«ничего не накоплено, кроме саморазрушительного страха…»
17 ноября, 2016 8:56 дп
Наталья Троянцева
Наталья Троянцева:
НИ ДАТЬ, НИ ВЗЯТЬ СВОБОДУ НЕВОЗМОЖНО
Философские умозаключения любого рода, на первый взгляд, кажутся очевидными.
Современный человек столько всякого прочитал или, на худой конец, услышал, что согласен кивать в ответ на самый глубокий философский тезис – при условии, что он выглядит просто и кажется общедоступным. Но в любой, самой малейшей затруднительной ситуации, человек теряется, мгновенно оказываясь не в пространстве философской вольницы, а в узких рамках социальных клише. Именно там он ищет – и находит – выход, всегда оказывающийся безвыходностью иного толка или вида. Именно это большинство людей и называют «жизнью». Жизнью внутри несвободы.
О свободе мы заводим речь чаще всего только в том случае, когда впрямую сталкиваемся с произволом. И первой реакцией на чужой произвол становится всё же не противодействие свободой, пусть и мысленное, а – желание совершить ответный произвол. Ненависть и вероятная месть обуревают человека, парализуя мысль и, увы, умножая бессилие.
Мне трудно найти в какой бы то ни было социальной страте субъекта, который бы периодически не мечтал о революции. Убеждённый маргинал мечтает о революции кровавой, умеренный либерал – о бескровной, но всегда именно о революции, о мгновенном изменении окружающего пространства в лучшую сторону. И это совершенно не мешает большинству россиян наслаждаться «стабильностью». Которая, очевидно, тем и хороша, что всё время оставляет шанс для моментального разрушения. Шанс, мирно, до поры, живущий в головах «электората».
То есть вся история советского периода, с многомиллионными жертвами, от октябрьского переворота до чеченской бойни как безусловного следствия той же советской власти, никак не рефлексируется ни большинством, ни, что гораздо хуже, интеллектуальным меньшинством – за редчайшими исключениями. Мечта о революции сопряжена с уверенностью, что она совершится как-нибудь сама, без личного участия мечтателя. И он станет пожинать её сладчайшие плоды безвозмездно и невозбранно.
Эти ноты я слышу в рассуждениях виднейших публицистов, декларирующих оппозицию к существующей власти. Грёзы о рухнувшем в одночасье режиме не покидают «властителей умов» ни на секунду. И злорадство по поводу той или иной «схватки бульдогов под ковром» очевидно демонстрирует одно – ни о какой свободе личности не может быть и речи. Поскольку каждая из жаждущих свободы личностей – пленник собственных примитивных и агрессивных клише.
Последний пример – Алексею Навальному не приходит в голову, что его тёзка Улюкаев так же бессудно и подло осуждён, как и сам Алексей, его брат и многие другие. Произвол в отношении врага кажется благом. Сталинские чистки равно карали жертв и палачей. И по-прежнему желание произвола в отношении палача, врага или просто недруга живёт в нас невытравимо. А посему, каждый из нас, злорадствующих, ненавидящих, жаждущих разрушения – жертва.
Свободу нельзя ни дать, ни взять. Свобода – результат внутреннего избавления от всяческих клише, предрассудков, привычек примыкать к кому бы то ни было, не размышляя.
Рассуждая о демократии, мы снова и снова воссоздаём автократию, поскольку просто не способны принимать в расчёт чужое суждение, чужую позицию или чужие обстоятельства. И не случайно вновь и вновь возникает, и живёт собственной жизнью «образ врага» – он глубоко запрятан внутри почти у каждого. Никто почти не доверяет себе самому – постсоветское массовое обрушение клише нечем компенсировать. Внутри ничего не накоплено, кроме саморазрушительн
Наталья Троянцева
Наталья Троянцева:
НИ ДАТЬ, НИ ВЗЯТЬ СВОБОДУ НЕВОЗМОЖНО
Философские умозаключения любого рода, на первый взгляд, кажутся очевидными.
Современный человек столько всякого прочитал или, на худой конец, услышал, что согласен кивать в ответ на самый глубокий философский тезис – при условии, что он выглядит просто и кажется общедоступным. Но в любой, самой малейшей затруднительной ситуации, человек теряется, мгновенно оказываясь не в пространстве философской вольницы, а в узких рамках социальных клише. Именно там он ищет – и находит – выход, всегда оказывающийся безвыходностью иного толка или вида. Именно это большинство людей и называют «жизнью». Жизнью внутри несвободы.
О свободе мы заводим речь чаще всего только в том случае, когда впрямую сталкиваемся с произволом. И первой реакцией на чужой произвол становится всё же не противодействие свободой, пусть и мысленное, а – желание совершить ответный произвол. Ненависть и вероятная месть обуревают человека, парализуя мысль и, увы, умножая бессилие.
Мне трудно найти в какой бы то ни было социальной страте субъекта, который бы периодически не мечтал о революции. Убеждённый маргинал мечтает о революции кровавой, умеренный либерал – о бескровной, но всегда именно о революции, о мгновенном изменении окружающего пространства в лучшую сторону. И это совершенно не мешает большинству россиян наслаждаться «стабильностью». Которая, очевидно, тем и хороша, что всё время оставляет шанс для моментального разрушения. Шанс, мирно, до поры, живущий в головах «электората».
То есть вся история советского периода, с многомиллионными жертвами, от октябрьского переворота до чеченской бойни как безусловного следствия той же советской власти, никак не рефлексируется ни большинством, ни, что гораздо хуже, интеллектуальным меньшинством – за редчайшими исключениями. Мечта о революции сопряжена с уверенностью, что она совершится как-нибудь сама, без личного участия мечтателя. И он станет пожинать её сладчайшие плоды безвозмездно и невозбранно.
Эти ноты я слышу в рассуждениях виднейших публицистов, декларирующих оппозицию к существующей власти. Грёзы о рухнувшем в одночасье режиме не покидают «властителей умов» ни на секунду. И злорадство по поводу той или иной «схватки бульдогов под ковром» очевидно демонстрирует одно – ни о какой свободе личности не может быть и речи. Поскольку каждая из жаждущих свободы личностей – пленник собственных примитивных и агрессивных клише.
Последний пример – Алексею Навальному не приходит в голову, что его тёзка Улюкаев так же бессудно и подло осуждён, как и сам Алексей, его брат и многие другие. Произвол в отношении врага кажется благом. Сталинские чистки равно карали жертв и палачей. И по-прежнему желание произвола в отношении палача, врага или просто недруга живёт в нас невытравимо. А посему, каждый из нас, злорадствующих, ненавидящих, жаждущих разрушения – жертва.
Свободу нельзя ни дать, ни взять. Свобода – результат внутреннего избавления от всяческих клише, предрассудков, привычек примыкать к кому бы то ни было, не размышляя.
Рассуждая о демократии, мы снова и снова воссоздаём автократию, поскольку просто не способны принимать в расчёт чужое суждение, чужую позицию или чужие обстоятельства. И не случайно вновь и вновь возникает, и живёт собственной жизнью «образ врага» – он глубоко запрятан внутри почти у каждого. Никто почти не доверяет себе самому – постсоветское массовое обрушение клише нечем компенсировать. Внутри ничего не накоплено, кроме саморазрушительн