«Пока в стране есть нищие бесправные ветераны, гордиться не может никто и ничем, вот и всё!..»
30 апреля, 2017 8:59 дп
Инна Сергеевна
Грохочущая военная техника едет по Москве, перекрыто всё, что можно и нельзя…
Смотрю на это и думаю, занятно. Миллиарды долларов здесь вкладываются в страх, в войну, в строительство рейхстагов, в расчеловечивающую пропаганду, в агрессию и в посыл:»Если что, мы так ёбн@м, весь мир — в труху, но потом!»
К чёрту своих Илонов Масков, к чёрту художников и писателей, талантливых режиссёров и криейтеров любой масти, которые создадут уникальный проект или проведут реформы, поменяют сетку вещания каналов, откуда потоком низвергается фекальная масса, замешанная на пропаганде собственного фейкового превосходства и несуществующего величия.
Только нацгвардии, только жесткая, бескомпромисная военщина, только миллионы полицейских с дубинами, только свирепая, лязгающая беззубой пастью машина смерти и хардкор.
Ювелирно сформирован запрос на брутальность и бычье вечное:»Слы, в глаза мне смотри, а не то я тебе зубы пересчитаю!». Простая нейрофизиология. Адреналин и кортизол — гормоны счастья российского обывателя. За каких-то три года наступила стойкая зависимость от эмоции агрессии, ненависти, это вечное состояние войны, войны с кем угодно и с собой — в первую голову.
Клетки тела становятся настолько нечувствительны к привычным дозам , что для того, чтобы испытать кайф в следующий раз , нужны новые враги и новое брутальное шоу.
Мои великие прадеды воевали, горели в танках, потеряли зрение, мой украинский дед, которого усатый упырь Сталин сослал после войны в Сибирь, долго потом улыбался кульбитам судьбы и говорил:»А если бы не он, то как бы я самую красивую сибирскую ведунью, подарившую мне детей встретил?» Я помню дедов и горжусь ими, вне зависимости от того, проедет ржавое корыто по брусчастке или нет. Для меня это день памяти, когда нужно помолчать и вспомнить.
Вся эта пафосная история с парадами для меня шизофренична по одной причине: пока в стране есть нищие бесправные ветераны, гордиться не может никто и ничем, вот и всё.
Когда мы приезжаем в дом престарелых, а там плачет девяностолетняя Евдокия Семеновна, потому что ей халата не досталось с цветочками, то внутри у тебя все закипает и клокочет, и тебе становится так стыдно, что хочется провалиться сквозь землю. И ты чётко знаешь, что девятого мая к ней приедет лощёный пухлорожий депутат, сжимая потными ладошками гвоздички, будет толкать речь о том, как это всё чертовски важно, как милы сердцу старики, как тяжело далась эта величайшая победа над злом, а потом поцелует в седую макушку и поедет в Лондон.
Как писал психоаналитик и нейробиолог Джон Лилли:»Однажды я написал главу, которая называлась «Откуда берутся армии?». Знаете, откуда они берутся? Из традиций. Дети учат историю войны, так что их всех программируют заранее. Если вы читали книжки по истории, вы поймёте, что все они о войне, это просто невероятно! На уроках латыни я изучал войны Цезаря, потом занялся французским и начал изучать войны Наполеона, и так далее, и тому подобное. Но если вы начнёте изучать историю Италии и столкнетесь с Леонардо да Винчи или Галлилеем, всё это развалится на части. Они жили сами по себе и делали своё дело, и это великолепно. Это единственная часть истории, которая может быть интересной!»
Милые мои чинуши, вы все на распиленные деньги рейхстаги из картона, дерьма и палок строите? И пытаетесь таким макаром поднять патриотизм, удается вам это так же, как устранение эректильной дисфункции у кастратов.
Когда мой брат, будучи в суворовском училище, в Храме Христа Спасителя принимал присягу, я смотрела на ребят из его взвода и думала, как филигранно работает машина смерти, сколько помпы, сколько душного пафоса в этом действе, какие звучат высокопарные слова о родине, пока рядом с этими четырнадцатилетними мальчиками стоят их заплаканные мамы, многие из которых давно в войнах лишились мужей, и как же все это одинаково погано заканчивается для мальчиков. Они- пушечное мясо, пустое место, боевые единицы, жизнь которых не стоит ничего.
Война пахнет запекшейся кровью, потом, болью, слезами матерей и вдов, ужасом, говорить об очистительном огне этого сатанинского действа может только зазывающий на Донбас трясущийся Проханов, гордо идущий с иконой Сталина. Сделайте милость, ребята с картин Босха, возьмите с собой, в ваш персональный ад мечты о кровавой и всепоглощающей империи, которая и сорок лет спустя нахрапом давит соседей и кровищей ритуально заливает все вокруг, поедая души людей. Обычные люди хотят любви, мира, простых вещей, не трогайте своими липкими милитаристскими мыслеформами тех, кто еще девственно чист и не мечтает прикладом автомата добивать рожденных вашим воспаленным мозгом врагов.
Когда мне говорят о величии победы, я все время вспоминаю валаамский специнтернат (его называли «дом инвалидов войны и труда»). Он был образован в постройках бывшего монастыря в 1948 г. На могилах инвалидов, умерших в «домах скорби» для ветеранов войны, ставили деревянные столбы.
Из Валаамской тетради Евгения Кузнецова:
«Понять ли нам с вами сегодня меру беспредельного отчаяния, горя неодолимого, которое охватывало этих людей в то мгновение, когда они ступали на землю сию. В тюрьме, в страшном гулаговском лагере всегда у заключенного теплится надежда выйти оттуда, обрести свободу, иную, менее горькую жизнь. Отсюда же исхода не было. Отсюда только в могилу, как приговоренному к смерти. Ну, и представьте себе, что за жизнь потекла в этих стенах. Видел я все это вблизи, много лет подряд. А вот описать трудно. Особенно, когда перед мысленным взором моим возникают их лица, глаза, руки, их неописуемые улыбки, улыбки существ, как бы в чем-то навек провинившихся, как бы просящих за что-то прощения. Нет, это невозможно описать. Невозможно, наверно, еще и потому, что при воспоминании обо всем этом просто останавливается сердце, перехватывает дыхание и в мыслях возникает невозможная путаница, какой-то сгусток боли! Простите…
Инна Сергеевна
Грохочущая военная техника едет по Москве, перекрыто всё, что можно и нельзя…
Смотрю на это и думаю, занятно. Миллиарды долларов здесь вкладываются в страх, в войну, в строительство рейхстагов, в расчеловечивающую пропаганду, в агрессию и в посыл:»Если что, мы так ёбн@м, весь мир — в труху, но потом!»
К чёрту своих Илонов Масков, к чёрту художников и писателей, талантливых режиссёров и криейтеров любой масти, которые создадут уникальный проект или проведут реформы, поменяют сетку вещания каналов, откуда потоком низвергается фекальная масса, замешанная на пропаганде собственного фейкового превосходства и несуществующего величия.
Только нацгвардии, только жесткая, бескомпромисная военщина, только миллионы полицейских с дубинами, только свирепая, лязгающая беззубой пастью машина смерти и хардкор.
Ювелирно сформирован запрос на брутальность и бычье вечное:»Слы, в глаза мне смотри, а не то я тебе зубы пересчитаю!». Простая нейрофизиология. Адреналин и кортизол — гормоны счастья российского обывателя. За каких-то три года наступила стойкая зависимость от эмоции агрессии, ненависти, это вечное состояние войны, войны с кем угодно и с собой — в первую голову.
Клетки тела становятся настолько нечувствительны к привычным дозам , что для того, чтобы испытать кайф в следующий раз , нужны новые враги и новое брутальное шоу.
Мои великие прадеды воевали, горели в танках, потеряли зрение, мой украинский дед, которого усатый упырь Сталин сослал после войны в Сибирь, долго потом улыбался кульбитам судьбы и говорил:»А если бы не он, то как бы я самую красивую сибирскую ведунью, подарившую мне детей встретил?» Я помню дедов и горжусь ими, вне зависимости от того, проедет ржавое корыто по брусчастке или нет. Для меня это день памяти, когда нужно помолчать и вспомнить.
Вся эта пафосная история с парадами для меня шизофренична по одной причине: пока в стране есть нищие бесправные ветераны, гордиться не может никто и ничем, вот и всё.
Когда мы приезжаем в дом престарелых, а там плачет девяностолетняя Евдокия Семеновна, потому что ей халата не досталось с цветочками, то внутри у тебя все закипает и клокочет, и тебе становится так стыдно, что хочется провалиться сквозь землю. И ты чётко знаешь, что девятого мая к ней приедет лощёный пухлорожий депутат, сжимая потными ладошками гвоздички, будет толкать речь о том, как это всё чертовски важно, как милы сердцу старики, как тяжело далась эта величайшая победа над злом, а потом поцелует в седую макушку и поедет в Лондон.
Как писал психоаналитик и нейробиолог Джон Лилли:»Однажды я написал главу, которая называлась «Откуда берутся армии?». Знаете, откуда они берутся? Из традиций. Дети учат историю войны, так что их всех программируют заранее. Если вы читали книжки по истории, вы поймёте, что все они о войне, это просто невероятно! На уроках латыни я изучал войны Цезаря, потом занялся французским и начал изучать войны Наполеона, и так далее, и тому подобное. Но если вы начнёте изучать историю Италии и столкнетесь с Леонардо да Винчи или Галлилеем, всё это развалится на части. Они жили сами по себе и делали своё дело, и это великолепно. Это единственная часть истории, которая может быть интересной!»
Милые мои чинуши, вы все на распиленные деньги рейхстаги из картона, дерьма и палок строите? И пытаетесь таким макаром поднять патриотизм, удается вам это так же, как устранение эректильной дисфункции у кастратов.
Когда мой брат, будучи в суворовском училище, в Храме Христа Спасителя принимал присягу, я смотрела на ребят из его взвода и думала, как филигранно работает машина смерти, сколько помпы, сколько душного пафоса в этом действе, какие звучат высокопарные слова о родине, пока рядом с этими четырнадцатилетними мальчиками стоят их заплаканные мамы, многие из которых давно в войнах лишились мужей, и как же все это одинаково погано заканчивается для мальчиков. Они- пушечное мясо, пустое место, боевые единицы, жизнь которых не стоит ничего.
Война пахнет запекшейся кровью, потом, болью, слезами матерей и вдов, ужасом, говорить об очистительном огне этого сатанинского действа может только зазывающий на Донбас трясущийся Проханов, гордо идущий с иконой Сталина. Сделайте милость, ребята с картин Босха, возьмите с собой, в ваш персональный ад мечты о кровавой и всепоглощающей империи, которая и сорок лет спустя нахрапом давит соседей и кровищей ритуально заливает все вокруг, поедая души людей. Обычные люди хотят любви, мира, простых вещей, не трогайте своими липкими милитаристскими мыслеформами тех, кто еще девственно чист и не мечтает прикладом автомата добивать рожденных вашим воспаленным мозгом врагов.
Когда мне говорят о величии победы, я все время вспоминаю валаамский специнтернат (его называли «дом инвалидов войны и труда»). Он был образован в постройках бывшего монастыря в 1948 г. На могилах инвалидов, умерших в «домах скорби» для ветеранов войны, ставили деревянные столбы.
Из Валаамской тетради Евгения Кузнецова:
«Понять ли нам с вами сегодня меру беспредельного отчаяния, горя неодолимого, которое охватывало этих людей в то мгновение, когда они ступали на землю сию. В тюрьме, в страшном гулаговском лагере всегда у заключенного теплится надежда выйти оттуда, обрести свободу, иную, менее горькую жизнь. Отсюда же исхода не было. Отсюда только в могилу, как приговоренному к смерти. Ну, и представьте себе, что за жизнь потекла в этих стенах. Видел я все это вблизи, много лет подряд. А вот описать трудно. Особенно, когда перед мысленным взором моим возникают их лица, глаза, руки, их неописуемые улыбки, улыбки существ, как бы в чем-то навек провинившихся, как бы просящих за что-то прощения. Нет, это невозможно описать. Невозможно, наверно, еще и потому, что при воспоминании обо всем этом просто останавливается сердце, перехватывает дыхание и в мыслях возникает невозможная путаница, какой-то сгусток боли! Простите…