СЛЕДЫ НА ВЕЧЕРНЕМ ПЕСКЕ
7 сентября, 2017 10:34 дп
PHIL SUZEMKA
Phil Suzemka:
Капитан Али-Бей взял нас в плен ещё на Бодутхакуруфаану. Кто-то сказал, будто там есть опиекурильня, где кроме опия можно купить и пиво. Это было ошибкой. Никакого пива в тайной курильне опиума, естественно, не было. А капитан Али-Бей был.
— Какое пиво? — резонно спросил он. — Это мусульманская страна. Машаллах, чтоб не сказать больше!
— А опий можно? — спросил я.
— Опий можно, — кивнул капитан. — Добро пожаловать к капитану Али-Бею. Будьте моими гостями, пожалуйста.
На нас тут же накинули гостевые верёвки и оттащили в лодку.
— Нужно уходить с Бодутхакуруфаану, — сказал капитан после того, как всех подняли на борт флагмана. — Подождем темноты и снимемся. Пленников можно отпустить. Хасбуналлах!
Темнело. Флагман стоял на якорях в миле от берега. У динги, привязанной к корме, постоянно находился часовой. Называйте её динги, тендером, скиффом или просто шлюпкой. Но часовой от неё не отходил ни на минуту. Нас действительно можно было отпускать. Покинуть корабль всё равно было невозможно. Я б сказал, Маазаллах! Просто ничего другого в голову по этому поводу не лезет. Правда, и вот это самое «Маазаллах» тоже лезет плохо…
***
…Самолёт взлетел из места, находящегося на 23 фута ниже уровня Океана. Я всегда подозревал, что живу ниже плинтуса. Но теперь я знаю, на сколько именно: на целых 23 фута. Тоже — Иншалла, кто понимает…
Мониторы показывали на карте полёта самые неожиданные города. Можно было направиться в такие бедовые места, как Акурейри, Ченнаи или, например, Урумги. Но через девять часов полета, после 4096 миль пути, внизу показались острова и самолет приземлился, едва не скатившись в Океан. Вот так нас и занесло на Бодутхакуруфаану. Ну, а дальше вы уже знаете.
…Четвёртого марта в 23.10 загрохотали якорные лебёдки и флагман вышел в Океан. Два рулевых — Ибрагим и Хусейн, обмениваясь короткими фразами на дхивехи, осторожно вели корабль между бесчисленными рифами, отмелями и островами. Вы можете с кем-нибудь обменяться короткой фразой на дхивехи? — я нет. Я и на сингальском-то слова не вымолвлю. Поэтому ничего не понимал.
Али-Бей с разрубленным кокосом в руках, завернутый в саронг, вошел на ходовой мостик, грохоча голыми пятками по железу палубы, и минут пять сопел, наблюдал за приборами.
— Спи, — наконец сказал он, обращаясь ко мне. — На рассвете увидишь мой остров.
Океан был похож на деревенский пруд. Ни волны, ни зыби, ни суэллов. Ровное бескрайнее пространство, в котором не хватало кувшинок, лягушек и тритонов.
В шесть утра я снова зашел на мостик. На мой взгляд, в окружающем мире вообще ничего не изменилось. Легко вибрируя, корабль все так же шёл по застывшей океанской глади. Но Ибрагим показал на точку, появлявшуюся и исчезавшую где-то очень далеко по нашему курсу.
— Иннафуши, — сказал Ибрагим. — Два часа хода.
…Рано или поздно на Иннафуши попадают все пленники капитана Али-Бея. Со мной, например, туда везли двух русских лётчиков — Сергея и Сашу. Али-Бею нужны гидросамолеты. Конечно, на худой конец можно украсть и канадцев, летающих тут на «Дэ Хэвиллэндах», но этот конец — совсем уже худой.
Канадцев в мире почему-то не сильно много и, все они, оказывается, давно подсчитаны и даже занесены в какую-то канадскую Красную Книгу. Так что, если скрасть канадца, то султан может и обидеться. А обида у султана простая, понятная и в чём-то детская: обидчика сразу на кол. Поэтому, проще подстеречь русских. Их в мире вообще никто не считает. Они не в Красной Книге. Они в Зелёной. Как враги и съедобные злаки.
Ещё на Иннафуши живут двое бангладешцев — Тота и Бача. Когда мы добрались до берега, там были и двое других — Чаба и Тута, но они куда-то быстро делись с отрезанного Океаном от всего мира Иннафуши. Злые языки утверждали, что Али-Бей их просто съел.
Не могу сказать, так это или нет, но оба раза, когда обнаруживалась пропажа бангладешца, Али-Бей отказывался от ужина, утверждая, что сыт кокосами. Зато Тота и Бача после исчезновения Чабы и Тута стали работать гораздо лучше.
На острове они заняты тем, что роют колодец, монтируют под присмотром Ибрагима ветрогенератор и следят за тремя колдовскими индюками Али-Бея. Индюки нужны капитану для предсказаний как погоды, так и возможных политических изменений в государстве. В свободное от предсказаний время индюки шляются по острову, жря раков-отшельников.
Потом приходит Али-Бей и, отбросив кокос, хватает одного из индюков. Полчаса они о чем-то шепчутся, после чего капитан отпускает индюка и отдает какое-нибудь приказание Ибрагиму. Например, уводить корабли за риф от шторма или срочно скупать акции «Дэ Хэвиллэнда». Или просто бить Бачу и Тота мангровой хворостиной, если, допустим, на этот момент в остальном мире всё спокойно.
Я слышал много разного про Али-Бея. Кто говорит, будто он связан с Аль-Каидой. Некоторые утверждают, что он окончил Николо-Угрешскую духовную семинарию и именно оттого так хорошо говорит по-русски.
Наиболее завистливые нашёптывают, будто капитан Али-Бей ушел в ислам от осознания безысходности. Это произошло после того, как он целый год честно преподавал фотодело в библиотечном институте, а потом услышал от студентки на экзамене, что «диафрагма — это у людей такая штука в животе».
Али-Бей выбрал Азию. Азия выбрала Али-Бея.
Когда бангладешцам нечего делать, они для собственного удовольствия и познания мира принимаются варить из краденного не пойми у кого железа одну и ту же бессмысленную конструкцию, напоминающую самодельный луноход. Их аппарат не то что по Луне, он и по Иннафуши-то никогда никуда не поедет, но Тоте и Баче нравится сама идея.
Никто не может понять, откуда у них электроды и где они их прячут, но каждую ночь под одной из пальм вдруг начинает трещать дизельный генератор и разлетаются во все стороны яркие искры, пугая дремлющих на песке колдовских индюков.
Иногда они варят и днём, забыв про Али-Бея и его мангровую хворостину. Но стоит ему показаться, как бангладешцы кидают маски с электродами и принимаются рыть колодец. Привозимый на остров рис они честно делят на пять частей: две себе, три — индюкам хозяина.
На острове живёт и гордость Али-Бея — русский океанолог, доктор наук, захваченный для того, чтоб составить каталог коралловых рыб острова. Капитану есть чем гордиться. Во-первых, поди в наши дни поймай и сохрани в научной чистоте хорошего русского океанолога! Тем более — профессора. Во-вторых, чёртовых рыб вокруг острова — более 500 видов. И это не считая того, что на всех этапах развития чёртовы рыбы меняют как форму, так и окрас.
Работы много, поэтому я не думаю, что в ближайшие годы океанологу Диме удастся удрать с острова, как это удалось нам с лётчиками. Стоит ученому направиться к берегу без акваланга, как колдовские индюки поднимают хай, на который обязательно прибегает капитан, обычно дремлющий у берега на старом выщербленном серфе.
Да и потом, где Дима у себя в Москве на Профсоюзной найдёт сразу столько рыб, ещё не погруженных в формалиновую задумчивость? Когда мы предлагали ему удрать с нами, профессор, стесняясь, сообщил, что как настоящий русский учёный он просто не имеет на это права, пока не доведёт посадки красных актиний у кораллов Али-Бея до уровня условно колхозных. В смысле, промышленных.
Я в жизни ни разу не окучивал никаких ни красных, ни лиловых актиний, поэтому разговор с океанологом о бегстве тут же прекратил. Не хватало ещё, чтоб мою актиниеводческую бригаду гнобили потом на общем собрании острова! Видел я в юности эти выступления — «Мы, передовые красные актиниеробы…», ну и т.д. И за рисовые трудодни, как Тота и Бача, я тоже работать не хочу. Меня, в конце концов, в своё время каждую осень на картошку гоняли…
…Иногда к острову подходят неизвестные корабли и тогда чёрные люди, высаживающиеся из них на берег, до утра жгут костры и бьют в барабаны под одобрительными взглядами Али-Бея, ковыряющегося щепкой внутренности очередного кокоса. К утру костры чёрных людей гаснут и корабли уходят прочь. Нам это понравилось. И проработка вопроса о бегстве вступила в решающую фазу.
Сначала Сергей и Саша предложили угнать «Дэ Хэвиллэнд», каждый день прилетавший к острову. Я традиционно сообщил, что лётчик я иногда, а в основном — эндокринолог. Тут выяснилось, что взлетать на «Дэ Хэвиллэнде» можно лишь днём: в ночном Океане сложно определить высоту до воды при посадке. А улететь при свете солнца нам никто б не дал. Поэтому решили уходить на одном из тех кораблей, с которых высаживались чёрные люди.
— Сейчас полнолуние, — сказал Сергей, — начнётся прилив и вечером наши следы смоет с песка. А на корабле уже нас никто не найдёт.
— А вдруг нас отвезут сразу к султану? — спросил я. — Тот, говорят, в отличие от Али-Бея, ни науками, ни искусствами не интересуется. Посадит на кол и будет дальше коноплю курить!
— Что на колу сидеть, что тут, — заметил Саша. — А там ещё, может, и в Москву свинтим. Хотя бы конопли перед колом дадут. А лучше — пива купим…
— Один раз купили, спасибо, — заметил Серёга. — В общем, так. Ждём первой лодки и по приливу смываемся.
…Луна выглянула меж пальмовых листьев. Гудел костер, гремели барабаны чёрных людей. У берега стоял привязанный к бревну speed-boat. Серёга с Сашей внимательно наблюдали за тем, что происходило на его борту.
— Света у них на лодке нет, — негромко сообщил Саша. — Только приборы в рубке освещены и всё. Можем незаметно сесть. Они после опиума и не заметят нас, поди.
— Когда стемнеет окончательно, — сказал я, — закиньте с Сергеем туда наши вещи. А я попробую отвлечь Али-Бея.
…Капитан, отхлебывая из кокоса любимую безалкогольную баланду, ходил по острову, внимательно оценивая работы, выполненные за этот день бангладешцами. Тота и Бача почтительно следовали за ним но, не зная возможной реакции хозяина, на всякий случай волочили за собой мангровую хворостину.
Наконец, удовлетворённо кивнув легко вздохнувшим бангладешцам, капитан направился к бревну, на котором сидел я.
— Удерёте? — заискивающим голосом спросил он, пристраиваясь на бревно со своим кокосом.
— Попробуем, — признался я.
— Я добрый, — вдруг сказал Али-Бей. — Детей люблю, опиум. Кокосы вот. Узбеков очень люблю. Они мне всю лодку отшпаклевали. Молодцы.
— Ты ещё молдаван где-нибудь укради штук пять, — присоветовал я, — они тут тебе весь остров обоями заклеют за два дня…
— А ты сам по-молдавски чего-нибудь знаешь?
— «Цигаретэ дэ калитате супериоару ку фильтру», — напрягшись, вспомнил я надпись на пачке советского кишинёвского «Космоса». — Больше ничего.
Али-Бей засопел.
— Дима вон не удирает, — мотнул он головой в сторону профессора. — Ныряет, рыб фотографирует. Профессор, ученый человек. Хочешь опиума?
— Пива я хочу. А у тебя нету.
— Бисмилляхи рахмани рахим, — согласился капитан. — Султанов кол по вам по всем плачет.
…Speed-boat вышел на редан и потом, уже не разбирая дороги, летел над рифами со скоростью в 29 узлов. Только мы втроём да ещё два человека, тускло освещённые в рубке экраном чарт-плоттера, не спали. Остальные же, насыпавшись в лодку как попало, тут же отключились и, не просыпаясь, подпрыгивали и бились головами друг о друга, о борта и о рейлинги. До нас никому не было дела.
Только один раз, когда вдруг ни с того, ни с сего резко заглох двигатель, вся орда, проснувшись и гомоня, попрыгала в моторный отсек. Потом двигатель завёлся, и повыскакивав из люка, они в полминуты снова дружно заснули. Нас, по-моему, так никто из них и не заметил. Хороший опиум. Его хватило аж до Бодутхакуруфаану.
***
…Через сутки А-330 рухнул на седьмую полосу Ш-2 в Москве. В городе шёл снег. Был ноль по Цельсию. После тридцати градусов воздуха и тридцати же градусов воды Иннафуши надо было привыкать к новым ощущениям. Поэтому я сразу пошёл за пивом.
Зазвонил телефон. В трубку нервно засопели.
— Али-Бей? — осторожно спросил я.
— Брат, зачем убежал, не стыдно? — обиженно спросили с той стороны. — Ещё и лётчиков забрал…
Я засмеялся.
— Дима привет передаёт, — вздохнул Али-Бей. — Тота и Бача тоже. И Ибрагим с Хусейном…
— Спасибо, и им от меня, — ответил я, перехватывая свободной рукой бутылки.
— Приедешь опять? — с надеждой спросил капитан.
— Обязательно! — сказал я и, подумав, добавил: — Обещаю.
— Слушай! — радостно сказал капитан. — А можешь мне немного молдаван украсть? Три-четыре. Как брата прошу! Помнишь, ты про обои рассказывал? Очень надо! Укради, пожалуйста…
***
…Полная луна стояла над Иннафуши. Несколько раз тщательно пересчитав спящих Тоту и Бачу, капитан Али-Бей, крепко прижимая к груди индюка, вышел на прибрежный песок. Чёрные перья торчали во все стороны меж смуглых пальцев капитана. Волны прилива разравнивали следы, оставленные на песке чёрными людьми. Динги колыхалась у берега острова.
Али-Бей сел на бревно. На флагмане, стоявшем в полумиле на якоре, один за другим гасли огни.
— Бисмилляхи рахмани рахим! — восторженно вытаращив глаза, шептал луне капитан Али-Бей, гладя по голове колдовского индюка. Сонный индюк недовольно болботал и уворачивался…
PHIL SUZEMKA
Phil Suzemka:
Капитан Али-Бей взял нас в плен ещё на Бодутхакуруфаану. Кто-то сказал, будто там есть опиекурильня, где кроме опия можно купить и пиво. Это было ошибкой. Никакого пива в тайной курильне опиума, естественно, не было. А капитан Али-Бей был.
— Какое пиво? — резонно спросил он. — Это мусульманская страна. Машаллах, чтоб не сказать больше!
— А опий можно? — спросил я.
— Опий можно, — кивнул капитан. — Добро пожаловать к капитану Али-Бею. Будьте моими гостями, пожалуйста.
На нас тут же накинули гостевые верёвки и оттащили в лодку.
— Нужно уходить с Бодутхакуруфаану, — сказал капитан после того, как всех подняли на борт флагмана. — Подождем темноты и снимемся. Пленников можно отпустить. Хасбуналлах!
Темнело. Флагман стоял на якорях в миле от берега. У динги, привязанной к корме, постоянно находился часовой. Называйте её динги, тендером, скиффом или просто шлюпкой. Но часовой от неё не отходил ни на минуту. Нас действительно можно было отпускать. Покинуть корабль всё равно было невозможно. Я б сказал, Маазаллах! Просто ничего другого в голову по этому поводу не лезет. Правда, и вот это самое «Маазаллах» тоже лезет плохо…
…Самолёт взлетел из места, находящегося на 23 фута ниже уровня Океана. Я всегда подозревал, что живу ниже плинтуса. Но теперь я знаю, на сколько именно: на целых 23 фута. Тоже — Иншалла, кто понимает…
Мониторы показывали на карте полёта самые неожиданные города. Можно было направиться в такие бедовые места, как Акурейри, Ченнаи или, например, Урумги. Но через девять часов полета, после 4096 миль пути, внизу показались острова и самолет приземлился, едва не скатившись в Океан. Вот так нас и занесло на Бодутхакуруфаану. Ну, а дальше вы уже знаете.
…Четвёртого марта в 23.10 загрохотали якорные лебёдки и флагман вышел в Океан. Два рулевых — Ибрагим и Хусейн, обмениваясь короткими фразами на дхивехи, осторожно вели корабль между бесчисленными рифами, отмелями и островами. Вы можете с кем-нибудь обменяться короткой фразой на дхивехи? — я нет. Я и на сингальском-то слова не вымолвлю. Поэтому ничего не понимал.
Али-Бей с разрубленным кокосом в руках, завернутый в саронг, вошел на ходовой мостик, грохоча голыми пятками по железу палубы, и минут пять сопел, наблюдал за приборами.
— Спи, — наконец сказал он, обращаясь ко мне. — На рассвете увидишь мой остров.
Океан был похож на деревенский пруд. Ни волны, ни зыби, ни суэллов. Ровное бескрайнее пространство, в котором не хватало кувшинок, лягушек и тритонов.
В шесть утра я снова зашел на мостик. На мой взгляд, в окружающем мире вообще ничего не изменилось. Легко вибрируя, корабль все так же шёл по застывшей океанской глади. Но Ибрагим показал на точку, появлявшуюся и исчезавшую где-то очень далеко по нашему курсу.
— Иннафуши, — сказал Ибрагим. — Два часа хода.
…Рано или поздно на Иннафуши попадают все пленники капитана Али-Бея. Со мной, например, туда везли двух русских лётчиков — Сергея и Сашу. Али-Бею нужны гидросамолеты. Конечно, на худой конец можно украсть и канадцев, летающих тут на «Дэ Хэвиллэндах», но этот конец — совсем уже худой.
Канадцев в мире почему-то не сильно много и, все они, оказывается, давно подсчитаны и даже занесены в какую-то канадскую Красную Книгу. Так что, если скрасть канадца, то султан может и обидеться. А обида у султана простая, понятная и в чём-то детская: обидчика сразу на кол. Поэтому, проще подстеречь русских. Их в мире вообще никто не считает. Они не в Красной Книге. Они в Зелёной. Как враги и съедобные злаки.
Ещё на Иннафуши живут двое бангладешцев — Тота и Бача. Когда мы добрались до берега, там были и двое других — Чаба и Тута, но они куда-то быстро делись с отрезанного Океаном от всего мира Иннафуши. Злые языки утверждали, что Али-Бей их просто съел.
Не могу сказать, так это или нет, но оба раза, когда обнаруживалась пропажа бангладешца, Али-Бей отказывался от ужина, утверждая, что сыт кокосами. Зато Тота и Бача после исчезновения Чабы и Тута стали работать гораздо лучше.
На острове они заняты тем, что роют колодец, монтируют под присмотром Ибрагима ветрогенератор и следят за тремя колдовскими индюками Али-Бея. Индюки нужны капитану для предсказаний как погоды, так и возможных политических изменений в государстве. В свободное от предсказаний время индюки шляются по острову, жря раков-отшельников.
Потом приходит Али-Бей и, отбросив кокос, хватает одного из индюков. Полчаса они о чем-то шепчутся, после чего капитан отпускает индюка и отдает какое-нибудь приказание Ибрагиму. Например, уводить корабли за риф от шторма или срочно скупать акции «Дэ Хэвиллэнда». Или просто бить Бачу и Тота мангровой хворостиной, если, допустим, на этот момент в остальном мире всё спокойно.
Я слышал много разного про Али-Бея. Кто говорит, будто он связан с Аль-Каидой. Некоторые утверждают, что он окончил Николо-Угрешскую духовную семинарию и именно оттого так хорошо говорит по-русски.
Наиболее завистливые нашёптывают, будто капитан Али-Бей ушел в ислам от осознания безысходности. Это произошло после того, как он целый год честно преподавал фотодело в библиотечном институте, а потом услышал от студентки на экзамене, что «диафрагма — это у людей такая штука в животе».
Али-Бей выбрал Азию. Азия выбрала Али-Бея.
Когда бангладешцам нечего делать, они для собственного удовольствия и познания мира принимаются варить из краденного не пойми у кого железа одну и ту же бессмысленную конструкцию, напоминающую самодельный луноход. Их аппарат не то что по Луне, он и по Иннафуши-то никогда никуда не поедет, но Тоте и Баче нравится сама идея.
Никто не может понять, откуда у них электроды и где они их прячут, но каждую ночь под одной из пальм вдруг начинает трещать дизельный генератор и разлетаются во все стороны яркие искры, пугая дремлющих на песке колдовских индюков.
Иногда они варят и днём, забыв про Али-Бея и его мангровую хворостину. Но стоит ему показаться, как бангладешцы кидают маски с электродами и принимаются рыть колодец. Привозимый на остров рис они честно делят на пять частей: две себе, три — индюкам хозяина.
На острове живёт и гордость Али-Бея — русский океанолог, доктор наук, захваченный для того, чтоб составить каталог коралловых рыб острова. Капитану есть чем гордиться. Во-первых, поди в наши дни поймай и сохрани в научной чистоте хорошего русского океанолога! Тем более — профессора. Во-вторых, чёртовых рыб вокруг острова — более 500 видов. И это не считая того, что на всех этапах развития чёртовы рыбы меняют как форму, так и окрас.
Работы много, поэтому я не думаю, что в ближайшие годы океанологу Диме удастся удрать с острова, как это удалось нам с лётчиками. Стоит ученому направиться к берегу без акваланга, как колдовские индюки поднимают хай, на который обязательно прибегает капитан, обычно дремлющий у берега на старом выщербленном серфе.
Да и потом, где Дима у себя в Москве на Профсоюзной найдёт сразу столько рыб, ещё не погруженных в формалиновую задумчивость? Когда мы предлагали ему удрать с нами, профессор, стесняясь, сообщил, что как настоящий русский учёный он просто не имеет на это права, пока не доведёт посадки красных актиний у кораллов Али-Бея до уровня условно колхозных. В смысле, промышленных.
Я в жизни ни разу не окучивал никаких ни красных, ни лиловых актиний, поэтому разговор с океанологом о бегстве тут же прекратил. Не хватало ещё, чтоб мою актиниеводческую бригаду гнобили потом на общем собрании острова! Видел я в юности эти выступления — «Мы, передовые красные актиниеробы…», ну и т.д. И за рисовые трудодни, как Тота и Бача, я тоже работать не хочу. Меня, в конце концов, в своё время каждую осень на картошку гоняли…
…Иногда к острову подходят неизвестные корабли и тогда чёрные люди, высаживающиеся из них на берег, до утра жгут костры и бьют в барабаны под одобрительными взглядами Али-Бея, ковыряющегося щепкой внутренности очередного кокоса. К утру костры чёрных людей гаснут и корабли уходят прочь. Нам это понравилось. И проработка вопроса о бегстве вступила в решающую фазу.
Сначала Сергей и Саша предложили угнать «Дэ Хэвиллэнд», каждый день прилетавший к острову. Я традиционно сообщил, что лётчик я иногда, а в основном — эндокринолог. Тут выяснилось, что взлетать на «Дэ Хэвиллэнде» можно лишь днём: в ночном Океане сложно определить высоту до воды при посадке. А улететь при свете солнца нам никто б не дал. Поэтому решили уходить на одном из тех кораблей, с которых высаживались чёрные люди.
— Сейчас полнолуние, — сказал Сергей, — начнётся прилив и вечером наши следы смоет с песка. А на корабле уже нас никто не найдёт.
— А вдруг нас отвезут сразу к султану? — спросил я. — Тот, говорят, в отличие от Али-Бея, ни науками, ни искусствами не интересуется. Посадит на кол и будет дальше коноплю курить!
— Что на колу сидеть, что тут, — заметил Саша. — А там ещё, может, и в Москву свинтим. Хотя бы конопли перед колом дадут. А лучше — пива купим…
— Один раз купили, спасибо, — заметил Серёга. — В общем, так. Ждём первой лодки и по приливу смываемся.
…Луна выглянула меж пальмовых листьев. Гудел костер, гремели барабаны чёрных людей. У берега стоял привязанный к бревну speed-boat. Серёга с Сашей внимательно наблюдали за тем, что происходило на его борту.
— Света у них на лодке нет, — негромко сообщил Саша. — Только приборы в рубке освещены и всё. Можем незаметно сесть. Они после опиума и не заметят нас, поди.
— Когда стемнеет окончательно, — сказал я, — закиньте с Сергеем туда наши вещи. А я попробую отвлечь Али-Бея.
…Капитан, отхлебывая из кокоса любимую безалкогольную баланду, ходил по острову, внимательно оценивая работы, выполненные за этот день бангладешцами. Тота и Бача почтительно следовали за ним но, не зная возможной реакции хозяина, на всякий случай волочили за собой мангровую хворостину.
Наконец, удовлетворённо кивнув легко вздохнувшим бангладешцам, капитан направился к бревну, на котором сидел я.
— Удерёте? — заискивающим голосом спросил он, пристраиваясь на бревно со своим кокосом.
— Попробуем, — признался я.
— Я добрый, — вдруг сказал Али-Бей. — Детей люблю, опиум. Кокосы вот. Узбеков очень люблю. Они мне всю лодку отшпаклевали. Молодцы.
— Ты ещё молдаван где-нибудь укради штук пять, — присоветовал я, — они тут тебе весь остров обоями заклеют за два дня…
— А ты сам по-молдавски чего-нибудь знаешь?
— «Цигаретэ дэ калитате супериоару ку фильтру», — напрягшись, вспомнил я надпись на пачке советского кишинёвского «Космоса». — Больше ничего.
Али-Бей засопел.
— Дима вон не удирает, — мотнул он головой в сторону профессора. — Ныряет, рыб фотографирует. Профессор, ученый человек. Хочешь опиума?
— Пива я хочу. А у тебя нету.
— Бисмилляхи рахмани рахим, — согласился капитан. — Султанов кол по вам по всем плачет.
…Speed-boat вышел на редан и потом, уже не разбирая дороги, летел над рифами со скоростью в 29 узлов. Только мы втроём да ещё два человека, тускло освещённые в рубке экраном чарт-плоттера, не спали. Остальные же, насыпавшись в лодку как попало, тут же отключились и, не просыпаясь, подпрыгивали и бились головами друг о друга, о борта и о рейлинги. До нас никому не было дела.
Только один раз, когда вдруг ни с того, ни с сего резко заглох двигатель, вся орда, проснувшись и гомоня, попрыгала в моторный отсек. Потом двигатель завёлся, и повыскакивав из люка, они в полминуты снова дружно заснули. Нас, по-моему, так никто из них и не заметил. Хороший опиум. Его хватило аж до Бодутхакуруфаану.
…Через сутки А-330 рухнул на седьмую полосу Ш-2 в Москве. В городе шёл снег. Был ноль по Цельсию. После тридцати градусов воздуха и тридцати же градусов воды Иннафуши надо было привыкать к новым ощущениям. Поэтому я сразу пошёл за пивом.
Зазвонил телефон. В трубку нервно засопели.
— Али-Бей? — осторожно спросил я.
— Брат, зачем убежал, не стыдно? — обиженно спросили с той стороны. — Ещё и лётчиков забрал…
Я засмеялся.
— Дима привет передаёт, — вздохнул Али-Бей. — Тота и Бача тоже. И Ибрагим с Хусейном…
— Спасибо, и им от меня, — ответил я, перехватывая свободной рукой бутылки.
— Приедешь опять? — с надеждой спросил капитан.
— Обязательно! — сказал я и, подумав, добавил: — Обещаю.
— Слушай! — радостно сказал капитан. — А можешь мне немного молдаван украсть? Три-четыре. Как брата прошу! Помнишь, ты про обои рассказывал? Очень надо! Укради, пожалуйста…
…Полная луна стояла над Иннафуши. Несколько раз тщательно пересчитав спящих Тоту и Бачу, капитан Али-Бей, крепко прижимая к груди индюка, вышел на прибрежный песок. Чёрные перья торчали во все стороны меж смуглых пальцев капитана. Волны прилива разравнивали следы, оставленные на песке чёрными людьми. Динги колыхалась у берега острова.
Али-Бей сел на бревно. На флагмане, стоявшем в полумиле на якоре, один за другим гасли огни.
— Бисмилляхи рахмани рахим! — восторженно вытаращив глаза, шептал луне капитан Али-Бей, гладя по голове колдовского индюка. Сонный индюк недовольно болботал и уворачивался…