкина
UPDate. Друзья, мама жива, а не то, что вы подумали, и завтра посвящаю ей концерт, и купила крем для лица (по строгим инструкциям) и шоколадные конфеты ручной работы. И бздю — и крем не тот окажется и конфеты, даже собранные в коробку по одной….Так что держите за меня с утра кулачки….
Данная фотография обошла всю прессу Европы. Эта — из бельгийской газеты. Красавец майор и его дочь в Берлине. Собственно — это моя мама и дед. Сегодня маме 88. Это, наверное, много. Или мало. В отличие от меня, мама — настоящая леди. Она знает — как себя держать, я никогда не видела её чуть выпившей, неправильной, употребляющей крепкое словцо, валяющейся в канаве. Я — восполнила все, что не сделала и не попробовала моя мама. Ей всё это не показалось. Мы, скажем так, разные.
Год назад я записала историю, основанную на реальных событиях. Сегодня решилась опубликовать.
Когда заболевает кто-то из родных, это всегда испытание. Когда к болящему, скажем так, эмоциональный ресурс исчерпан, это испытание становится адом. Мама слегла… от старости. И тут грянул её день рождения. В этот день заместитель её поклонника всегда привозил полные корзины цветов, поклонов и поцелуев. Почему не приезжал сам поклонник — я не знала и не очень вдавалась. Заместитель приехал, мама ему не понравилась, и он, тут же, позвонил мне.
– Давайте ее отправим в правительственный клинический санаторий. И подлечим.
Мама отказалась — в категорической форме. То есть, дать мне передышку — и физическую, и материальную, на этот период, не предполагалось.
Тогда, сам поклонник, предложил нам встретиться. Я, конечно, его погуглила — академик, поднявший с нуля серьёзную науку, создавший собственный институт, близок к руководству страны, фонтанирующий идеями и, что удивительно, ровесник мамы.
За мной заехал его заместитель — тоже, не очень молодой человек, и мы встали в пробку. Пока стояли — я получила тщательный инструктаж о том, что можно говорить, и что — нельзя. Категорически — нельзя было огорчать начальника.
Я немного потерялась в предмете встречи, да ещё и с незнакомым человеком, да ещё и почтенного возраста. Не сватать же его еду?
Мы приехали в здание института, им же и созданного. Было пустынно и холодно. Развешаны фотографии… со всеми виднейшими учёными мира и членами правительства. Я помнила, что нельзя огорчать и, почему–то, вспоминалась фраза Довлатова «Только не обижайте Ковригина». Я была в хорошо накрученном истерическом состоянии и проклинала момент, когда я согласилась на встречу.
Вдруг шаги, и, дом пустынный, ожил весь…. (с) И вошёл он, прекрасно выглядящий, попросил заместителя выйти.
Сел напротив меня и заплакал… Я растерялась. Он говорил о маме как о Боге. И рассказывал о своей любви, длинною в 65 лет. Честно говоря, он не жил с мамой 47 лет, поэтому у меня возникло ощущение, что он говорит, а я думаю, о совершенно разных людях.
И, самое страшное, что мне велено было его не огорчать, а он огорчился сам , но я поняла, что сейчас вернется заместитель и нашлёт на меня действующую армию или тех, кто смотрел на меня со стены.
Я слушала историю какой-то невообразимой любви, он клял себя в своей нерешительности, проклинал себя и обрушивал на меня эмоциональный накал, который мог посадить самолёт. Я про себя думала, что ему, скорее, повезло.
Он упомянул, что в 90-е убили его сына, о нём он не плакал. Абсурд состоял в том, что ГОРЕ было у него — не у меня. Я была уставшая, не спавшая, ничего не евшая и очень хотела курить. Он говорит — проси о чём хочешь, звони мне в любое время.
Я не смогла попросить и, вряд ли, смогу позвонить. Фраза Булгакова стучала в сердце. Просить мне было в общем надо — не смогла. Кроме того, мне это и заместитель запретил.
Академик сказал, что не может со мной расстаться. Я видела, что я лично ему совершенно до лампочки — я была только частью Бога.
Может быть, у меня были похожие брови. Её брови. Я тоже заревела. Так мы и ревели. Потом он показывал институт, которым гордился. Потом мне заместитель, в его присутствии, поведал, что в домашнем кабинете висит мамин портрет, писанный, масляными красками, видимо, по фотографии, и это все знают. Судя по всему — все немногочисленные люди, которых мы встречали, знали, чья я дочь. Я была дочерью идола и некое поклонение входило в корпоративную этику. Когда мы вышли с заместителем (которому тоже немало лет) я судорожно закурила. Заместитель сказал мне — я слышал, что вы без работы, мы подумаем, создадим ставку.
Я представила, что я стану охранителем портрета в институте. Дома я напилась валокордина, вырубилась на час и потом не спала всю ночь. Мне снился Павел Петрович из Отцов и Детей.
На следующее утро мне позвонили — предложили стать охранителем портрета. Не вру, немного утрирую, но в науке я не понимаю. Я отказалась. Мама, я люблю тебя, боюсь и преклоняюсь. Ты — великая женщина.
Лена Пчёлкина
UPDate. Друзья, мама жива, а не то, что вы подумали, и завтра посвящаю ей концерт, и купила крем для лица (по строгим инструкциям) и шоколадные конфеты ручной работы. И бздю — и крем не тот окажется и конфеты, даже собранные в коробку по одной….Так что держите за меня с утра кулачки….
Данная фотография обошла всю прессу Европы. Эта — из бельгийской газеты. Красавец майор и его дочь в Берлине. Собственно — это моя мама и дед. Сегодня маме 88. Это, наверное, много. Или мало. В отличие от меня, мама — настоящая леди. Она знает — как себя держать, я никогда не видела её чуть выпившей, неправильной, употребляющей крепкое словцо, валяющейся в канаве. Я — восполнила все, что не сделала и не попробовала моя мама. Ей всё это не показалось. Мы, скажем так, разные.
Год назад я записала историю, основанную на реальных событиях. Сегодня решилась опубликовать.
Когда заболевает кто-то из родных, это всегда испытание. Когда к болящему, скажем так, эмоциональный ресурс исчерпан, это испытание становится адом. Мама слегла… от старости. И тут грянул её день рождения. В этот день заместитель её поклонника всегда привозил полные корзины цветов, поклонов и поцелуев. Почему не приезжал сам поклонник — я не знала и не очень вдавалась. Заместитель приехал, мама ему не понравилась, и он, тут же, позвонил мне.
– Давайте ее отправим в правительственный клинический санаторий. И подлечим.
Мама отказалась — в категорической форме. То есть, дать мне передышку — и физическую, и материальную, на этот период, не предполагалось.
Тогда, сам поклонник, предложил нам встретиться. Я, конечно, его погуглила — академик, поднявший с нуля серьёзную науку, создавший собственный институт, близок к руководству страны, фонтанирующий идеями и, что удивительно, ровесник мамы.
За мной заехал его заместитель — тоже, не очень молодой человек, и мы встали в пробку. Пока стояли — я получила тщательный инструктаж о том, что можно говорить, и что — нельзя. Категорически — нельзя было огорчать начальника.
Я немного потерялась в предмете встречи, да ещё и с незнакомым человеком, да ещё и почтенного возраста. Не сватать же его еду?
Мы приехали в здание института, им же и созданного. Было пустынно и холодно. Развешаны фотографии… со всеми виднейшими учёными мира и членами правительства. Я помнила, что нельзя огорчать и, почему–то, вспоминалась фраза Довлатова «Только не обижайте Ковригина». Я была в хорошо накрученном истерическом состоянии и проклинала момент, когда я согласилась на встречу.
Вдруг шаги, и, дом пустынный, ожил весь…. (с) И вошёл он, прекрасно выглядящий, попросил заместителя выйти.
Сел напротив меня и заплакал… Я растерялась. Он говорил о маме как о Боге. И рассказывал о своей любви, длинною в 65 лет. Честно говоря, он не жил с мамой 47 лет, поэтому у меня возникло ощущение, что он говорит, а я думаю, о совершенно разных людях.
И, самое страшное, что мне велено было его не огорчать, а он огорчился сам , но я поняла, что сейчас вернется заместитель и нашлёт на меня действующую армию или тех, кто смотрел на меня со стены.
Я слушала историю какой-то невообразимой любви, он клял себя в своей нерешительности, проклинал себя и обрушивал на меня эмоциональный накал, который мог посадить самолёт. Я про себя думала, что ему, скорее, повезло.
Он упомянул, что в 90-е убили его сына, о нём он не плакал. Абсурд состоял в том, что ГОРЕ было у него — не у меня. Я была уставшая, не спавшая, ничего не евшая и очень хотела курить. Он говорит — проси о чём хочешь, звони мне в любое время.
Я не смогла попросить и, вряд ли, смогу позвонить. Фраза Булгакова стучала в сердце. Просить мне было в общем надо — не смогла. Кроме того, мне это и заместитель запретил.
Академик сказал, что не может со мной расстаться. Я видела, что я лично ему совершенно до лампочки — я была только частью Бога.
Может быть, у меня были похожие брови. Её брови. Я тоже заревела. Так мы и ревели. Потом он показывал институт, которым гордился. Потом мне заместитель, в его присутствии, поведал, что в домашнем кабинете висит мамин портрет, писанный, масляными красками, видимо, по фотографии, и это все знают. Судя по всему — все немногочисленные люди, которых мы встречали, знали, чья я дочь. Я была дочерью идола и некое поклонение входило в корпоративную этику. Когда мы вышли с заместителем (которому тоже немало лет) я судорожно закурила. Заместитель сказал мне — я слышал, что вы без работы, мы подумаем, создадим ставку.
Я представила, что я стану охранителем портрета в институте. Дома я напилась валокордина, вырубилась на час и потом не спала всю ночь. Мне снился Павел Петрович из Отцов и Детей.
На следующее утро мне позвонили — предложили стать охранителем портрета. Не вру, немного утрирую, но в науке я не понимаю. Я отказалась. Мама, я люблю тебя, боюсь и преклоняюсь. Ты — великая женщина.