ГИМН

Справа за стеной у соседей вышивают время ходики, слева – кухня нашей коммуналки: неисправный и единственный на семь семей кран накапывает музыкальные четверти.

Как-то вдохнув, у соседа напротив через коридор черная тарелка захрипела перебором курантов. Дядя Боря шоферил на продовольственной базе, поэтому свою радиоточку никогда не выключал. Учил меня по воскресеньям зимой ходить на лыжах, летом – ездить на двухколесном «Школьнике», потому что его сын был ещё мал. Ещё раз женился и жил с новой женой здесь же в нашей коммуналке.

Через несколько минут он будет хрипеть и фырчать под холоднющей струёй нашего кухонного крана и будет похож на знаменитого старого моржа в московском зоопарке, которому мы носили калорийные булочки. А сейчас, второй раз вздохнув, черный динамик звучит гимном величавости и удаленной тоски, как звук самолёта в морозном небе.
Там в теплой кабине в кожаных и уютных куртках, как у дяди Бори, летел на специальное задание бесстрашный экипаж. Самолёт летел так высоко, что из кабины был виден Крым, куда меня возила мама прошлым летом на поезде.

Я открывал окно в вагоне, валяясь на верхней полке в обнимку с белоснежной подушкой, и подставлял лицо тёплому ветру. Глаза мои боролись со струями воздуха: он стремился их закрыть, а я столького ещё не видел! Но в ноздри мои, как незадачливому щенку, закачивалась информация о всём мелькающем мимо вагона с привкусом сладковатой паровозной гари.

Маме надоедало переживать – надо было возвращаться в душный и скучный вагон. Подушка была посыпана черным. Таким настоящим чёрным, как чёрная радиотарелка в комнате у дяди Бори.

Оставалось завидовать бесстрашным лётчикам: у них рядом не было переживающей мамы, и поэтому они могли всё рассматривать и даже высовываться из окна своей кабины и махать нам рукой как в военных фильмах.
Кинопередвижка приезжала в наш московский двор только летом и обидно редко, но к счастью, часто с военными фильмами. «Чапаев» был вне конкуренции. Надо было вытащить во двор свой стул и успеть расположиться так удачно высоко, чтобы ничего не пропустить на белоснежном, как подушка, экране, который вешали прямо на стену заброшенной церкви.

Мою борьбу с большим деревянным стулом успешно завершал дядя Боря. А дальше — десятки глаз впивались в церковную стену, постигая игру неизвестного нам языка, потому что телевизора в нашей коммуналке, бывшей монастырской просвирне, тогда ещё ни у кого не было.

Телевизор был у моего деда, который жил в соседнем доме, бывшем келейнике, со своей новой семьей. Он сидел в лагерях, воевал и опять сидел за книги в своей библиотеке, а потом работал лектором общества «Знание» и ходил гордый как гимн, который сейчас звучал в комнате у дяди Бори.
Раньше в этой комнате, мама рассказывала, жила тётя Липа с мужем, который прыгал в окно и через сараи, где хранился печной уголь и дрова, привезенные на моих санках из керосиновой лавки, бежал докладывать ментам о приезде с поселения для свидания со своей семьей моего деда. Муж Липы згинул где-то в Сибири, а дед ушел к другой. А комнату с большим черным динамиком занял дядя Боря. Он часто ссорился со своей соседкой, которая обожала запах бензина и ежедневно приносила его и ставила в чайной чашке у себя на столе. Это увлечение запахами тем более нам было не понятно, так как выяснилось, что она больна открытой формой туберкулёза.

В результате все коммунальные дети попали в санатории-интернаты, где я, кстати, впервые услышал где-то в Переделкине после приёма дозы глюконата кальция в морозном небе во время обязательного дневного сна в шапке и валенках на холодной веранде убаюкивающий гул одинокого самолёта с отважным экипажем на борту.
Понятно, что водитель Боря относился к бензину несколько иначе. Сам не видел, но, говорят, он даже бегал за соседкой с топором. Но она в ответ Борю вытащила из петли: он в своих поездках по продуктовым базам немного подворовывал и у него начались проблемы с совестью, ведь он каждый день по два раза слушал такой значимый гимн. Один раз соседка успела, в другой – нет! Он зашёл за церковь, на стене которой мы смотрели кино, и удавился. Рано утром, ещё до боя курантов. Почтальон его и нашел.
Но он этого ещё не знает. Со своей скрипучей раскладушки я слышу, как он идет мыться, кран не меряет каплями четверти, а уже поёт. В моём аквариуме плеснулся барбус, за окном упражняются в ухажерстве сизари. Гимн выдохнул. Черная тарелка зашипела великими невнятными новостями…. «На полях Кубани началась битва за…Пахтакор встретился с Нефчи… На десятой минуте….». Страна проснулась. Я никуда не спешил – до следующего гимна у меня был день наполненный как жизнь. Или наоборот…

А.П.